– Бей, второго бей! – что есть сил закричал мессариец, но другой паук оказался проворнее: суетливо перебирая лапками, он юркнул в узкую щель на потолке.
Торрер тихо застонал.
– Болит? – с сочувствием спросила Бэх, поднося к глазам ладонь эльфа. Вокруг красной точечки укуса быстро расползалась синева.
– Болит, – честно признался Торрер. – И, главное, рука немеет.
Туго перевязав запястье эльфа, приложив к ранке мазь из корней алордусов и дав Торреру выпить противоядие, Бэх усадила его подле стены и велела попусту не шевелиться. В этот момент жрице стало уже не до себя, она молилась лишь об одном: пусть противоядие подействует. Торрер мог быть беспечен, сколь угодно неосторожен, но сердиться на доверчивого веселого эльфа было решительно невозможно. Бэх даже подумала, что в талиссе многие воспринимают его, как великовозрастного неразумного ребенка, хотя ей самой это дитятко годилось, пожалуй, в прадедушки.
– А в сундуке… в сундуке что было? – слабым голосом поинтересовался Торрер.
– Ничего особенного, только ряса, – словно сквозь туман донесся до него ответ Макобера. – И… Да так, прямо скажем, больше ничего примечательного.
– Совсем ничего? – с подозрением переспросил Торрер. Боль отступала, и он осторожно пошевелил пальцами. Вроде проходит, мизинец вон даже, кажется, дернулся.
– Совсем! – с готовностью подтвердил мессариец. – Сейчас с другой стороны посмотрим.
За противоположной портьерой оказалась точно такая же ниша. Однако вместо сундука в ней стоял низкий продолговатый ящик с хитроумным навесным замком.
– Подстрахуй, пока я тут поковыряюсь, – Макобер показал Айвену на потолок. Но, видимо, пауки тоже не пришли в восторг от столь теплой встречи. По крайней мере, мессарийцу никто не помешал.
Когда крышка ящика распахнулась, перед ними заблестело лезвие огромного обоюдоострого топора.
– Мэтти, кажется, это по твоей части?
– Игрушка какая-то, – презрительно фыркнул гном. – Сразу видно, что люди делали. Как не руками! Вы только на рукоять посмотрите! Узоров-то, узоров – толком и не ухватишься, зато отлетит в первом же бою.
– А двух переплетенных восьмерок у самого лезвия там, часом нет? – поинтересовался Терри, пытавшийся услышать, что творится снаружи, в монастырском дворе. – Еще на цветок должно быть похоже.
– Есть, – удивился гном. – А ты откуда?..
– Ритуал прямого призыва, – немногословно пояснил Терри. – Обычно от трех до пяти жертв оказывается достаточно.
Бэх побледнела.
Макобер не был бы мессарийцем, если бы позволил себе упустить такой благодатный случай. Орроба, конечно, богиня смерти, и все такое… И что с того? Суждено им полечь именно в этом храме – будьте уверены, все и полягут. Но умирать с кислыми физиономиями – ну уж нет!
Наклонившись к жрице, Макобер зашептал страшным таинственным голосом, временами зловеще подвывая и клацая зубами. Именно так, с его точки зрения, должны были бы разговаривать неупокоенные души:
– Каждого, кто пойдет против меня, ожидает страшная кара. Ужасная, жуткая кара! Безумца положат на гладкий черный камень, жрец рассечет его грудь топором, окунет руки в свежую вку-усную кровь, и я приду. Приду-у-у … Эй, ты чего, я же пошутил!
Едва успев подхватить потерявшую сознание девушку, он покрутил головой в поисках места, куда бы ее пристроить. Поколебавшись секунду между полом и алтарем, мессариец взгромоздил жрицу на алтарь и слегка потряс:
– Эй, Бэх! Я не хотел!
Девушка открыла глаза. Барельефы куда-то плыли, рыцари покачивались в седлах, чудовища угрожающе хлопали перепончатыми крыльями…
– Ты что, испугалась, что ли? Вот глупая!
– Не испугалась, – твердо ответила жрица. – Увидела. И твои дурацкие шуточки здесь совсем не при чем. Просто… просто мне нельзя находиться в этом месте. Нельзя, и все!
