А что если затребовать кошачью голову с гарниром из мышиных хвостов?
Мысль была интересная, и я решил при случае провести серию экспериментов.
Я позавтракал, подошел к шкафу и стал размышлять, что надеть.
При этом краем глаза я наблюдал за журнальным столиком: интересно, что будет происходить с пустой чашкой и блюдечком.
Но ничего интересного не произошло: просто посуда взяла и пропала.
Бессовестно растаяла в воздухе, даже не дожидаясь, когда я отвернусь.
Мне хотелось обновить синюю форменную куртку с нашивкой на рукаве. На нашивке был изображен купол школы с пальмой под ним и надписью:
"Инкубатор". Экспериментальная Школа Одаренных Переростков".
Но, с другой стороны, не будет ли это расценено, как нахальство? Во, скажут, вырядился, придурок, еще бы скафандр водолазный надел.
И, поколебавшись, я облачился в свитер и вельветовые брюки: возможно, шикарная школьная форма использовалась только по торжественным дням.
21
Слегка волнуясь, я спустился в вестибюль.
Окна под потолком были еще темные, но оранжевое панно во всю стену сияло, как днем: видимо, оно как-то хитро подсвечивалось.
Я ожидал увидеть внизу ораву своих однокашников, в том числе и таких же, как я, новичков. Но вестибюль был по-прежнему пуст. Только в наружных дверях прохаживался, явно дожидаясь меня, человек в военной форме без фуражки.
Офицер космических сил, решил я, и сердце мое радостно забилось.
Правда, этот офицер вел себя нестандартно. Я сказал, что он прохаживался, но как-то странно: три меленьких шажочка — подпрыг, еще три шажочка — еще подпрыг.
Подойдя поближе, я разглядел, что это развлекается директор Иванов, — и был разочарован. Что такое: Иванов да Иванов, могли бы прислать и кого-нибудь другого.
Директор школы явился за мною при полном параде: синий пиджачок с латунными пуговицами и с нашивкой на груди, белые брюки, умопомрачительной красоты вишневый галстук. В этом наряде Иванов был действительно похож на офицера, но еще больше на капитана океанского лайнера. Не хватало только погон.
Иванов совсем не смутился, что я застал его за таким нелепым занятием: возможно, это была привычная утренняя разминка плотно занятого человека.
— Ну, как спалось на новом месте? — приветливо спросил он.
Между тем этот вопрос можно было бы переадресовать самому Иванову: вид у него был неважнецкий: глаза красные, лицо бледное, помятое.
И голос усталый, и движения замедленные.
Наверно, плохо переносит дальние перелеты.
Я ответил, что спал, как сурок.
— Как сурок, — задумчиво повторил директор.
Нет, он был явно не в форме. И медленно соображал.
— Ребятки не докучали? — спросил директор после паузы. — Они у нас озорные.
Я покачал головой.
— Добро, добро. Пойдем, я познакомлю тебя с учителями.
Мы вышли на улицу — если можно так сказать о пространстве под куполом.
За стеклом, в тайге, было пасмурное и, видимо, холодное утро. Леса колыхались от ветра, по ближнему озеру ходили свинцовые волны, от одного вида которых бросало в озноб.
А здесь было тепло и безветренно. Вода в бассейне ярко зеленела, с одной из пальм сорвался и, камнем упав, глухо стукнулся о землю кокос.
Мне стало грустно, я почему-то вспомнил Чипа и его отца-готтентота.
Вот уж кто, наверно, видел много странностей на этой Земле.
22
Учебный корпус оказался маленький, одноэтажный, без окон.
Внутри — зеленые пластиковые стены, раздвижные двери, оклеенные коричневой фанерой. И тот же замусоренный цементный пол.
На первой двери написано: "Учительская".
Это слово меня успокоило: от него веяло спокойствием и надежностью.
Ничего, подумал я, всё как-нибудь прояснится. Учить же будут, не током пытать.
В учительской сидели два взрослых человека, оба в синей униформе.
Я понял, что, выйдя в домашней одежде, совершил ошибку. Ведь, если разобраться, для меня это и есть самый торжественный день: начало учебы в спецшколе.
Один учитель был лысоватый, чернявый, худой, с пронзительным взглядом гипнотизера, другой — добродушный толстяк с седой челкой. Оба тоже бледные и как будто заспанные.
