Но Трауту спорить с ним не хотелось.
Траут все время забывал имя водителя.
У Траута был один умственный дефект, от которого и я страдал в свое время. Он совсем не помнил, как выглядят разные люди, встреченные им в жизни, запоминал только тех, чья фигура или лицо чем-нибудь резко отличались от других.
Например, когда он жил на мысе Код, он мог сердечно приветствовать и называть по имени только одного человека - Алфи Бирза, однорукого альбиноса.
- Погодка что надо, Алфи! - говорил он.
- Где это вы пропадали, Алфи? - говорил он.
- На вас сегодня приятно смотреть, Алфи, - говорил он.
И так далее.
А когда Траут жил в Когоузе, он называл по имени только одного человека рыжего лилипута-кокни, когорого звали Дэрлинг Хис. Он работал в сапожной мастерской. На его скамейке была прибита дощечка, чтобы люди, если захотят, могли обращаться к нему по имени. Эта дощечка выглядела так:
ДЭРЛИНГ ХИС
Траут время от времени заглядывал в мастерскую и говорил что-нибудь такое:
- А кто нынче выиграет первенство мира, Дэрлинг?
Или:
- Не знаете, отчего это все сирены выли прошлой ночью, Дэрлинг?
Или:
- Вы прекрасно выглядите сегодня, Дэрлинг, где это вы отхватили такую рубашку? - И так далее.
Теперь Траут размышлял о том, не пришел ли конец его дружбе с Хисом. В последний раз, когда Траут зашел в сапожную мастерскую поговорить с Дэрлингом о том о сем, лилипут вдруг заорал на него.
Вот что он крикнул с типичным кокнейским акцентом:
- Отцепитесь вы от меня к чертовой матери!
Как-то раз губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер пожал Трауту руку в бакалейной лавке в Когоузе. Траут понятия не имел, кто это такой. А ведь его, автора научно-фантастических романов, должна была глубоко потрясти встреча с таким человеком. Рокфеллер был не просто губернатор. По своеобразным законам этой части планеты Рокфеллер был вправе владеть громадными пространствами земной поверхности, равно как и нефтью, и другими полезными ископаемыми, находящимися под его землей. Он владел и распоряжался значительно большей частью планеты, чем многие нации. И это был его удел с самой колыбели. Он так и родился владельцем этих несусветных богатств.
- Как дела, приятель? - спросил губернатор Рокфеллер.
- Да все по-старому, - сказал Килгор Траут.
Сначала водитель пытался навязать Трауту полную и интересную жизнь в обществе, а теперь - опять-таки для собственного удовольствия - сделал вид, что Траут просит и умоляет его рассказать, какая личная жизнь у водителя трансконтинентального транспорта, хотя Траут, конечно, ни о чем таком и не собирался просить и умолять.
- Хотите знать, как у нас, шоферов, клеится это дело? - сказал водитель. Небось думаете, что шоферня гуляет напропалую, без передышки баб лапает по всей Америке?
Траут только пожал плечами.
Шофер разобиделся на Траута и стал упрекать его за такое постыдное невежество.
- Вот что я скажу вам, Килгор, - он запнулся. - Вас ведь так звать?
- Да, - сказал Траут. Он-то уже сто раз успел позабыть имя шофера. Каждый раз, как он отводил глаза, он забывал не только его имя, но и его физиономию.
- Тысяча чертей, Килгор, - сказал водитель, - к примеру, скажем, моя колымага поломается в Когоузе и придется застрять там на пару дней, пока ее починят, вы что, думаете, успею я закадрить бабенку за это время - всем чужой, да еще в таком виде?
- Зависит от вашей настойчивости, - сказал Траут.
Водитель вздохнул.
- Эх, ядрена мать, - сказал он, и ему стало ужасно себя жаль, - может, оттого и вся моя жизнь так повернулась - настойчивости не хватало.
Они стали рассуждать про то, что алюминиевая обшивка - это способ придавать старым домам совершенно новый вид. Издали эта обшивка, которая вообще не нуждается в окраске, выглядит точь-в-точь как дерево, окрашенное свежей краской.
Водителю хотелось обсудить еще и "Перма-стоун" - другую конкурирующую новинку. Этот способ заключался в покрытии стен цветным цементом, так что издали они выглядели совсем как настоящие каменные стенки.