Бэх хотела встать, но в этот момент обнаружила, куда именно уложил ее заботливый мессариец. Судорога прошла по ее лицу, и девушка вновь чуть было не соскользнула в небытие.
– Больше так не шути! – в ее голосе было столько гнева и обиды, что Макобер даже сделал шаг назад. – Никогда! Слышишь, никогда!
– Ладно, ладно, – мессариец поднял руки кверху. – Что я такого особенного сказал?!
Не отвечая ему, Бэх спустила ноги на пол и уверенно направилась к стене слева от алтаря.
– Ты куда?! – Макобер бросился вслед за ней, но в это мгновение жрица прижала ладонь к стене, ее пальцы легко пробежали по камню – и тот с готовностью откликнулся: стена расступилась, и перед девушкой открылся неширокий проход, в глубине которого колыхалась лилово-розовая завеса.
– Вот тебе и выход! – в восхищении Макобер хотел было хлопнуть Бэх по спине, но вовремя передумал, решив, что сегодня она и так его слишком обостренно воспринимает. – Давай за мной!
Жрица сделала движение, чтобы удержать его, но Макобер уже скрылся за завесой. Вспышка, забористые ругательства с нескромным намеком на куда более близкие отношения с Орробой, чем можно было бы подумать, зная неизменно корректного с прекрасным полом мессарийца, – и вот он уже выскочил обратно, возмущенно потирая левую руку.
– Жжется, сволочь! Бэх, а нельзя ее как-нибудь?..
– А нельзя было сначала меня спросить? – передразнила его девушка.
– Да кто ж знал?!
–Я, я знала! – Бэх подумала, что порой Макобер может вывести из себя даже святую. – Здесь так просто не пройдешь. Когда… Словом, я видела, как через эту завесу проходит некто… жрец, наверно… в точно такой же рясе, как нашел Торрер. Или просто в этой рясе.
Не дослушав, мессариец накинул на себя черное одеяние, нацепил на шею медальон с летучей мышью, обнаружившийся в одном из кармашков, и снова бросился вперед. С тем же эффектом.
Вернувшись, он обескуражено посмотрел на Бэх. На левой руке вспухали ярко-красные волдыри.
– Попроси Айвена чем-нибудь смазать. Как же ты всегда торопишься!
– А чего ждать-то? – удивился мессариец. – Когда моя лучшая подруга в опасности!..
– Это я, что ли? – уточнила Бэх. – Так вот, если ты наконец готов меня послушать, то я бы рискнула предположить, что здесь способен пройти только настоящий жрец.
– Айвен, – позвал Макобер, – Бэх просила, чтобы ты мне чем-нибудь руку смазал. Очень уж не хочется стать таким же безруким, как… Старательно массируя ладонь, эльф бросил на мессарийца предостерегающий взгляд.
– Молчу, молчу! Слушай, Бэх, а ты там пройдешь?
Девушка поколебалась.
– Думаю, что да. Иначе я бы не увидела… того, что увидела, – она резко оборвала фразу. – Но…
Но другого пути у талиссы все равно нет. Или они действительно ждут, пока не начнется молитва, и отказываются от мысли спасти Беральда, или…
Бэх заставила себя взяться за рясу, хотя лишь слепой не заметил бы, что одно прикосновение к тонкой ткани заставило девушку содрогнуться от отвращения. Мессариец протянул ей медальон.
– Нет. Попробую так.
Однако завеса не пропустила и ее.
Значит, все же медальон… Не просто священный знак – путь в душу жреца. Если его надевал самозванец, бог был вправе лишить наглеца жизни.
Может быть плохо, больно. Но не только. Орроба не осмелится требовать ее смерти, однако на душе появится едва заметное маленькое черное пятнышко. От которого придется потом избавляться годами.
Талисса этого не увидит. Может быть, почувствует. Не сразу.
Талисса поймет ее отказ. Но других потайных дверей здесь нет. И утром все окажутся в руках монахов.
Талисса… Это же ее душа, ее! Только ей держать ответ перед Тигром, только Тигру решать, что с ней станет после смерти.
Можно сказать друзьям, что она не в праве касаться этого медальона. И ей поверят.
Когда Бэх надевала медальон на шею, руки ее дрожали. Летучая мышь коснулась груди, как раскаленный кусок металла, впиваясь в душу, выжигая в ней место, где она могла бы поселиться.
