Слова и обидели, и, в то же время, польстили.
– Я лишь выполняю задание. Так, как меня научили, – слегка покраснев от досады, сказала Илана. – Вам нужно знать, кто взял свиток? Прямо ответьте мне: да или нет?
Ливтрасир отвел взгляд, признавая ее правоту.
– Нужно. Если вы твердо уверены, что по-другому нельзя, я попробую всех убедить добровольно использовать технику транса.
– И если кто-то откажется, это и будет признанием, – мягко Илана, стараясь развеять неловкость, возникшую вдруг между ними.
– Не думаю. Здесь, в Агеноре, другие законы. Когда я впервые попал сюда, то очень долго не мог понять логику тех, кто родился и рос в этом городе. Люди боялись всего, они с детства привыкли искать подвох в самых обычных вещах.
– Попытайтесь составить подробнейший список отрядов, приехавших в город, – сказала Илана, на время решив сменить тему, – недели за две до того, как Горад нашел «кокон». Все группы приезжих, в которых не меньше семи человек. Взрослых, а не детей. Дело, что привело их сюда, должно быть уже сделано, а предлог, не позволяющий ехать обратно, достаточно прост и разумен.
– Вам кажется, что человек, взявший свиток, еще не успел передать его?
– Да. Клиры действуют группами, по одиночке они совершенно бессильны. Взяв свиток, вор должен был сразу же его отнести в город или припрятать. Мне трудно поверить, что вы не спросили охрану, кто вышел из Круга. И если они…
– Да, вы правы, – кивнул Ливтрасир, – нам сказали: никто. А потом мы закрыли ворота, ведущие в Круг, и поставили стражу у люка из зала Запретного.
– Люка? – переспросила Илана. – Какого?
– Который ведет в катакомбы.
– Я могу осмотреть его?
– Да.
– Все приборы, которые вам помогают поддерживать Купол, внизу? – для порядка спросила Илана, хотя уже знала ответ.
– В катакомбах, – легко подтвердил Ливтрасир. – И мне трудно представить, что кто-то добрался до них. Разобраться в системе проходов, ведущих к приборам, способны я сам, Горад, Ионн, наделенные дети…
– А Руни?
– Нет, Руни туда не спускается, как и обычные люди.
Он ей не сказал, почему, а Илана его не спросила. Когда Ливтрасир пожелал сам ее проводить в зал Запретного, ей стало очень приятно.
– Я рада, что именно вы мне покажете люк! – словно бы намекая на что-то, сказала Илана.
Такие невинные фразы не раз выручали ее, помогая внушить собеседнику, что для нее он особый, совсем не такой, как другие мужчины. Но сердце мучительно дрогнуло, когда Илана услышала краткий ответил:
– И я тоже.
Илана уже не могла не признать, что, хотя Ливтрасир – Наделенный, он очень волнует ее. Она могла скрыть влечение, вдруг захлестнувшее сердце, пока они шли по дворцу, но совсем не хотела. Подросток пугается вспышки нечаянной страсти, мужчине она льстит сильнее любых комплиментов. Ее прошлый опыт учил, что иначе не может и быть.
Глава 5.
– Галар уже заснул, госпожа.
– Хорошо, Валла. Я посижу с ним немного.
Служанка, кивнув, отошла от ребенка, и Руни склонилась к кроватке. Галар спал, сжимая в руке ярко-розовый хвост непонятного зверя. Он очень любил этот мягкий комочек окрашенной шерсти, хотя и не знал, как зовется пушистый дружок. Это «чудо» ему подарили Альв с Мертой. (Ребятам понравился яркий зверек, привезенный каким-то купцом из-за Моря.) Обычно, придя к сыну, Руни легко забывала обо всех неприятностях, но сейчас ей было плохо.
Почти две недели назад, согласившись использовать помощь Искателя, Руни нутром ощутила, что это опасно. Для города? Нет, для нее. Почему? Еще даже не видя Иланы, она угадала угрозу, а встреча разрушила хрупкий покой, обретенный с огромным трудом.
Прошло больше трех лет с того дня, когда Руни ушла в лесной дом, порвав с Ормом. Очнувшись от долгой болезни, она поняла: жар сжег память о прошлом, дав шанс возродиться, начать жизнь сначала. Однако ужасная ночь, пережитая Руни в Гальдоре семь лет назад, все же оставила след.
