— Что вы об этом скажете, сестра? — спросил Магнен, когда я закончил.
— Я ничего не скажу, месье. Достаточно того, что я об этом знаю.
Она поддернула рукава, взяла носовой платок, который успел просохнуть, и невозмутимо вернулась на свой пост возле кровати.
— Интересно, удалось ли мне ее удивить? — спросил я у Магнена.
— О нет, — ответил он. — Сестры столько видят, поэтому они отстраненные, как исповедники; они не позволяют себе личного отношения к пациентам. Я видел, как невозмутимо сестра Клавдий слушала самый отвратительный бред, лишь надвигая на лицо накидку, когда до ее ушей доносились ужасные богохульства. Это было в конце лета, когда умер бедняга Джастин Револ. Вас здесь не было.
Магнен положил руку на лоб.
— Вы плохо выглядите, — заметил я. — Идите и постарайтесь уснуть, а я побуду здесь.
— Хорошо, — согласился он, — но вы пообещаете запомнить все, что он будет говорить, и рассказать мне, когда я проснусь.
Он рухнул на жесткий диван как подкошенный и через мгновение уже спал. Я, так разозлившийся на него всего несколько часов назад, подсунул подушку ему под голову.
Расположившись в соседней комнате, я стал слушать монотонный бред Детайе, а сестра Клавдий читала молитвенник. В комнате было сумрачно, когда тихо вошли студенты и окружили больного, покачивая головами. Они оглядывались в поисках Магнена, и я указал на соседнюю комнату, прижимая палец к губам. Они кивнули и на цыпочках удалились.
Мне не стоило труда повторить слова Детайе Магнену, когда тот проснулся, поскольку Детайе повторял одно и то же. На ночь пришла другая монахиня, и, поскольку сестра Клавдий должна была вернуться лишь завтра в полдень, я предложил Магнену установить часы дежурства. Магнен, нервный и изнуренный, казалось, ждал повторения приступа, случившегося прошлой ночью. Новая сестра была милая и изящная невысокая женщина. Когда она склонялась над больным, ее добрые карие глаза наполнялись слезами. Она то и дело крестилась, сжимая распятие, висевшее на четках, прикрепленных к поясу. Она показалась мне спокойной и умелой и давала порошки так же пунктуально, как сестра Клавдий.
Вечером пришел доктор и внес изменения в схему приема лекарств. Он ничего не сказал о пациенте, а просто объявил, что надо ждать кризиса. Магнен послал за ужином, и мы в молчании сидели над тарелками, не испытывая ни малейшего желания есть. Магнен не отрываясь смотрел на часы.
— Если сегодня ночью будет то же самое, он умрет! — сказал Магнен и опустил голову в ладони.
— Тогда он умрет по самой глупой причине, — раздраженно ответил я, так как подумал, что он собирается заплакать, как это делают французы, и мне захотелось привести его в чувство. — Он умрет из-за бездельника, который ставит себя в глупое положение, ввязавшись в историю, которая закончится через неделю! Соувестре может болеть сколько ему угодно! Только не просите, чтобы я отправился за ним ухаживать.
— Это не болезнь, — медленно сказал Магнен, — это что-то ужасное, непонятное, и это меня беспокоит. Думаю, я стал таким нервным из-за Детайе. Слушайте! — прибавил он. — Пробило одиннадцать. Надо смотреть за ним!
— Если вы действительно ждете нового приступа, надо предупредить сестру, — сказал я.
В нескольких словах Магнен объяснил ей, что может произойти.
— Хорошо, месье, — ответила сестра и спокойно села рядом с кроватью.
Магнен улегся на подушку, я примостился рядом. Не было слышно ничего, кроме непрерывных причитаний Детайе.
А теперь, прежде чем продолжить рассказ, я должен остановиться, чтобы попросить вас мне верить. Это почти невозможно, я понимаю, потому что сам всегда смеялся над подобными историями и никакие заверения не могли заставить меня поверить в них. Но я, Роберт Саттон, клянусь, что все было именно так. Больше мне добавить нечего. Все, рассказанное здесь, истинная правда.