— Познакомься, Алексей, — сказал Иванов. — Наставник Николаев, общеобразовательные предметы…
К моему удивлению, привстал и кивнул мне чернявый: я почему-то вообразил, что он будет вести автогенку.
— …и наставник Петров, спецпрограмма.
Слово «наставник» показалось мне непривычно суровым, вроде как «надсмотрщик». И потом, разве у них нет имени-отчества?
— Отчего же, есть, — как бы прочитав мои мысли, сказал Иванов.
Впрочем, почему "как бы"? Именно прочитав. К этому еще надо будет привыкнуть.
— Меня, например, зовут Иван Иванович, — продолжал директор, — коллегу Петрова — Петр Петрович, коллегу Николаева — да, представь себе, ты не ошибся, именно Николай Николаевич. Такая вот прихоть случая. В целях экономии времени у нас в школе принято называть учителей по фамилии, а воспитанников — по имени.
"В целях экономии… — недовольно подумал я. — Куда они так спешат?"
— Мы никуда не спешим, Алёша, — серьезно сказал Иванов. — У нас в запасе еще восемьсот лет. Садись, пожалуйста.
Я сел на стул около двери. Все трое молча меня разглядывали.
"Интересно, — подумал я, — блокируются они сейчас или нет? Меня-то им нечего стесняться, друг друга — тем более. Наверно, они меня обсуждают. Очень удобно!"
— Видишь ли, Алёша, — начал Иванов, — в нашей школе всего только шесть учеников, ты — седьмой. Из этого можно сделать вывод, что «Инкубатор» — школа не совсем обычная. Здесь ты увидишь много любопытного, на первый взгляд необъяснимого.
— Уже увидел, — тонким голоском сказал чернявый (Николаев). — Вчера наши летуны весь вечер перед новеньким форсили.
— Значит, с двоими ты уже познакомился, — продолжал Иванов. — Это Денис Дмитриенко и Лена Кныш, очень продвинутые ребята. Ну, а в бассейне ты плавал с Соней Москвиной. Соня — серьезная девочка.
"Это уж точно", — подумал я.
Рука еще побаливала.
— А что с плечом? — тут же спросил Иванов. — Ай-яй-яй, какая жестокость! Вы имейте в виду, коллега Петров, — он обратился к толстяку, — это ваше упущение. Что за агрессивные импульсы! Ей забава, а у мальчика всю ночь болело плечо. Придется Соню наказать.
"Надо срочно научиться блокировке", — подумал я, и учителя засмеялись.
— С блокировкой не спеши, дружок, — сказал Петров — Научись сначала думать грамотно. Нет, неграмотно ты думаешь, не спорь. Бессвязно. Часто бессмысленно повторяешь в уме одно и то же слово.
— Коллега — заметил Иванов, — вы, кажется, уже начали свои занятия?
— Прошу прощения, — сказал толстяк.
Что-то в их разговоре было не то. Так в театре на холодной сцене актеры разговаривают бодрыми голосами, изображая теплый солнечный день.
Когда я подумал об этом, все трое быстренько, по-птичьи переглянулись.
— Действительно, — продолжал Иванов, — в нашей школе ты прежде всего научишься правильно работать головой, грамотно ею пользоваться. Пока что она у тебя работает процента на полтора.
"Начинается, — невесело подумал я. — Из отстающих — опять в слабоумные".
— Да не стесняйся, — остановил меня Иванов, — это обычное дело… за пределами нашей школы. Мы научим тебя использовать твой разум процентов на семьдесят пять — восемьдесят.
Тут мне пришло в голову, что разговор без слов имеет свои преимущества. Можно мысленно надерзить наставнику, а потом сделать голубые глаза:
"Ничего такого я не думал. Это у вас проблемы с чтением моих мыслей".
А ну-ка, проверим.
"Всего на восемьдесят процентов? — подумал я. — А на сто — кишка тонка?"
— На все сто не может никто, — тут же откликнулся Иванов, не обращая внимания на мое хамство. — Затем ты научишься у нас контролировать свою психику. Знаешь, что такое психика? Знаешь. Ну, а чудеса там всякие — это не самоцель, это придет само собой. Здесь твои возможности в тебе уже заложены. Лучше было бы, конечно, обходиться без чудес, без внушения и силы взгляда, на подобную ерунду уходит слишком много душевной энергии…
"Это вам, старичкам, так кажется".