Отвращение, боль и мучительный страх, порожденные грубым насилием, вызвали шок. К счастью, резкий уход в рысь из леса открыл, что душа не так крепко завязана с плотью, как кажется. Позже, вернувшись назад, в свое тело, смертельно устав от претензий супруга, считавшего, что он загладил свой грех, сделав Руни законной женой, а не просто одной из наложниц, она подчинилась. Но, стоило Орму обнять ее, как страх глушил разум. И, не умея смириться, она «уходила». Всегда. Тело было во власти супруга, а дух далеко…
Начни Руни тогда ненавидеть того, с кем жила, ей бы было потом легче. Но неожиданный шок, пережитый в ту страшную ночь, перешел с человека на… Их отношения? Нет, на саму страсть. Протест вызывало общение тел, этот плотский контакт, при котором одна цель: любой ценой взять и насытиться. Ее тошнило от вспышек невидимой похоти и от семейных сцен…
Орм ее очень любил. Так, как он понимал. Как умел. То, что ненависть Руни достаточно быстро сменилась брезгливою жалостью и отвращением, ранило Орма. Не зная, зачем она так поступает с ним, он ее то проклинал, то молил о прощении. Не в силах вынести боль, он стремился унизить жену, оскорбить, обвинив в неудаче их брака. Привыкнув к восторгам любовниц, он просто не мог примириться с таким обращением.
– Кукла! Не Рысь, а лягушка в стоячем болоте! Холодная, скользкая… Лучше спасибо сказала бы, что я хоть как-то пытаюсь тебя разогреть. Да кому ты такая нужна! С тобой рядом любой станет психом!
Спустя время ругань сменялась мольбой дать ему шанс загладить вину и мощнейшею вспышкою похоти… Этот кошмар повторялся вполне регулярно.
– Ты просто не можешь любить! Ты не можешь смириться с тем, что не похожа на нас, на нормальных людей, и ты мстишь! Тебе нравится мучить, терзать, унижать! Это ты виновата во всем, что случилось! Одна только ты! Ты способна разбить жизнь любому!– не раз повторяла ее сестра, Свельд.
Постепенно она стала верить, что так и есть. Она одна виновата в том, что пробуждает в душе Орма низкие чувства. И в том, что не может родить. В том, что добрая, честная Свельд начала ненавидеть ее. В смерти Эрла… Не будь ее, Орм вряд ли бы приказал убить сводного брата.
– Любая крестьянка порядочней, лучше, чем ты! Выйдя замуж по воле родных, она честно стремится помочь мужу, сделать его жизнь приятной. Она помогает ему в поле, варит обед, убирает их дом. И рожает ему сыновей. А ты только и знаешь, что роешься в книгах, поеденных червем и крысами. Как настоящая ведьма! Ты больше не помнишь, что есть долг жены, долг сестры, долг хозяйки. Тебя ничего не волнует, тебе не нужен никто!
Как ни странно, тогда речи Свельд не заботили Руни.
– За все в жизни надо платить! А ты, Руни, привыкла брать даром, при помощи чар. Тебе все поднесли на серебряном блюде: любовь, семью, замок. Ты можешь носить драгоценности, платья из бархата, есть необычные блюда, не думать о завтрашнем дне… А взамен от тебя ждут ничтожную малость: улыбку, приветливый взгляд, мимолетную ласку!
За все в жизни надо платить… За те блага, которые так восхищали сестру, муж хотел получать ее ласку, и Руни платила… Платила за то, чтобы быть в чужом замке, не думать о завтрашнем дне, не метаться, не жить.
– Меня нет. Мне не нужно уже ничего. А вам нужно? Пожалуйста! Только отстаньте, – могла бы сказать она всем окружающим.
Эрл, возвратившись в Гальдор, снова дал ей надежду, заставил опять начать жить.
Лесной дом… Руни вдруг показалось, что время вернулось назад, и она стала прежней. Пугало одно: вновь остаться одной в этом мире, опять потерять человека, которого любит. Однако инстинкт говорил, что навязчивость может спугнуть, и она прикрывала свой страх одиночества грустной улыбкой и слабостью.
То, что Эрл хочет ее, поначалу смутило и даже слегка испугало. (По счастью, в то время он просто не мог прочитать ее мысли.) Но рядом с ним было тепло и спокойно. Эрл не был напорист, его ласки были нежны, и он сам иногда был смущен тем, что с ними творится. Им было легко вместе. Даже защитный барьер, укрывающий чувства, не мог разделить их. Улыбки, слова, взгляды, прикосновения рук… И однажды она отдалась. Точно так же, как раньше другому, «уйдя» в никуда.
Он не понял, не смог уловить это бегство души. А она, возвратившись, увидела, как он ей рад, ощутила его благодарность и в первый раз вдруг поняла, что объятия – слишком ничтожная плата за радость быть вместе.
Она не могла отвечать страстью, но могла дать свою нежность, заботу, тепло. Потом Руни вообще не стремилась «уйти». Близость с Эрлом не пробуждала в ней горечи и отвращения. Она казалась похожей на некий простой ритуал, исполняемый ради другого. Ей было приятно дать то, что могло принести радость и не доставляло ей боли.
– Я очень люблю тебя, Эрл. Я люблю, как вообще никогда не любила… Мне так хорошо с тобой рядом… Когда ты меня обнимаешь, я счастлива…