— Гм… Электрических?
— Я называю их так по аналогии. Ведь есть электрические скаты, угри. Что здесь удивительного?
— Решительно ничего… Вы могли бы рассказать подробнее?
Леонид рассказал подробнее. Балмер, сидя за пультом, внимательно выслушал странную исповедь.
— Так… — подытожил он. — Значит, раньше вы ощущали себя просто зрителем, а теперь вы — деятельный участник альфа-фантомных событий… — Балмер что-то сделал на пультовой панели, подошел к Леониду. — Это прогресс, — сказал он, снимая присоски.
Леонид взглянул ему в глаза.
— Видите ли, Русанов. Когда я советовал вам четвертую, высшую степень альбастезии, я полагал, что нашел радикальный метод лечения… — Балмер запнулся. — Впрочем, вернее будет сказать, метод устранения вашего… гм… заболевания. Результат оказался прямо противоположным.
— Я могу одеваться? — спросил Леонид.
— Да. И подождите меня в приемной. — Балмер снова ушел за пульт, но ничего там не делал, только сидел и смотрел, как Леонид одевается. — Значит, львов было девять? Шерстокрылов, львов, круглотелов и…
— Колченогов, — сказал Леонид.
— Скажите, Русанов, вы не могли бы припомнить какое-нибудь не слишком ординарное событие в своей жизни, как-то связанное с этой цифрой? Подумайте.
Леонид добросовестно думал минуту.
— Нет, — сказал он. — Цифра «девять» не вызывает у меня никаких отчетливых ассоциаций. И неотчетливых тоже. Мне можно идти?
— Да. Подождите в приемной, пока я здесь немного поработаю. Если меня кто-нибудь спросит, передайте, что я очень занят.
Леонид вышел.
В приемной никого не было. «Все правильно, — подумал Леонид. — Я ведь единственный шизофреник на корабле». Он побродил по салону. Остановился у шахматного столика и посмотрел расположение фигур. Партия отложена с перевесом черных на одну пешку, но, если белый слон пройдет на с6, играть черными станет неинтересно. Леонид сел в глубокое кресло, развернул иллюстрированный журнал.
В приемную вошел-знакомый пилот из экипажа «Ариадны».
— Балмера нет?
— Балмер здесь, но просил передать, что очень занят.
— Жаль… — Пилот бросил взгляд на шахматный столик. — Мне скоро на вахту, и Балмер прекрасно знает об этом.
— Черные все равно проиграли, — сказал Леонид, листая журнал.
— Ты думаешь?
— Посмотри сам. Если белые пойдут слоном на с6, черные проигрывают ферзя.
Пилот посмотрел и спросил:
— А если Балмер так не пойдет?
— А что ему помешает?
Пилот не ответил. Леонид перевернул страницу.
— Да, пожалуй… — сказал пилот после минутного размышления. — Ну, я пойду. Перед вахтой надо побриться. И зачем я взял эту пешку?..
— Балмеру что-нибудь передать?
— Передай, что в конце моей вахты начнется этап последнего торможения. Ну, будь здоров.
Леонид не ответил. Пилот посмотрел на него и ушел. Леонид листал журнальные страницы, но думал теперь о другом. Об этапе последнего торможения, о Дальнем, о Надии и о ребятах из Проекта «Эхо Юпитера». Львы были где-то совсем далеко и уже не мешали. Мешал журнал, который бесполезно шелестел в руках, и мешала смутная цель ожидания Балмера…
Вошел Балмер. Опустился в кресло напротив, изящно небрежным движением набросил цепочку с ключом на мыс подлокотника. Сидел он удобно откинувшись и имел вид человека, которого принудили выполнить бессмысленную работу, и вот он только что ее блестяще выполнил.
— Поговорим, Русанов?
Леонид отложил журнал в сторону.
— Поговорим.
— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь.
— Настолько я безнадежен?
— Да, если хотите. В том смысле, что вы не представляете для меня интереса как пациент. Вы совершенно здоровы.
Балмер соединил вместе кончики пальцев и некоторое время задумчиво их разглядывал. У него были большие красивые руки. Он ждал, когда Леонид что-нибудь скажет. Леонид молчал.