Мы пристально смотрели на Детайе. Он лежал с закрытыми глазами и был очень беспокойным. Вдруг затих, а потом начал дрожать, в точности как описывала сестра Клавдий. Это была странная непрерывная дрожь, заметная во всем теле, и железная рама кровати задребезжала, словно ее трясли чьи-то сильные руки. Потом он словно одеревенел, как и говорила сестра, и я не преувеличу, если скажу, что его коротко стриженные волосы встали дыбом. Лампа на стене слева от кровати отбрасывала тень, и когда я посмотрел на неподвижный профиль Детайе, казавшийся нарисованным на стене, то увидел, что волосы медленно поднимались, пока линия, где они соединялись со лбом, не стала совершенно другой — резкой и будто обрубленной, а не плавной. Его глаза широко открылись и с ужасом уставились в одну точку, а затем жутко выпучились. Но нас он, конечно, не видел.
Затаив дыхание, мы ждали, что будет дальше. Невысокая сестра стояла рядом с больным, ее губы сжались и побелели, но она казалась совсем спокойной.
— Не пугайтесь, сестра, — шепнул Магнен.
— Да, месье, — ответила она деловым тоном, подошла к пациенту еще ближе и взяла его руки, твердые, как у трупа, в свои теплые ладони.
Я прижал руку к его сердцу, которое билось очень тихо, и подумал, что оно остановилось. Склонившись к губам, я не почувствовал дыхания. Казалось, это оцепенение будет вечным.
И вдруг, безо всяких причин, Детайе с огромной силой сбросил свое тело с кровати и в один прыжок оказался почти в середине комнаты, разбросав нас в стороны, как перышки. Через мгновение я уже был рядом, вцепившись в него изо всех сил, чтобы помешать добраться до двери. Магнена отбросило на стол, и я услышал, как бьются пузырьки с лекарствами. Опершись на руку, он вскочил и бросился на помощь. Из раны на его запястье капала кровь. Сестра подбежала к своему пациенту. Детайе яростно оттолкнул ее. Она упала на колени, но естественный порыв сиделки заставил ее набросить шаль на его открытую грудь. Мы четверо, должно быть, представляли собой престранное зрелище!
Четверо? Нас было пятеро! Перед нами в дверях стоял Марчелло Соувестре! Мы все увидели его, когда он там появился. Бескровное неподвижное лицо было повернуто в нашу сторону. Руки висели безвольно, такие же белые, как лицо. Лишь в глазах, обращенных на Детайе, теплилась жизнь.
— Слава богу, наконец-то вы приехали! — воскликнул я. — Не стойте там, как идиот! Помогите нам!
Но он не двинулся с места. Я страшно разозлился и, оставив Детайе, бросился к Марчелло, чтобы подтолкнуть его вперед. Протянув руки, я наткнулся на дверь и почувствовал, как меня окутывает что-то вроде паутины. Она залепила мне рот и глаза, ослепила и стала душить, а потом задрожала, расплылась и исчезла.
Марчелло не было!
Детайе выскользнул из рук Магнена и рухнул на пол, как безжизненное тело, словно у него переломились руки и ноги. Сестру сотрясала дрожь, но она встала на колени и попыталась приподнять ему голову. Мы с Магненом взглянули друг на друга, наклонились, подняли Детайе на руки и отнесли в кровать, в то время как сестра Мари тихо подбирала с пола осколки.
— Вы видели это, сестра? — услышал я хриплый шепот Магнена.
— Да, месье! — ответила она дрожащим голосом, взявшись за распятие, и сразу заговорила другим, деловым тоном: — Месье позволит перевязать его запястье?
И хотя ее пальцы дрожали, а рука Магнена тряслась, повязка вышла безукоризненная.
Магнен пошел в соседнюю комнату, и я услышал, как он тяжело упал на стул. Детайе, похоже, спал. Дыхание его было размеренным, глаза мирно прикрыты веками, руки спокойно лежали поверх стеганого одеяла. Он не двинулся с тех пор, как мы его уложили. Я тихонько вошел в комнату, где в темноте сидел Магнен. Он не пошевелился.
— Марчелло мертв! — сказал он.