— Ну, да, естественно, ты не согласен, тебе своей энергии не жаль. А вот твои вчерашние знакомцы, Денис и Лена, резвились полчаса, а сегодня весь день будут отлеживаться. Полет без крыльев — штука энергоемкая. Беречь надо силенки, не расходовать их на пустяки. Но отказать вам в этих радостях мы не вправе.
"Большое спасибо".
— Пожалуйста. Что же касается прослушивания мыслей, то не бойся ты этого, ради Бога: мы учителя, педагоги, воспитатели, всё равно что врачи. Мы никогда не используем свои знания тебе во вред, потому что это безнравственно. А на пользу — отчего же? Вот наставник Николаев будет вести с тобой и математику, и физику, и химию, вообще всё, что в обычной школе преподают больше десяти учителей. Почему? А потому, что коллега Николаев, читая твои мысли, всегда будет точно знать, понял ты его или нет, а если не понял, — что именно. Поэтому школьные предметы занимают в нашей программе лишь половину времени: учение твое пойдет поначалу в два раза быстрее, чем раньше, а затем, когда наставник Петров научит тебя правильно думать, — и во много-много раз быстрее.
Наступила тишина: Иванов давал мне время обдумать сказанное.
— Я слышу, у тебя есть два вопроса, — заговорил он наконец. — Вполне резонные вопросы, их на твоем месте задал бы каждый. Какова цель твоей учебы в нашей школе? На этот вопрос я отчасти уже ответил вначале: мы хотим научить тебя мыслить, а дальнейшее зависит уже исключительно от тебя. Умение мыслить пригодится тебе независимо от того, куда ты попадешь и кем захочешь стать.
Что-то не понравилась мне последняя фразочка: даже не смысл ее, а снисходительная скороговорка. О таких вещах учителя любят говорить многозначительно, звучными голосами, подчеркивая каждое слово.
Наставники мои снова обменялись быстрыми взглядами.
— Второй вопрос: почему мы выбрали именно тебя? — откашлявшись, продолжал директор. — Тут сложнее ответить, сложнее объяснить тебе так, чтобы ты понял…
Долгое время он молчал, и чернявый с толстяком молчали, а я сидел и ждал.
— Да, конечно, — сказал вдруг Иванов, — твое объяснение ближе всего к истине. Ты не мог учиться, как все. Мы решили дать тебе возможность попробовать иначе. Ты хороший, честный парень, это нам нравится. Ну и, наконец, тебе чуть-чуть повезло. Помни: чудеса, которые выделывают твои товарищи, — это лишь забава, побочный продукт. Став постарше, помудрее, ты перестанешь играть в эти игрушки. Заметь: мы все трое не испепеляем друг друга взорами. Нам этого не нужно. И тебе не будет нужно тоже.
Я молчал.
Вообще-то у меня был еще один вопрос, насчет хохолков: обязательны они или нет, а если обязательны — то почему. Но я колебался: не хотелось, знаете ли, выставлять себя на посмешище.
— Насчет хохолков? — переспросил директор. — А, ты имеешь в виду хайеры. Нет, они не обязательны, просто мода такая сложилась. Прелестная мода, мы ничего не имеем против. Но скоро ты увидишь, что далеко не все этой моде следуют. Вопрос закрыт?
Я кивнул.
— Ну что ж, в таком случае приступим к занятиям. Выйди, пожалуйста, в коридор и подожди там немного: нам нужно кое о чем посовещаться.
Собственно, совещаться они могли бы и в моем присутствии, но я этого, естественно, не сказал. Только подумал… хотя здесь это было одно и то же.
Я встал и вышел.
23
В коридоре, около двери учительской, стояла Соня. Она была тоже в униформе и показалась мне не такой красивой, как вчера. Нескладная, долговязая, какая-то неприкаянная, ни дать ни взять — воспитанница сиротского приюта. Школьная форма ей не шла. Синий гребешок тоже, он делал черты ее лица излишне грубыми. В купальной шапочке она была намного симпатичнее.