— Сегодня я провел сравнительный анализ диагностических записей. Серьезный, комплексный анализ. Кстати, я даже затребовал видеокопии ваших записей из медархива Управления космических отношений. Под грифом «Пригоден к любому виду работ на внеземельных объектах» стоят подписи трех светил современной психоаналитики. Сравнительный анализ меня успокоил. Состоянию вашей психики можно позавидовать.
Балмер снял ключ с подлокотника и поиграл цепочкой. Разговор в принципе был окончен. Во всяком случае, его официальная часть.
— Признаюсь вам, — сказал Леонид, — я был уверен, что здоров.
— Абсолютно. Здоровее не бывают. Если бы вы были здоровее, чем вы есть, я бы подумал, что это ненормально.
— Вы очень любезны.
— Я пошутил. И кажется, не совсем удачно, простите.
— Вы меня не поняли, Балмер. — Леонид подался вперед. — Я был убежден, что мне не нужна медицинская помощь.
Балмер взглянул на него.
— Для чего вам понадобилась медэкспертиза?
— Для вас. Для того, чтоб убедить вас подойти к делу с другой стороны. А еще лучше — со всех мыслимых и доступных нам с вами сторон.
— "Мыслимых" еще не значит «доступных». — Цепочка змейкой обвила запястье. — Вы хотите, Русанов, чтобы я затеял поиски вне сферы психиатрии. Но я уже говорил, что ничем не смогу вам помочь. Этот случай выходит за пределы моей компетенции.
— И моей тоже, — сказал Леонид.
— Так чего же вы все-таки добиваетесь?
— Видите ли, Балмер… Я ученый и очень ценю свою принадлежность к миру ученых. Со мной произошло и продолжает происходить нечто весьма необычное. И я не могу не, имею права оставлять это в себе. Для себя.
— Вы хотите отдать себя в руки экспериментаторов?
— Нет, как раз этого я не хочу. У меня нет для этого времени.
— Я так и подумал.
— Отлично. И заодно мне любопытно узнать, что вы думаете по поводу альба-фантомного прецедента. Разумеется, если вы согласны на полную откровенность.
— Ничего не думаю, — сказал Балмер. — У меня нет никакого фундамента для размышлений. И я с вами совершенно откровенен, Русанов. Давайте в конце концов проясним ситуацию. Прецедент есть прецедент, и никуда от него не денешься, он существует. Существует де-факто, хотя де-юре вроде бы не имеет на это прав, потому что по логике вещей должен быть связан с альбастезией и аномальным состоянием вашей психики. Как специалист по психоаналитике, я утверждаю, что последнее отпадает. А что касается альбастезии… Ну знаете ли!..
— Да, — Леонид кивнул. — Альбастезия стандартна для всех пассажиров и экипажа этого корабля. Белое на зеленом…
— Она стандартна для всех дальнорейсовых кораблей космофлота Системы.
— Однако специалисты по психоаналитике на «Калькутте» и не подозревают о существовании альба-фантомного прецедента. Он возник на борту «Ариадны».
— Что ж, на «Калькутте» вы еще не умели впадать в забытье во время альба-сеанса. На «Ариадне» вы научились. И вам стали сниться роскошные сны.
— Вот видите, Балмер, у вас уже появилась гипотеза. Осталось развить ее и понять, почему роскошные сны снятся мне одному. Вы хорошо знаете альбастезию?
— Гм… в пределах своей специальности, разумеется. Но с какой стати вы устраиваете мне дилетантский допрос?
— Во всяком случае не для того, чтобы вас позабавить. Я очень рассчитывал на вашу снисходительность.
— О, вы ужасный хитрец! Нет, Русанов, вы просто блестящий дипломат! — Балмер посмеялся. Он умел смеяться с закрытым ртом, и это выглядело так, будто во рту у него что-то было и он боялся выронить. — Сдаюсь, не выдержав натиска. Что вас интересует конкретно?
— Альбастезия.
— Жаль, что вас не интересует, ну, скажем, шахматная игра…
— Игра меня тоже интересует. Но в первую очередь — альбастезия. Я не против, если изложение будет в популярной форме. Для дилетанта…
Балмер стал популярно рассказывать об альбастезии. Он явно не видел в этом большого смысла и, поигрывая цепочкой, небрежно выкладывал то, о чем его настоятельно попросили. Леонид смотрел ему в переносицу и думал, как трудно расшевелить человека, у которого умный, но закоснелый в будничной работе мозг. Леонид вообразил себе его мозг и вместо серого мягкого вещества очень живо увидел крупный желтоватый хрящ… Чтобы избавиться от наваждения, стал смотреть на руки рассказчика. Они все время двигались, и за ними было приятно следить. Блеск тонкой цепочки дополнял приятное впечатление.
