— Спасибо тебе родная! Сколько раз ты уж задницу мою выручала!.. А узнай Юля каких трудов нам стоит этот маленький медвежонок… тебе придется меня спасать меня ещё раз! Ахаххаха… Но мы то ей не скажем, никому не скажем, не в первый раз уже нам с тобой попадать в передряги…
Николай Кирьянов
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Часть I
Прибытие
Тишину прихожей нарушил хриплый треск старого телефона.
— Дорообо, Платон! — заученно выпалил я, — Хайа, туох сонун?
Собеседник на секунду замешкался.
— Барыта учугэй, — ответил он и перешел на общий язык. — Обустроились?
— Ну, почти, — признался я. — Осматриваюсь.
— Вы персонифицировались?
— Нет. Жду владельца персоны.
— Хорошо. Устраивайтесь. Ждем вас завтра в назначенное время.
— До встречи.
Я вытащил замусоленную бумажку. «Платон Сивцев — Айхаан, шаман, Якутский округ». Далее контактный номер… Что ж, привет аборигенам!
Персонификация прошла успешно. Владелец персоны даже не понял, что с ним случилось. И хорошо. Не люблю, когда люди начинают подмечать в себе зачатки шизофрении. Все эти походы по врачам и психологам только мешают нашей работе.
После требовалось пара-тройка часов полного покоя, чтобы освоиться. От нечего делать я стал пролистывать его — мои — документы. Паспорт на имя Кузнецова Игоря Валентиновича. Год рождения 1983-ий, в браке не состоял, детей нет… А здесь что?.. О, я пишу стихи! Любопытно. И даже посвящаю их… ммм… некой Веронике. Внезапно захотелось продекламировать что-нибудь из своего творчества — с чувством, с расстановкой!.. Но, увы, с режимом не шутят. А завтра будет не до стихов. Вот ведь работка!..
Вру, конечно. Работу я люблю. Буквально вчера мы пеклись на африканской жаре, охотясь за колдуном — бокором, а сегодня я уже у Полярного круга! Это покруче контрастного душа!
Кстати, о дýше. Надо принять ванну и поесть чего-нибудь… Мой владелец не утруждал себя регулярным питанием, а силы сейчас очень и очень нужны.
Утренний морозец бодрил лучше всякого кофе. Снега было совсем немного, да и тот на глазах превращался в сплошную кашу. Народу много, все спешат. Не Москва, конечно, но город есть город. Непривычно только ощущать пар изо рта. Руки немного мерзли, и возникла мысль купить перчатки. Куда именно идти, я не знал, но интуитивно чувствовал, даже в путеводитель заглядывать не пришлось.
Департамент располагался на перекрестке улиц Ленина и Кирова, в здании Дома Правительства № 1. Перед выходом я позвонил Платону с просьбой сделать пропуск, так что на входе меня пропустили без вопросов. Подойдя к лифту, я обратил внимание на хорошенькую девушку в строгом черном платье. В руках она держала красную папку с золотым тиснением «На подпись». Увидев меня, почему-то заулыбалась. Мы вошли в лифт.
Когда дверцы закрылись, девушка повернулась: «Я провожу вас к Платону Алексеевичу!». Поняв, что рассекречен, я кивнул.
— Нюргуяна, — представилась она. — Меня предупредили о вашем приезде. Я буду исполнять обязанности вашего секретаря все время командировки. Все, что касается справок, или другой информации…
Двери лифта открылись, и перед нашим взором встал длинный узкий коридор, в конце которого виднелась дверь. Преодолев приличное расстояние, остановились у таблички: «Якутский округ. Окружной департамент веры».
— Ну, как? — полюбопытствовал Платон.
Я прислушался к своим ощущениям. Вроде желудок не протестовал.
— Очень вкусно, — поблагодарил я и потянулся за добавкой, стянув с тарелки очередную белую стружку чира. По соседству лежали свежая кровяная колбаса, оленьи языки и вареное мясо жеребятины. В березовых туесах — молочные продукты: суорат, кюерчэх, сметана, и лесная ягода. Дразнил запах свежевыпеченных якутских лепешек. В чороны был разлит кумыс.
Мы трапезничали за деревянным столом в юго-западном углу просторной юрты. В камельке уютно потрескивали березовые поленья. Мой куратор на якутской земле — Платон Алексеевич, невысокий смуглый якут с хитрыми, живыми глазами, сидел напротив меня и пил чай. Нюргуяна отсутствовала. Рядом с моим визави лежала знакомая красная папка с золотым тиснением. «Дело № 888. Чичахов Николай» — прочитал я краем глаза.