Но нельзя же требовать от человека, чтобы он с утра до вечера разгуливал в резиновой купальной шапочке.
Соня, разумеется, услышала мои мысли и посмотрела на меня не слишком дружелюбно.
"Вот дурная голова! — отругал я себя (мысленно, разумеется). — Думаю что попало. Этак можно со всеми здесь испортить отношения — еще до знакомства".
— Слушай-ка, — шепотом сказал я, — тебе сейчас влетит из-за меня, но я ни слова, сама понимаешь…
— Ай, ерунда! — Соня досадливо поморщилась и тут же, быстро взглянув на меня, усмехнулась: — Потише шепчи, а то услышат!
— Они и сквозь стену могут?
— И сквозь стену, и на расстоянии. В пределах всего купола.
М-да, сурово. Не удивительно, что все здесь блокируются.
Мы постояли, помолчали.
— Как они тебе? — неожиданно спросила Соня.
Я не понял.
— Ну, учителя, наставники наши, — сердито повторила Соня. — Иванов, Петров, Николаев. Как они тебе показались?
Нет, подумал я, все-таки фамилии какие-то ненастоящие. Смит, Браун, Джонсон… И документы мои даже не посмотрели…
Но додумать эту мысль до конца я не сумел, потому что Соня ждала ответа.
— А что, вы их не любите? — осторожно спросил я.
Соня удивилась:
— С чего ты взял? Мы как раз к ним очень привязаны. И работать с ними интересно. Я просто хотела спросить… Ну что ты заладил "шпионские фамилии, шпионские фамилии"! Подумаешь, ценное открытие.
— Странно показалось, — пробормотал я.
— Ничего странного, простое совпадение. Между собой мы зовем их «анонимы». Я просто хотела узнать твое мнение, а у тебя его, оказывается, и нет.
— Как это нет? — возмутился я. — Нормальные люди. Вялые только. Вроде не выспались.
— Еще бы! — проговорила Соня — и вдруг, покраснев, закусила губу.
— А что такое? — спросил я.
— Ничего, — резко ответила Соня и отвернулась. — Отстань!
— Ты что? — удивился я.
Соня молчала.
— Во психопатка!
— С тобой опасно разговаривать, — сказала она.
Я обиделся:
— Да говорят тебе, я не докладывал. Они сами…
— В том-то и дело.
Я задумался. Действительно, я не могу скрывать свои мысли. Для анонимов я прозрачный насквозь. Значит, мне нельзя доверять секреты.
Да, но какие секреты могут быть у этой девчонки?
— Послушай! — Соня схватила меня за рукав и подтянула к себе поближе. — Сейчас выйдет Николаев. Быстро повторяй в уме какие-нибудь два слова и ни о чем больше не думай…
— а о чем я должен не думать?
— О Господи! — Соня оглянулась на дверь. — Я же сказала тебе, как мы их дразним. Теперь сама жалею. Повторяй что угодно. И не думай об анонимах.
— Ладно уж… — согласился я.
24
Тут дверь учительской бесшумно отъехала, и в коридор вышел Николаев.
— А, черная молния! — весело сказал он Соне. — За взбучкой пришла? Ступай, тебя ждут.
Соня тревожно взглянула на меня и вошла в учительскую.
— Пойдем, Алексей, — позвал меня Николаев.
Мы двинулись по коридору.
Николаев шел быстро, но очень мелкими, семенящими шажками, я никак не мог подладиться под его походку.
Вдруг он остановился так резко, что я чуть не налетел на него, и строго сказал:
— Не делай больше этого, слышишь? Это опасно. Это может плохо кончиться.
Я растерялся:
— А что я такого делаю?
— Ты повторяешь про себя ерунду: "Шпионские задания, домашние анонимы…" Без коллеги Петрова не смей учиться блокировке, иначе сломаешь себе голову.
Я, собственно, хотел забыть об анонимах и думать только о домашних заданиях: задают их здесь или не задают. Но, видимо, одного хотения было мало.
Николаев посмотрел на меня, склонив голову набок:
— Чудак, мы давно уже знаем, что ребята нас дразнят «анонимы». А что касается домашних заданий, то все твои тревоги напрасны. Заданий на дом у нас не задают. Нельзя учиться думать по заданию.