— В принципе, альбастезия — одно из рядовых достижений космической медицины. (Цепочка блестящей струйкой вытекла из ладони и закачалась в воздухе). Строительство крупных научно-исследовательских баз в лунных системах Юпитера и Сатурна привело к резкому увеличению количества и дальности космических маршрутов, что в свою очередь послужило толчком буквально к революционным преобразованиям в области производства и эксплуатации космотранспорта. (Цепочка описала в воздухе круг). В частности, намного возросли скоростные характеристики дальнорейсовых трампов и лайнеров. Однако, если рост скорости крупнотоннажных грузовиков, танкеров и пилотируемых станций специального назначения с хорошо подготовленным экипажем не вызывал особенных осложнений, то увеличение скорости пассажирских кораблей сразу поставило перед космической медициной проблему так называемого «барьера выносливости нетренированного пассажира к перегрузкам разгона, маневра и торможения». (Цепочка стремительно обвилась вокруг пальца блестящей спиралью). Методом проб и ошибок удалось, наконец, найти, что болезненные ощущения при перегрузках, как ни странно, можно значительно снизить, если поместить пассажира в переменное поле искусственной гравитации. Несколько позже было замечено, что положительный эффект усиливается, если генерировать поле в режиме «растянутой синусоиды». Кому-то в голову пришла удачная мысль модулировать поле. Кто-то другой использовал для модуляции исследовательские записи гравитационных полей Вселенной…
Леонид, разглядывая верткую цепочку, выразил мнение, что все это весьма интересно и поучительно. Не помнит ли Балмер, записи каких именно гравитологических станции были использованы?
Для модуляции поля первоначально были использованы исследовательские материалы с гравитологической станции астероида Торо. Небольшой такой астероид, член резонансной системы Земля — Луна — Торо… Ах, Русанову это известно. Тем лучше… Гравитологов, помнится, немало позабавил интерес космической медицины к их исследовательским материалам. Однако для тех, кто занимался проблемой «барьера выносливости», записи Торо явились сущей находкой. Проблема была решена. В принципе, конечно, потому что альбастезия продолжает совершенствоваться и дальше. Но что характерно: ни добровольцы, на которых ставят эксперименты по отработке методов альбастезии, ни пассажиры межпланетных лайнеров, вынужденные участники массовых альба-сеансов, не имеют об альба-фантомах никакого понятия. Русанов имеет. Более того — активно себя проявляет в альба-фантомных событиях. Тот поразительный случай, когда все, кроме одного, идут не в ногу!..
— Послушайте, Балмер, — сказал Леонид. — Я понимаю ваше негодование, но мы слегка уклонились от темы. Вот вы говорите, гравитологические записи Торо были использованы «первоначально». Значит ли эго, что в настоящее время для альба-сеансов используют какие-то другие записи? А если да, то откуда они?
— Откуда угодно. — Балмер поднялся, отошел в угол к цилиндру пневмораздана. — Не имеет значения. Ведь техника альбастезии от этого не меняется. Какая, собственно, разница — меньше белых пятен на зеленом фоне или больше? — Он тронул кнопку возле прозрачной муфты раздана. Цилиндр повращался. Муфта подпрыгнула вверх, и внутри цилиндра возник на подставке стакан, круглый и радужный, как мыльный пузырь с отрезанной верхушкой. В стакане было что-то бесцветное.
— Да, — сказал Леонид. — Особого значения не имеет…
— Вот именно. Пить хотите? Я принесу.
Стакан был холодный, и у него гнулись стенки, если нажать на них пальцами. Леониду пить не хотелось, но держать в руках эластичный холодный стакан было приятно.
— А вам как нравится, Балмер? Когда пятен больше или когда их меньше?
— Мне лично все равно. — Балмер снял с подставки стакан для себя. — Пожалуй, приятнее, когда меньше.
— Вы знаете, откуда запись на «Ариадне»?
— Кажется, от гравитологов станции «Зодиак». Виноват, это было в позапрошлом рейсе. — Балмер сделал глоток и подумал. — Тиджан ведь говорил мне, откуда… Ах, ну конечно! Он выудил ее… Ну, словом, у одного из тех, кто занимается проблемами Юпитера.