После обеда мы перешли к формальностям — Платон достал анкету для заполнения.
— Ваш статус?
— Ангел.
— Род службы?
— Сыск.
— Владелец персоны на территории?
— Кузнецов Игорь Валентинович.
— Цель командировки?
Я выразительно посмотрел на красную папку. Куратор понимающе кивнул.
— Остальное заполним по завершению. Теперь к делу…
Работа подобных мне ангелов-сыщиков заключалась в поимке и возвращении душ-беглецов, которые по личным причинам решили оставить загробный мир и вернуться к живым. Чаще побегами «грешили» молодые — те, кого смерть вырвала из гущи их начавшейся жизни. В реальность не выходили, блуждали, как правило, во снах друзей и родственников. Обычно после пяти-шести недель возвращались обратно — живым живое, а мертвым…
Много наваливалось во время войн — разъяренные местью к противнику, беглецы бежали пачками. Спасало то, что большинство шло на такой шаг чаще в шоковом состоянии. Больше проблем было с теми, кто гиб в результате насильственной смерти — многие горели желанием поквитаться со своими убийцами. Кто пошустрее, иногда выходил в реальность — внедрялся в свое или чужое тело. Вот тут работать приходилось до седьмого пота! Мертвым категорически запрещено вмешиваться дела живых, тем более, пытаться как-то воздействовать на них.
Платон раскрыл передо мной папку. С первой страницы на меня смотрела фотография паренька лет двадцати — чернобрового, с широкими монгольскими скулами, тонкими губами, и большими светло-зелеными глазами, нетипичными для большинства якутов.
— Бааhынай, — разъяснил Платон. — Николай — уроженец Амгинского района, а там смешанное население, поэтому частенько якутские мифы у них переплетаются с христианскими мотивами. Представляете, какой это бывает коктейль! В особенности, у молодых.
Я листал страницы папки, вчитываясь в сухие строчки отчета экспертной комиссии:
«Был безответно влюблен в молодую девушку…».
«Покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна девятого этажа…».
«Возложил всю ответственность за гибель на девушку. Собирается мстить ей, похитив ее душу — „кут“.»
— Николай стал юер — объяснял мне Платон, — такие, как он — самоубийцы — отвергнуты своим родом (потому что прервали его линию добровольно) и обречены на вечное скитание между мирами. Ему нет пристанища нигде, поэтому он жаждет мести. Если юер похитит кут девушки — она погибнет. Чтобы не допустить этого, нужно поймать и изолировать юер.
— Должен предупредить, — добавил куратор, — если девушка умрет, ее кут также станет юер, из-за обиды, что ее не спасли, а Николай воплотиться в абааhы — нечистого, так как стал главной причиной смерти. Мы теряем двух молодых людей, которым не суждено достичь безвестной дали — дьабын. И получим двух враждебных духов, могущих вовлечь в свои игрища новые жертвы из числа живых людей.
Часто обиды наслаиваются как снежный ком. Подобно бесчисленным бусинам, они нанизываются на тонкую нить, которая однажды беспричинно рвется, и разбитые вдребезги обиды, подобные разворошенному осиному гнезду, начинают жалить всех, кому не повезло оказаться рядом. Тогда не найти ни правых, ни виноватых, все будет перемешано в этом змеином клубке.
— А почему решили, что этот Николай вообще собирается мстить девушке?
— Потому что он уже ищет ее.
Часть II
Саша
Лунный свет проникал сквозь стеклопакеты скупыми синими порциями, укладываясь на пол длинными рваными тенями. Голубые пятнышки на потолке бегали взад-вперед, словно прячась от фар бесконечного ряда проезжавших мимо машин. Совсем близко пролегала дорога, активность которой возрастала почему-то в вечернее время. Доносившиеся то и дело трески выхлопных газов, шуршание шин, пиликающие «сигналки» и ругань водителей больше бодрили Сашу, чем беспокоили — она чувствовала себя не так одиноко. Порой даже специально прислушивалась, о чем говорили шоферы — в этой бетонной коробке, обшитой синими витражами, их голоса казались единственным свидетельством жизни. «Сама виновата, — думала девушка, — нечего было лезть поперек батьки в пекло».