- Раз уж вы занимаетесь алюминиевыми ставнями, надо бы вам и алюминиевой обшивкой заняться, - сказал водитель Трауту. По всей стране эти два занятия были тесно связаны.
- Моя компания продает алюминиевую обшивку, - сказал Траут, - я много раз ее видел. Но установкой никогда не занимался.
Водитель всерьез подумывал, не приобрести ли алюминиевую облицовку для своего домика в Литтл-Роке, и он заклинал Траута, чтобы тот ответил ему чистую правду на его вопросы:
- Вы много видели и слышали, так скажите, те люди, которые купили алюминиевую обшивку, - довольны они, по-вашему, или нет?
- У нас, в Когоузе, - отвечал Траут, - это, пожалуй, единственные настоящие счастливцы, которых мне приходилось видеть.
- Понимаю, понимаю, - сказал шофер. - Я как-то видел одно семейство стояли в полном сборе возле своего домика. Они прямо глазам не верили, какой у них стал славный домик после облицовки, Boт вам еще один вопрос, и можете мне ответить честно, как на духу, потому что мам с вами никаких дел вместе не делать; скажите, Килгор, долго ли владельцы будут радоваться на эту обшивку?
- Лет пятнадцать, - сказал Траут. - Наши продавцы уверяют, что потом можно все сделать заново на те деньги, что вы сэкономите на краске и отоплении.
- "Перма-стоун" на вид посолидней, да и выдерживает, наверно, подольше, сказал водитель. - Однако она и стоит подороже.
- За что платишь, то и получаешь, - сказал Килгор Траут.
Водитель рассказал Трауту про газовую колонку для ванны, которую он купил тридцать лет назад, и за все это время не знал с ней никаких забот.
- Вот чертовщина! - сказал Килгор Траут.
Траут спросил водителя про его грузовик, и шофер сказал, что это самый громадный грузовик в мире. Он стоит без прицепа двадцать восемь тысяч долларов. На нем установлен дизельный двигатель Камминса мощностью в триста двадцать четыре лошадиных силы, с турбоустановкой, так что он дает хорошую тягу на большом подъеме. У него гидравлическое рулевое управление, пневматические тормоза, трансмиссия на тринадцать скоростей, и он принадлежит зятю водителя.
Зять водителя, по его словам, был президентом компании по перевозкам "Пирамида", и у него таких грузовиков было двадцать восемь штук.
- А почему он назвал свою компанию "Пирамида"? - спросил Траут. - Дело ведь в том, что из этой машины можно выжимать до ста миль в час, если понадобится. Это мощная, скоростная, полезная вещь, без украшательства. Она современна, как космический корабль. В жизни не видал ничего менее похожего на пирамиду.
Пирамидами назывались такие громадные каменные гробницы, которые строили египтяне много тысяч лет назад. В наше время пирамид в Египте уже не строили. Пирамиды выглядели так, что туристы со всего света съезжались, чтобы на них поглазеть.
- Ну почему какому-то из владельцев самых скоростных грузовиков пришло в голову назвать свою компанию и свои машины в честь сооружений, которые ни на сантиметр не передвинулись с самого рождества Христова?
Шофер ответил без промедления. Голос у него был недовольный: должно быть, вопрос Траута показался ему глупым.
- Видно, понравилось, как оно звучит, - сказал он. - А вам не нравится, что ли?
Траут кивнул, чтобы не портить отношений.
- Нет, отчего же, - сказал он. - Звучит очень славно.
Траут откинулся на спинку сиденья и стал обдумывать этот разговор. Он придумал сюжет, который так и не использовал до самой глубокой старости. Это была история планеты, где язык все время преобразовывался в чистую музыку, потому что жившие там существа обожали звуки. Слова превращались в музыкальные аккорды. Фразы превращались в мелодии. Для передачи информации они совершенно не годились, потому что уже никто не знал, да и знать не хотел, что слова означают.
Поэтому правительство и торговые организации планеты были вынуждены, для поддержания своей деятельности, без конца изобретать новые, все более уродливые слова и словосочетания, чтобы их было никак невозможно превратить в музыку.
- Вы женаты, Килгор? - спросил водитель.
- Был. Три раза, - сказал Килгор. Он сказал чистую правду. Мало того: все его жены были исключительно терпеливыми, любящими и красивыми. И все они преждевременно увяли из-за его пессимизма.