— Вот как? — Леонид поставил стакан на подлокотник. — Я знаю многих, кто занимается проблемами Юпитера. Почти всех.
— Тогда вы должны знать Маккоубера. Он руководитель исследовательской группы Ю-Центра, которая разработала в Дальнем проект «Эхо Юпитера». Или только разрабатывает, точно не знаю. Я видел Маккоубера мельком, но мне запомнилась его манера теребить себя за ухо во время беседы. Вам интересно?
— Мне еще никогда не было так интересно, — Леонид залпом осушил стакан. — Так вы говорите — Маккоубер?..
— Да. Он разрешил Тиджану покопаться в исследовательских материалах этой группы, и тот выбрал какую-то запись для применения в альбастезии. Она оказалась эффективнее прежней. Не намного, но вы понимаете — в этих делах важна каждая доля процента.
— Я понимаю, — сказал Леонид.
Балмер на него посмотрел и спросил:
— Вы хорошо знаете Маккоубера?
— Мы хорошо знаем друг друга, поскольку работаем в одной группе.
— Ах, вот как! — Теперь у Балмера был озадаченный вид.
— Пожалуй, мне пора. — Леонид поднялся. — Я и так отнял у вас массу времени.
Балмер молчал. Он пребывал в замешательстве.
— Будьте здоровы, — сказал Леонид. — До свидания. Кстати, заходил один из пилотов и просил передать, что в конце его вахты начнется этап последнего торможения.
Водяная планета Ликула, спутник синего солнца, — почти сплошной океан. Поверхность океана была спокойной и гладкой, как голубое стекло, и казалась вогнутой, как чаша, по причине сильной атмосферной рефракции. Края океанической чаши тонули в лиловой дымке, и там, где дымка переходила в облачный слой на горизонте, неожиданно празднично и легко поднималась и шла изгибом через весь небосвод ослепительно белая двойная дуга, — планета имела двойное Кольцо, украшение неба и океана… Плот застрял на краю илистого озолоида. Вода вокруг озолоида была мутно-зеленого цвета, и от нее исходил гнилостный запах. Языки мутной воды, точно реки пролитой краски, вливались в голубую гладь океана, и там их закручивало течение. Озолоид был очень большой, но плоский, едва выступал над водной поверхностью, и только в центре время от времени вспучивался полужидкий вал сальзового кратера. В кратере что-то долго шипело и булькало, потом раздавался раскатистый грохот, и в небо взмывал фонтан коричневой грязи. Озолоид кишел разнообразнейшей живностью, однако всего любопытнее были баллудии. Колония из девяти баллудий парила над илистой топью — огромные мертвенно-синие пузыри, обросшие седыми бородами корней…
— Торможение окончено. Альбастезию снимаю. Надеюсь, вам было удобно и вы безболезненно перенесли перегрузки?
Леонид пришел в себя и с тихой ненавистью слушал голос фоностюарда.
— Лежите спокойно и ждите звонка. Через несколько минут наш лайнер прибудет на орбитальный рейд Дальнего. Ждите звонка. К выходу вас пригласят.
Оцепенение сразу прошло. Леонид с удовольствием потянулся. «Вот мы и дома…» — подумал он, и эта приятная мысль пробудила чувство нарастающего нетерпения. В такие минуты всегда казалось, будто звонок ужасно запаздывает, хотелось вскочить, сбросить с себя привязные ремни, приготовиться к выходу. Леонид крепко зажмурил глаза. Звонок не запаздывал — нетерпение было огромным.
«Странная штука — нетерпение, — размышлял Леонид. — Постоянно живет в человеке эта маленькая дикая кошка, и на нее обращаешь внимание только тогда, когда она превращается в леопарда…»
Он уловил в каюте движение, открыл глаза и увидел Балмера.
— Вот так сюрприз! Вы ко мне с ответным визитом?
— Как самочувствие, Русанов?
— Отличное, Балмер. И если вы освободите меня от ремней, тонус моего настроения, поверьте, сразу удвоится.
Балмер сунул руку под изголовье и что-то там сделал. Ремни опали, воздух с шипением вышел из комбинезона. Леонид вскочил.
— Ну что же вы стоите, Балмер? Присаживайтесь. Мне не терпится рассказать, какой роскошный сон я только что видел. Вы не против, если во время беседы я займусь кое-какими делами?