— Как твоя нога? — спросил я.
Ее лицо кривилось от боли, но она только пожала плечами:
— Я думаю, в норме. То существо было на самом деле?
— Ещё бы, — сказал я.
— Но это… Это же не…
— Человек? — подсказал я. — Нет. Но, черт возьми, малышка, множество людей, которых я знаю, не являются людьми по-настоящему. Взгляни вокруг. Банди, Мэнсон и другие звери. Прямо здесь, в Чикаго — Варгасси, работающие в Маленькой Италии, ямайские банды и остальные. Все они звери. Мир полон ими.
Девчонка фыркнула. Я посмотрел на ее лицо. Она выглядела грустной и слишком мудрой для ее возраста. Мое сердце смягчилось.
— Я знаю, — сказала она. — Мои родители немного похожи на них. Они не думают о других. Только сами о себе. Даже не друг о друге, а только о том, что они могут друг для друга сделать. И я для них — что-то вроде игрушки, которую кладут в шкаф и вытаскивают, когда приходят гости, поэтому я должна быть красивее и безупречнее, чем остальные игрушки. В остальное время я не должна путаться под ногами.
— Эй, перестань. Неужели всё так плохо? — спросил я.
Она посмотрела на меня, затем отвела взгляд.
— Я не вернусь к ним, — сказала она. — Мне все равно, кто ты и что можешь сделать. Ты не сможешь заставить меня вернуться.
— Кое в чем ты не права. Я не собираюсь оставлять тебя здесь.
— Я слышала, как ты говоришь со своим другом. Мои родители хотят подставить тебя. Почему ты продолжаешь выполнять эту работу?
— Шесть месяцев я должен работать на лицензированного сыщика, прежде чем смогу получить собственное свидетельство и уже наслушался дурацких историй о том, что случается с убежавшими детьми в больших и жестоких городах после наступления темноты.
— По крайней мере, мистер, тут никто не пытается лгать и говорить, что позаботится обо мне. Весь этот Дисней все время показывает, насколько родители любят своих детей. Будто бы есть какие-то волшебные узы любви. Но это ложь. Так как ты солгал этому троллю, — она положила голову на мое плечо и я почувствовал ее усталость, когда она обвисла в моих руках. — Нет никакого волшебства.
Некоторое время я молчал и только нёс её. Трудно было услышать такое от ребенка. Мир десятилетней девочки должен быть полон музыки и хихиканья, и записок, и кукол, и мечтаний, а не резкой, пустой и утомленной действительности. Если у маленькой девочки, такой как эта, нет ни капли света в сердце, то на что мы можем надеяться?
Через несколько мгновений я понял то, в чем не признавался даже себе. Cпокойный, холодный голос пытался сказать мне кое-что, что я не хотел слышать. Я пытался помочь людям с помощью волшебства. Пробовал сделать мир лучше. Но независимо от того, скольким злым духам я противостоял, независимо от того, скольких потенциальных чернокнижников я разыскал, всегда было что-то ещё, худшее, ждущее меня во тьме. Все равно, скольких потерянных детей я нашел — всегда будет в десять раз больше тех, кто исчез навсегда.
Независимо от того, что я сделал, сколько хлама вычистил — это лишь капля в океане.
Тяжелые мысли для парня, подобного мне, уставшего и побитого, с затекшими от веса девочки руками.
Вспыхивающие огни заставили меня оглядеться. Вход в один из переулков между зданиями был затянут полицейской лентой. Четыре автомобиля с синими крутящимися сиренами были припаркованы на улице, вокруг переулка. Несколько медиков несли носилки с закрытыми телами на них. Фотокамеры освещали улицу белыми вспышками.
Я остановился в замешательстве.
— Что? — пробормотала девочка.
— Полиция. Возможно я должен передать им тебя.
Она утомленно пожала плечами.
— Они просто отведут меня домой. Мне все равно, — она снова обвисла у меня на руках.
Я сглотнул. Асторы являются чикагской элитой. У них достаточно влияния, чтобы взять за задницу будущего частного сыщика и убрать его куда подальше на долгое-долгое время. И они могут позволить себе лучших адвокатов.
«Это паршивый мир» — сказал мне тихий, холодный голос: «Хорошие парни в нем не побеждают, если у них нет дорогого поверенного. Ты окажешься в тюрьме, прежде чем успеешь моргнуть».