— Он мертв или умирает, — ответил я, — и мы должны поехать к нему.
— Да, — прошептал Магнен, — мы должны поехать к нему, но в живых мы его не застанем.
— Мы поедем, как только рассветет, — решил я, и мы замолчали.
Когда наконец наступило утро, Магнен пошел к Детайе и увидел, что наш товарищ по-прежнему спокойно спит.
— Не надо никому рассказывать об этой ночи, — сказал он сестре Мари.
— Вы правы, месье, — негромко ответила она.
Мы почувствовали, что ей можно доверять. Детайе все еще спал. Был ли это кризис, о котором говорил доктор? Вполне возможно, но, разумеется, нам бы хотелось, чтобы он проходил не в такой жуткой форме. Я заставил Магнена позавтракать, прежде чем пуститься в путь, и позавтракал сам, хотя не могу сказать, что чувствовал вкус еды.
Мы наняли закрытый экипаж, так как не знали, что именно привезем обратно, хотя ни один из нас не высказывал свои мысли вслух. Было раннее утро, когда мы добрались до Винья-Мардзиали. По пути мы не обменялись ни единым словом. Я позвонил. Кучер с любопытством наблюдал за нами. На звонок поспешно явился гвардиано, о котором вам уже рассказывал Детайе.
— Где синьор? — спросил я через ворота.
— Chi lo sa? [6] — ответил он. — Разумеется, здесь. Он не покидал Винья. Позвать его?
— Позвать?
Я понимал, что Марчелло никогда не услышит голос кого бы то ни было из смертных, но старался представить, что он все еще жив.
— Нет, — ответил я. — Впустите нас. Мы хотим сделать ему сюрприз. Он будет доволен.
Слуга заколебался, но все-таки открыл ворота, и мы вошли, оставив экипаж ждать снаружи. Мы направились прямо в дом; задняя дверь оказалась распахнутой. Ночью была буря, и сорванные с деревьев листья и ветки засыпали прихожую. Они лежали на пороге, и это говорило о том, что дверь оставалась открытой с тех самых пор, как они сюда попадали. Гвардиано оставил нас, вероятно, опасаясь гнева Марчелло из-за того, что он впустил нас, и мы беспрепятственно стали подниматься по лестнице. Впереди шел Магнен, поскольку из описания Детайе он знал дом лучше, чем я. Детайе рассказывал об угловой комнате с балконом, и мы надеялись, что Марчелло там, поглощенный работой, но звать его не стали.
Марчелло в комнате не оказалось. Бумаги были разбросаны по столу, как если бы он недавно писал, но чернильница, вся в пыли, давно пересохла; думаю, он не пользовался ею много дней. Мы тихо прошли в другие комнаты. Может быть, Марчелло еще спит? Но его не было и там. Кровать оказалась не разобранной, и не похоже, что этой ночью он в ней спал. Все комнаты были отперты, кроме одной, и эта закрытая дверь заставила наши сердца забиться сильнее. Но Марчелло вряд ли был там, поскольку в замке не обнаружилось ключа. Я увидел, что дневной свет пробивается в замочную скважину. Мы позвали Марчелло по имени, но ответа не услышали. Громко постучали, но изнутри не раздалось ни звука. Тогда я надавил плечом на старую, треснувшую в нескольких местах дверь, и она распахнулась.
В комнате ничего не было, кроме подставки, на которой скульптор ваяет свои произведения. На ней стояло нечто, покрытое белой тканью, на полу валялись инструменты. При виде еще влажного покрывала мы глубоко вздохнули. Оно могло провисеть здесь несколько часов, но никак не сутки. Мы не стали его поднимать.
— Он очень расстроится, — сказал Магнен.
Я кивнул, поскольку среди художников считается едва ли не преступлением посмотреть работу скульптора за его спиной, пока он сам ее не обнародовал. Мы не выразили удивления, что Марчелло занялся скульптурой. Нам казалось неуместным обсуждать это, мы словно сговорились ничего не замечать. Ткань свисала почти до самого пола. Видны были только очертания женской головы и груди. Из коридора наверх вела небольшая винтовая лестница. Поднявшись по ней, мы оказались в бельведере, откуда открывался превосходный вид. Бельведер представлял собой маленькую открытую террасу на крыше дома, и мы сразу увидели, что там никого нет.