- Дети есть?
- Сын, - сказал Траут. Где-то в прошлом, среди всех жен и потерянных при пересылке фантастических романов, заплутался его сын, которого звали Лео. Теперь он уже взрослый, - сказал Траут.
Лео навсегда распрощался с домом в возрасте четырнадцати лет. Он наврал про свой возраст, и его взяли в морскую пехоту. Он прислал отцу записочку из военных лагерей. Там было написано вот что: "Жаль мне тебя. Заполз в собственный зад и там задохся".
Больше никакие вести о сыне ни прямо, ни косвенно не доходили до Траута, пока к нему не пришли два агента Федерального бюро расследований. Они сказали, что Лео дезертировал из своего подразделения во Вьетнаме. Он стал изменником. Он перешел на сторону Вьет-Конга.
Вот как ФБР оценивало на данный момент положение Лео на планете.
- Ваш сын здорово влип, - сказали они.
Глава тринадцатая
Когда Двейн Гувер увидел своего главного агента, Гарри Лесабра, в травянисто-зеленом трико, увидел юбочку из травы и все прочее, он глазам своим не поверил. Поэтому он заставил себя ничего не видеть. Он прошел прямо в свой кабинет, который тоже был забит ананасами и укулеле.
Франсина Пефко, его секретарша, выглядела как обычно, только на шее у нее висела гирлянда цветов и один цветок был заткнут за ухо. Она улыбалась. Она была вдова военнослужащего, губы у нее были мягкие, как диванные подушки, а волосы - ярко-рыжие. Она была без ума от Двейна. И от Гавайской недели она тоже была без ума.
- Алоа, - сказала она.
А Гарри Лесабр был совершенно уничтожен Двейном.
Когда Гарри в таком нелепом виде предстал перед Двойном, каждая молекула в его теле ждала, что будет. Каждая молекула на секунду перестала действовать, отключилась от соседних молекул. Каждая молекула ждала решения - быть или не быть той ее галактике, которая называлась Гарри Лесабр.
Когда Двейн прошел мимо Гарри, словно тот был невидимкой, Гарри решил, что он выдал себя с головой и его теперь выгонят, как отвратительного извращенца.
Гарри закрыл глаза. Он больше никогда не хотел их открывать. Его сердце послало его молекулам такое сообщение:
"По всем нам понятным причинам данная галактика распускается!"
Двейн и не подозревал об этом. Он наклонился к столу Франсины Пефко. Он чуть не сказал ей, как сильно он болен. Он ее предостерег:
- Сегодня тяжелый день, неважно почему. Так что никаких там розыгрышей, никаких сюрпризов. Пусть все будет как можно проще. И чтоб ни одного посетителя со странностями сюда не допускать. И к телефону не звать.
Франсина сказала Двейну, что близнецы уже ждут его в кабинете. - Кажется, что-то неладное творится с пещерой,- сказала она. Двейн был благодарен за столь простое и недвусмысленное сообщение. Близнецы были его младшие сводные братья - Лайл и Кайл Гуверы. Пещера называлась Пещерой святого чуда и была приманкой для туристов. Находилась она немного южнее Шепердстауна. Двейн владел этой пещерой на паях с Лайлом и Кайлом. Она была единственным источником дохода для Лайла и Кайла, занимавших одинаковые желтенькие домики по обе стороны палатки с сувенирами у входа в пещеру.
По всему штату к деревьям и придорожным столбам были прибиты указатели в виде стрелок, направленных в сторону пещеры. На них было обозначено расстояние до нее - например, вот так:
ПОСЕТИТЕ ПЕЩЕРУ СВЯТОГО ЧУДА
52 мили
Задержавшись перед входом в свой кабинет, Двейн прочел один из смешных лозунгов, которые Франсина во множестве развесила по стенкам, чтобы позабавить сослуживцев и напомнить людям о том, что они так легко забывают: никто не обязан быть серьезным двадцать четыре часа в сутки.
Вот текст лозунга, который прочел Двейн:
Не надо быть идиотом,
Чтобы к нам поступить на работу.
Но неплохо при этом
Быть немного с приветом!
Рядом с текстом находилось изображение идиота.
На груди Франсины был приколот значок, изображавший рожицу существа, находящегося в гораздо более здравом и завидном расположении духа.