Декан факультета, прозванный за глаза «Зоррой» за мстительность к студентам, пропускавшим лекции без уважительных причин, был вне себя от ярости, заметив на занятии отсутствие половины курса. Саша попыталась было прикрыть ребят, заявив, что они отправились еще с утра в пятую поликлинику, ставить прививки от гепатита. Декан смерил ее обличающим взглядом: «Полагаю, что репутация хорошего адвоката заключена в том, что он всегда точно высчитывает, какие его доводы могут быть оспорены, а какие — нет. Буквально десять минут назад я видел весь ваш курс в полном составе в коридоре…».
Саша вздохнула и обмакнула еще раз швабру с тряпкой в ведро. Предстояло вымыть еще несколько коридоров и лестничных пролетов, но сколько именно — она не знала. Отжимая тряпку, девушка вдруг задумалась: почему в здании отключен свет? Она водила наощупь шваброй по полу, смутно различая в свете луны лестничные очертания и перила, да и ступать приходилось с осторожностью: два раза чуть не поскользнулась с ведром в руке. И вообще, с какой стати она вдруг моет полы в совершенно пустом здании так поздно? Саша отлично помнила, что декан был раздражен ее поступком, но не настолько же, что бы заставить убирать все этажи, с первого по шестнадцатый?
«Надо спускаться», — решила девушка. Взявшись за поручни, она начала перешагивать со ступеньки на ступеньку, вначале осторожно и даже боязливо, после — уверенней и быстрее, а потом осмелела так, что понеслась галопом. Озорство ее взяло какое-то, что ли.
Когда, по подсчетам, она должна была уже спуститься — лестница продолжала уводить вниз. «Стоп, — остановилась Саша, — может, надо идти наверх?» Девушка запрокинула голову, всматриваясь в зев лестничного пролета.
В задумчивости она присела прямо на ступеньку, облокотившись о решетку перил. Вопреки законам физики, ступенька была мягкой и даже какой-то сморщенной. Она словно продавливалась под Сашиным телом, хотя мама всегда сетовала о том, какая худенькая ее дочь. «Женщина должна быть женщиной, а не селедкой!» — Саша прямо наяву услышала ворчливый говор матери…
…и шаги! Девушка вздрогнула. Шаги-шаги-шаги! Кто-то очень быстро спускался по лестнице, не скрывая того, что его могут услышать. Он грубо хватался руками за перила, словно стараясь выдрать их с корнем. Скорее чувствуя, чем видя непосредственно, Саша увидела вверху знакомую острую тень, метнувшуюся в свете луны, и оттого показавшуюся еще более устрашающей.
«Какая же дура! — психанула она сама на себя, — зачем уселась?!» Девушка мгновенно сорвалась со ступеньки. Кривой полумесяц скорчил в окне злобную гримасу и преследовал ее теперь на каждом этаже.
Саша выжимала последнее — стала кружиться голова, а на ногах как будто наросли пудовые гири. Как тяжело бежать, когда нет уже никаких сил! Ее мотало на поворотах, уводило в стороны, порой она больно ударялась об острые углы. Трудно убегать, не зная, кончится ли этот марафон. Где-то качнулась мысль: а может, вообще не надо?.. Спирало дыхание, словно вместо воздуха она глотала пыль.
Чья-то рука резко дернула ее за ворот и швырнула прямо на снег. Вскочив, она попала в цепкие объятия парня чуть старше ее. Он крепко держал ее за руки, не давая вырваться. От страха Саша даже не могла закричать, только захлебывалась в собственном бессилии и молчании, пытаясь не смотреть незнакомцу в глаза. Он же, напротив, старался успокоить ее.
— Не волнуйтесь, все хорошо, — парень ослабил руки, чем Саша непременно воспользовалась. Подавшись назад, она упала спиной на пушистый снег, казавшийся не таким холодным. Почти сразу встала на ноги. Голос вернулся к ней.
— Кто вы?! Где я?! — закричала Саша первое, что пришло на ум. Рядом с ними высился в темное небо синий купол здания, из которого она недавно пыталась выбраться. Улица и слабо мерцающие фонарные столбы укутывались слабым снежком, летящим откуда-то сверху. Было безлюдно.
— Где я? — устало повторила Саша. Будто выдавила.
— В безопасности, — странно ответил незнакомец.