Мой рот искривила ожесточенная усмешка, когда женщина, одна из копов, одинаковых в своей униформе, бросила на меня пристальный хмурый взгляд. Я отвернулся и пошел в другую сторону.
— Эй! — окликнула полицейская. Я продолжал идти. — Эй! — крикнула она снова и я услышал шум ее быстрых шагов по тротуару.
Я зашел в темноту и поспешно свернул в первый же проулок. Тени позади груды корзин создавали прекрасное убежище и я скрылся там вместе с девочкой. Я присел и ждал в темноте, в то время как шаги полицейской приблизились и отдалились. Я ждал, чувствуя, как напряжение и тьма давят на мою кожу, впитываются в мою плоть. Девочка дрожала в моих руках, но не двигалась.
— Просто оставь меня, — наконец шепнула она. — Перейди через мост. Если меня с тобой не будет, ты ведь сможешь?
— Да, — сказал я.
— Так иди. Я подойду к полицейским, после того, как ты уйдешь. Или сделаю что-то вроде того.
Она лгала. Я не знаю, как я это понял, но был уверен.
Она пошла бы к мосту.
Говорят, храбрость заключается в том, что ты делаешь то, что должен, несмотря на свой страх. Но, мне кажется, храбрость намного более сложна. Когда мы повержены, она заставляет нас вновь подняться с земли. Совершить последнюю попытку, даже если ни желания, ни сил уже не осталось. Хотя, может быть, это простое упорство. Я не знаю. Это не имеет значения. Для меня.
Я — волшебник. Я не принадлежу этому.
Наш мир, конечно, сплошное болото. Это удовлетворяет и троллей, и вампиров и всех тех, отвратительных, потусторонних существ, что часто посещают наши кошмары (в то время как мы прижимаем к груди книги по физике и уверяем самих себя в том, что они не существуют), но я не таков.
Я вздохнул в темноте и спросил:
— Как тебя зовут?
Мгновение она молчала, прежде чем прозвучал ее неуверенный голос:
— Вера. [5]
— Вера, — я улыбнулся так, чтобы она почувствовала улыбку в моем голосе. — Меня зовут Гарри Дрезден.
— Привет, — прошептала она.
— Привет. Ты когда-нибудь видела что-нибудь вроде этого?
Я изогнул чашей ладонь, вызвал немного оставшейся силы, и бросил её в кольцо, засиявшее теплым, полыхающим светом. Он осветил лицо Веры и я увидел мокрые полоски от беззвучно текущих слез на ее щеках.
Она покачала головой.
— А теперь, позволь показать тебе ещё кое-что, — я снял кольцо со своей руки и надел Веры на большой палец, где оно болталось почти свободно. Свет погас, поскольку я перестал поддерживать его, оставив нас в темноте.
— Батарейка кончилась, — буркнула девочка. — А у меня нет денег на другую.
— Вера, ты помнишь самый лучший день в своей жизни?
С минуту она молчала, затем промолвила бесцветным шепотом:
— Да. Рождество. Когда Гремма ещё была жива. Гремма была добра ко мне.
— Расскажи мне об этом, — сказал я убеждающе и накрыл ее руку своей.
Я почувствовал, как она пожимает плечами.
— Гремма приехала в Сочельник. Мы играли — она играла со мной. А потом мы сидели под Рождественской елкой, поджидая Санта Клауса. Она позволила мне открыть один подарок до Сочельника. Тот, который она приготовила для меня.
Вера прерывисто вздохнула.
— Это была куколка. Куколка, похожая на настоящего ребенка. Мать и отец купили для меня набор Барби, всю линию, выпущенную за тот год. Она говорили, что если бы я оставила их в первоначальных упаковках, тогда позже их можно было перепродать за большие деньги. Но Гремма слушала меня и знала, что я действительно хочу, — в ее голосе появилась легкая улыбка. — Гремма заботилась обо мне.
Я шевельнул рукой и мягкий розоватый свет полился из кольца — любящее, нежное сияние. Вера задохнулась от неожиданности, а затем восхищенная улыбка расцвела на ее лице.
— Но как? — пролепетала она.
Я улыбнулся ей:
— Магия. Самая лучшая её разновидность — немножко света в темноте.
Она вглядывалась в меня, изучая лицо и глаза. Я уклонился, стараясь не встретиться с этим пристальным взглядом.