И все же девушка нашла в себе силы вскинуть голову и шагнуть вперед.
– Именем…
Но ей не пришлось произносить ничье имя – завеса покорно расступилась.
Глава III
– Похоже, Стеарис, вы просто недооценили и Беральда, и посланцев барона Крайта.
Старик не ответил.
По большому счету, сказать действительно было нечего. Ни он, ни я не предусмотрели возможность столь обширного использования магии: у графа и чародеев-то не было. Да и начальник ночных караулов оказался полным ослом: вместо того, чтобы поднять тревогу и заблокировать входы в донжон, ринулся с талиссой чуть ли не в рукопашную.
– Надеюсь, что удовлетворил ваше любопытство, – внутри меня все кипело от ярости. Уже по тому, как талисса вошла в монастырь – ровно вошла, как остро заточенный стилет – можно было догадаться, что воины из графской дружины ей и в подметки не годятся. – Удовлетворите и вы мое. Когда во дворе обители начался переполох, вам, вероятно, тут же доложили. И все же вы их не остановили?
– Не тут же, – грустно признался Стеарис, нервно покусывая ногти. Сдается, и он не ожидал увидеть, что стражники настолько растерялись. – Обнаружив, что талисса ускользнула, воины решили, что она по-прежнему во дворе, только вновь исхитрилась сделаться невидимой. И я не могу их так уж винить: главный вход в донжон без пароля не откроешь, внутренняя стража клялась, что никто и не пытался это сделать, а часовня Собирающей Последнюю Жатву – пуста. Кроме того, начальник ночных караулов мертв, а он один имел право принять решение, стоит ли будить меня или Арантара.
– То есть сначала они как следует обыскали двор, и лишь затем самый смелый…
– Увы, – чувствовалось, что бывшему настоятелю сильно не хочется об этом говорить, – потом меня разбудил сам Арантар. Они забрались в его покои.
– Ворон всемогущий! А туда-то зачем?
– Полагаю, что заблудились, – хмыкнул старик. – Но и Арантару повезло не больше, чем остальным: они его связали, как беспомощного котенка!
Я не сомневался, что эту новость он приберегал для синклита. Дескать, назначили мага над монахами начальствовать, а так ли он лучше, этот ваш маг-то?
– Думаете, это он выдал, где находится темница?
– Уверен, – глаза старика злорадно блеснули. – Иначе откуда бы им про нее узнать. Прямиком туда и направились!
Надо будет на досуге посмотреть, так ли уж и прямиком. Где-то Стеарис темнит, но в общих чертах наверняка говорит правду. На то, чтобы пробраться в монастырь, найти Беральда и скрыться, у талиссы ушло чуть более двух часов.
Рассеянно кивнув низко кланяющемуся крестьянину, прижавшему своего тощего мула к кромке дороги, я вновь задумался о талиссе.
Вроде бы все просто: собрались люди вместе, принесли Клятву – вот вам и талисса. Плюс, конечно, традиции и ритуалы – куда же без них! Ну, так ритуалов и в нашем Ордене хоть отбавляй. Не говоря уже о традициях.
Некоторое количество легенд. Это куда интереснее, хотя попробуй разберись, где правда, а где игра не в меру живого воображения. Слышал я в свое время, как барон Тойги подскакал с докладом к коннетаблю после битвы при Зайране. Так если ему верить, получалось, что рыцари барона положили народа раза в три больше, чем во всей Антронии тогда было.
И все же есть ряд вещей, в которых все легенды удивительным образом сходятся. Что для легенд как-то не слишком характерно.
Слово талиссы нерушимо. И пока хоть один из членов талиссы жив, он остается верен данному Слову. Но почему? Что мешает его нарушить?
Честь? Вряд ли. Были талиссы, с легкостью наносившие удар в спину союзникам. Но и они держали Слово. Слишком много свидетельств, чтобы это было выдумкой.
Кодекс талиссы священен. Нарушивший его до конца жизни несет на себе Знак. И ни один честный человек в здравом уме не станет иметь дело с клятвопреступником. Знак я видел: похоже на ярко-зеленый отпечаток огромного когтя. Где же это было?.. Да в том же Трумарите, в который мы сейчас и направляемся. Только давно, очень давно. Кабачок, кстати, назывался довольно оригинально. То ли «Уноси ноги», то ли «Убери руки». В общем, из тех, куда жрец Ворона может попасть либо от полного безденежья, либо для встречи со своим человеком с городского дна.