Из всего многообразия модных кофейных напитков — экспрессо, капучино, латте или мокко, я предпочитал классический тюркиш-кофе, сваренный в джезве, с добавлением кардамона. Именно такой я впервые попробовал в Стамбуле, в одной из маленьких кофеен, с тех пор этой маленькой прихоти не изменяю, поэтому к той коричневой бурде с мыльной пенкой, которую принесли, я даже не притронулся. Нюргуяна же, напротив, смаковала напиток, поминутно отламывая маленькие кусочки плиточного шоколада. Кажется, ее совсем не беспокоили мысли о сохранении изящной фигуры.
— Еще как беспокоят, — угадала мысли Нюргуяна, — но у каждой женщины есть свои маленькие слабости, — кокетничала она. — К тому же я не так часто себе это позволяю.
Мы сидели в небольшом кафе на углу, напротив департамента. Темой разговора были вчерашние события.
— Здание корпуса гуманитарных факультетов, в котором вы вчера присутствовали — последнее место их встречи. В тот злополучный вечер девушка сообщила ему, что собирается замуж. Она соврала, но это стало последней каплей для Николая. Он побежал на девятый этаж и… Да вы почитайте. — Нюргуяна сунула мне пачку сложенных газет: «Якутск Вечерний», «Наше Время», «Эхо столицы», — Там все написано.
Я бегло просмотрел статьи: «Прыжок в девятиэтажную пропасть», «Жертва неразделенной любви», «Одной ногой в смерть». В основном, гадали, прыгнул ли парень солдатиком или «нырнул» головой вперед, как говорили некоторые очевидцы.
Мелочи. Какая разница, как он прыгнул?
— Юер не имеет своего пространства, поэтому эксплуатирует чужое, — просвещала меня Нюргуяна. — Он имитировал сон девушки в том помещении, где покончил с собой. Узнав о смерти, девушка получила тогда глубочайший комплекс вины. Теперь любое, даже незначительное упоминание, делает ее уязвимой. Она даже отказалась учиться в этом корпусе, попросив перенести занятия.
— Да, — согласился я. — Он хорошо ее напугал. Она мне чуть руки не выкрутила со страха.
— Юер стремится подавить волю кут, без этого он не может ее забрать. Вы пробовали удержать в руках рвущуюся в небо птицу? Юер выматывает, нагоняет страх. Скоро девушка будет бояться засыпать… А когда все же забудется в полудреме — клетка захлопнется. — Нюргуяна печально уставилась в пустую чашку.
Саша лежала ничком на разворошенной ночью постели и молча смотрела в потолок. Кукушка на электронных часах давно отбила восемь утра. Вставать не хотелось. Мама несколько минут стучала в комнату, но потом ушла. Сквозь дверные щели из кухни доносились запахи свежесваренного кофе с выпеченными с утра булочками. Прежде Саша только при мысли о завтраке первым делом бежала на кухню, но сейчас не хотелось вообще ничего.
Думы о ночном кошмаре не давали покоя. Омрачало то, как она отчетливо помнила все детали. Услужливая память, как назло, подсовывала самые неприятные моменты пережитого, от которых так хотелось избавиться. Раньше сны были отрывочны, чаще — нечеткие и никогда не запоминались, но сегодня, как специально, сделали исключение.
Девушка до сих пор вздрагивала при одном только воспоминании о зловещем дыхании за спиной. Она почему-то догадывалась, кто гнался за ней…
Дверь открылась, и в комнату зашла мама, затянутая в привычный бордовый халат. Еще секунду дожевывала булочку.
— Александра! — взгляд был преисполнен укоризны. — Тебе на учебу идти, а ты еще не умывалась.
Мать совсем не обращала внимания на неестественно гнетущее состояние дочери. «Впрочем, — подумала Саша, — ей просто не хочется еще раз напоминать мне об этом». Допросы следователей закончились только вчера вечером.
Александра вяло сползла с кровати и потянулась за одеждой. В конце концов, она ни в чем не виновата. Но от презрения к самой себе это не спасало.
Осень в Якутске не похожа на осень других городов. Вместо желтых листьев кружат белые снежинки, и еще по-летнему теплые солнечные лучи бесследно тонут в мерзлом, покрывшемся за ночь ледяной коркой снегу. День теряет былую пестроту, и вместо улыбчивого прежде солнца на небе висит его бледная тень. Те, кто раньше любил вечерний аромат уличных огней, нынче заперлись в квартирах, предпочитая свет домашнего электричества.