— Мне ведь нужно вернуться, правда? — спросила она.
Я отвел выбившуюся прядку с ее лба.
— Есть люди, которые любят тебя, Вера. Или когда-нибудь будут. Пусть ты не видишь их рядом с собой — прямо здесь и прямо сейчас, они существуют. Но если ты позволишь тьме застить глаза, то можешь их никогда не найти. Лучше иметь с собою в пути немного света. Как думаешь, ты сможешь это запомнить?
Она кивнула мне, а кольцо освещало ее лицо.
— Всякий раз, когда тьмы станет слишком много, вспоминай хорошие времена, что у тебя были, хорошие вещи, которые у тебя есть. Это поможет, я обещаю.
Она прижалась ко мне в простом, доверчивом объятии. Я почувствовал, как мои щеки нагреваются. Блин!
— Нам нужно идти. Мы должны перейти через мост и встретить моего друга Ника.
Она сразу же заволновалась и прикусила губу.
— Но тролль…
Я подмигнул:
— Оставь его мне.
Девочка не казалась такой тяжелой, когда я нес ее назад. Я изучал мост, по мере того, как мы приближались. Возможно, если удача повернется ко мне, я успею перебежать мост безо всяких троллей.
Ага. А возможно, я однажды приду в художественный музей и стану хорошо образованным.
Мосты — специальность троллей. Какая магия или просто способность в том виновна, неизвестно, но никогда нельзя пересечь мост, не столкнувшись с троллем. Такова жизнь, я думаю.
Я поставил девочку на землю рядом с собой и шагнул на мост.
— Ну, Вера, — сказал я. — Что бы ни случилось, ты должна перебежать этот мост. Мой друг Ник подъедет с минуты на минуту.
— А как же ты?
Я отвесил ей небрежный поклон.
— Я — волшебник. Я смогу справиться с ним.
Вера одарила меня в высшей степени скептическим взглядом, а потом нащупала мою руку. Ее пальчики казались очень маленькими и теплыми в моей ладони и волна свирепой решимости прокатилась сквозь меня. Может случиться всякое, но навредить этому ребенку я не позволю.
Мы вышли на мост. Те немногие фонари, что ранее светили, теперь потухли. Работа Гогота, несомненно. На мосту правила ночь, а где-то под нами булькала Чикагская река, гладкая и холодная.
— Мне страшно, — прошептала Вера.
— Он — всего лишь хулиган большого размера, — сообщил я ей. — Осади его и он отступит, — я надеялся, очень сильно надеялся, что не ошибся.
Мы продолжали идти и обошли люк в середине моста, причем я поместил себя между девочкой и входом в логово тролля.
Гогот наверняка рассчитывал на это.
Услышав крик Веры, я повернул голову и увидел толстую, волосатую руку тролля, протянутую к нам, в то время как сам тролль огромным, жирным пауком висел на краю моста. Я зарычал и опять ударил его ногой по пальцам, отчего тролль гневно взревел. Вера была свободна и я почти швырнул ее к дальней стороне моста.
— Беги, Вера!
Рука тролля сбила меня с ног, а затем он выпрыгнул из-за перил моста, невероятно ловкий и гибкий для своих размеров. Горящие глаза сосредоточились на убегающей Веры и струйки склизкой слюны брызнули из его рта. Он рассек топором воздух и присел, чтобы прыгнуть к ребенку.
Я вскочил на ноги и с криком бросился вперед, обхватив лапу тролля своими длинными ногами, чтобы помешать прыжку. Рыча от ярости, тролль кувырком полетел на землю. Я услышал собственное придушенное кудахтанье и ощутил, что одна из моих ног свободна.
Тролль сгреб меня за края куртки и швырнул на перила моста так, что у меня в глазах замелькали звезды.
— Волшебник, — из пасти тролля летела слюна и пена. — Сейчас ты умрешь и я разгрызу твои кости.
Я поднялся, но слишком поздно. Не убежать и не перепрыгнуть через перила.
— Гарри! — раздался крик Веры, вспышка розового света затопила мост, отчего уродливая голова тролля резко отвернулась к дальней стороне реки. Я повернулся влево и бросился бежать — к Вере, прочь от тролля. Посмотрев вперед, я увидел как ревущий автомобиль Ника на высокой скорости подъезжает к мосту — мой партнер видел, что происходит.