Ладно. Клятва, Кодекс, Слово – все с большой буквы, очень помпезно, торжественно и, допустим, даже реально существует. Интересно другое.
Прежде всего, кто за всем этим стоит?
Кто ставит тот же Знак? В талиссе может не оказаться магов – в конце концов, это боевой союз, а не Созвездие или Круг. И все же стоит талиссе решить, что предатель или клятвопреступник должен быть наказан, Знак появляется.
Кто решает, принять Клятву или нет? Сколько раз так было: друзья – водой не разольешь, не один год вместе, собрались, поклялись – пшик. Ничего. Никакой новой талиссы.
Я пытался навести справки в библиотеке Ордена. Может, там и нет новомодных виршей Генну, но зато по части непознанного и непознаваемого она не знает себе равных. И что же – лаконичные упоминания в летописях, множество романов, с полторы сотни баллад и только один трактат четырехвековой давности, да и в том автор на всех двухстах семидесяти восьми страницах с упорством маньяка проводит одну-единственную мысль: непостижим промысел божий.
В чем-то он, несомненно, прав.
Я разговаривал с иерархами. Одни отшучивались и смотрели на меня как на мальчишку, который все еще развлекается разговорами о сути всего сущего. Другие торопливо уводили разговор в сторону. Это-то меня и настораживало.
Я спросил Ворона. Он не ответил.
Складывалось впечатление, что за талиссами стоит нечто большее, нежели Ворон или равные ему.
В описаниях приключений то одной, то другой талиссы время от времени встречались эпизоды, объяснить которые оказывалось не по плечу летописцам. Словно неведомая сила, не боги и не маги, шла рядом с каждой из них. Помогая и выручая, когда…
Когда – это был еще один вопрос. Когда становилось туго? Не исключено, и все же талиссы гибли. Когда сама этого хотела – тогда получалось, что все зависит от чьих-то капризов. Но, как бы то ни было, я подозревал, что именно эта сила и делает талиссу талиссой.
– Покажи мне Исиндиоса!
Шар с готовностью начал поиск иерарха, потом внезапно почернел, точно на него плеснули чернилами, и из этой черноты плавно, как оттиск печати, проступило лицо Исиндиоса. Эффектно! И не догадаешься, где он сейчас и с кем.
– Равный приветствует равного!
– Да призовет тебя Ворон к подножию своего трона.
Исиндиос быстро оглядел карету и весьма фамильярно, если не сказать развязно, подмигнул Стеарису. Тот замер, глядя на иерарха широко раскрытыми глазами. Не повезло старику: дважды впасть в кому за один день – это, пожалуй, перебор.
– Не будет ли нескромностью спросить, что ты надумал делать с графом и талиссой?
– Сейчас подумаем, – Исиндиос сделал вид, что погрузился в размышления. – Лучше всего, загляни в «Книгу Серых равнин». Часть, если не ошибаюсь, девятая.
– И что там? – забавный старикан, но дело с ним иметь приятно. По крайней мере, не подчеркивает при каждом удобном случае, что ему уже, похоже, под сотню, а мне только двадцать семь.
– При равной должности нескромностью именуется вторжение без разрешения в личные покои и обладание обоими жрецами одной и той же дамой без согласия синклита. А вопрос – нет, вопрос нескромностью не является.
Так, понятно. То ли еще не решил, как поступить со всей этой компанией, то ли не хочет делиться планами Гардара. Скорее второе: Исиндиоса в нерешительности видел разве что Ворон, да и то вряд ли, а вот чувствовать себя не совсем уютно из-за вмешательства лангера Орробы было бы вполне естественно.
– Ты не возражаешь, если… Одним словом, я прошу тебя не трогать пока талиссу.
– Просьба официальная? – подобрался Исиндиос.
– Личная. Все же вломиться в монастырь, где я настроился спокойно провести ночь, – это уже наглость!
– Договорились, – иерарх относился к тем, кто неизменно старался переводить разговоры о талиссах на другую тему. – Если, конечно, она не решит украсить свой послужной список еще парочкой обителей. Тогда уж извини.