Тролль преследовал меня и, хотя я имел небольшую фору, у меня появилось подозрение, что чудовище куда легче на ногу, чем я. Раздался свист воздуха, рассекаемого топором, и я ощутил как что-то пролетело мимо моего скальпа. Я пригнулся, увернувшись вправо. Второй сильный удар прошел на более близком расстоянии. Я споткнулся и упал, а спустя один удар сердца, тролль уже стоял надо мной. Я перевернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как он поднимает свой топор и заносит над головой, и почувствовать брызги слюны на своей груди.
— Волшебник! — проревел тролль.
Вдруг раздался вопль, а потом коп, преследовавшая нас раньше, прыгнула на спину троллю и перехватила полицейской дубинкой его горло. Она профессионально крутанула дубинкой, отчего глаза тролля выпучились. Огромный топор выпал из ослабевшей хватки и, кувыркаясь, с лязгом ударился о тротуар.
Полицейская отклонилась назад, чтобы согнуть хребет тролля — но он не был человеком, с которыми она прежде имела дело. Существо повернуло голову, скорчилось и высвободилось из ее захвата, а затем распахнуло пасть в взбешенном реве. Этот рев буквально сдул форменную кепку с головы полицейской и отбросил назад ее саму с изумленно распахнутыми глазами. Взбешенный тролль хлопнул кулаком о тротуар, взломав его, и протянул другую лапу, чтобы сокрушить череп женщины.
— Эй, урод! — выкрикнул я.
Тролль обернулся и успел увидеть, как я, хрюкнув, обрушил на него его же здоровенный топор.
Грязная, гниющая плоть ниже ребер взорвалась с громким, воющим звуком. Гогот запрокинул голову и пронзительно завопил. Я отступил, зная, что последует дальше.
Бедная полицейская, побелев от ужаса, смотрела как из зияющей раны в брюхе тролля льются сотни, тысячи крохотных, извивающихся, орущих и визжащих фигурок. Массивные мускулы чудовища опадали, словно сдуваемые баскетбольные мячи, и оседали на поверхность моста. Мириады крошечных троллей усеяли его, подобно мелкому мусору, их уродливые маленькие головки были не больше головы президента на монете. Орда мерзко корчащихся существ хлестала из Гогота бурным потоком.
Щеки тролля запали, а глаза исчезли, рот его распахнулся в беззвучном крике. Кожистый, грязный мешок, оставшийся от Гогота, после освобождения кучи мелких троллей, опустился на землю, где остался лежать отвратительным, брошенным плащом.
Коп смотрела, пытаясь собрать слова не то для молитвы, не то для проклятия, но её рот все никак не мог закрыться. Свет фар Ника сделал разворот, осветил мост и с двумя десятками тысяч протестующих криков троллевая мелюзга врассыпную бросилась прочь от света.
Несколько секунд спустя, на мосту остались только я, коп, Вера и Ник, идущий к нам. Вера стремглав подбежала ко мне и обхватила за талию. Ее глаза ярко сверкали от волнения.
— Это было самое отвратительное зрелище, которое я когда-либо видела. Я хочу быть волшебником, когда вырасту.
— Это… Это был… — ошеломленно лепетала полицейская. Она была низкорослой и коренастой, а потеря кепки открыла туго заплетенные, светлые волосы.
Я подмигнул Вере и кивнул полицейской:
— Тролль. Знаю.
Я поднял кепку и встряхнул ее. Несколько троллей, вереща, выпали на землю и пустились в бегство. Коп наблюдала за этим ошарашенным взором.
— Эй, большое спасибо, офицер… — я покосился на ее значок. — Мёрфи, — улыбнулся и предложил ей кепку.
Она взяла ее негнущимися пальцами.
— О, Иисус, я действительно ее потеряла, — она моргнула несколько раз, а затем внезапно нахмурилась, всматриваясь в мое лицо. — Вы. Вы обвиняетесь в похищении ребенка Асторов.
Я открыл рот, чтобы начать защищаться, но, оказалось, нужды беспокоиться не было.
— Вы шутите? — расхохоталась Вера Астор. — Этот… клоун? Похитил меня? Да он не сумел бы отличить свою задницу от сигареты «Мальборо», — она обернулась и подмигнула мне, а затем протянула свои запястья Мёрфи. — Я признаюсь, офицер. Я сбежала. Посадите меня в тюрьму и выбросьте ключ.