Мы обошли весь дом, довольно небольшой, построенный без затей и явно предназначенный разве что для непродолжительного летнего отдыха. Мы стояли на балюстраде, и весь сад был как на ладони. Там мы увидели только гвардиано, который лежал среди капустных грядок, заложив руки за голову, и дремал. Я с самого начала подумал, что надо поискать в лавровой роще, но заглянуть сперва в дом казалось естественным. Мы молча спустились по лестнице и направились в рощу.
Когда мы приблизились, к нам лениво подошел гвардиано.
— Вы видели синьора? — спросил он, и его глуповатое спокойное лицо заставило меня поверить, что он не имеет отношения к исчезновению Марчелло.
— Еще нет, — ответил я, — но мы, конечно, встретим его где-нибудь. Наверное, он пошел прогуляться, мы его подождем. Что это?
Я старался говорить небрежно.
Мы стояли возле небольшой арки, о которой вам уже известно.
— Это? — переспросил он. — Я там никогда не был, но, говорят, подземелье очень старое. Синьоры желают осмотреть его? Я принесу фонарь.
Я кивнул, и он ушел в свою хижину. В кармане у меня лежали несколько свечей, так как я намеревался осмотреть это место, если мы не найдем Марчелло. Именно там он скрылся прошлой ночью, и меня очень занимало это обстоятельство. Но я ничего не сказал про свечи, так как это могло навести на мысль, что мы заранее планировали поиски, и возбудить ненужное любопытство.
— Когда ты в последний раз видел синьора? — спросил я гвардиано, когда тот вернулся с фонарем.
— Вчера вечером, я принес ему ужин.
— В котором часу?
— Как раз исполняли «Аве Мария», синьоры, — ответил он. — Он всегда ужинает в это время.
Было бесполезно задавать другие вопросы. Парень, по всей видимости, не отличался наблюдательностью и сейчас бессовестно врал, чтобы мы остались довольны.
— Позвольте мне пойти вперед, — сказал Магнен, подхватывая фонарь.
Мы стали спускаться по лестнице. Холодный воздух наполнял легкие, но мы все-таки задыхались. Внизу был непроглядный мрак. Ступеньки, насколько я мог видеть при свете свечи, современные, как и своды над ними. В стену вмурована табличка, и, несмотря на волнение, я остановился, чтобы прочесть надпись, может быть, потому, что был рад хоть немного отдалить то, что ждало нас внизу.
Надпись на табличке гласила: «Questo antico sepolcro Romano scopri il Conte Marziali nell’ anno 1853, e piamente conservo». По-английски это означало: «Граф Мардзиали обнаружл эту древнеримскую гробницу в 1853 году и свято сохранил ее».
Чтобы прочесть эту надпись, мне потребовалось гораздо меньше времени, чем сейчас, чтобы записать ее, и я поспешил за Магненом, чьи шаги внизу были едва слышны. Я торопился, порыв холодного воздуха погасил мою свечу, и я шел, держась за стену, темную и липкую, когда сердце у меня замерло: я услышал донесшийся снизу крик. Крик ужаса!
— Где вы? — закричал я.
Магнен звал меня, он не слышал моего отклика.
— Я здесь! Тут темно!
Я спешил, как только мог, но впереди было несколько поворотов.
— Я его нашел! — раздалось снизу.
— Он жив? — закричал я.
Ответа не последовало.
Последний короткий пролет лестницы — и я увидел свет фонаря. Он шел из низкого дверного проема, в котором стоял Магнен и вглядывался в темноту. По его лицу, освещенному фонарем, который он держал над головой, я понял, что наши опасения подтвердились.
Марчелло был там. Он лежал, вытянувшись на полу и уставившись в потолок, мертвый и, как я сразу заметил, уже окоченевший.
Мы стояли над ним, не произнося ни слова. Я опустился на колени и дотронулся до тела, чтобы развеять последние сомнения.
— Он мертв уже несколько часов, — сказал я, словно не знал этого прежде.
— Со вчерашнего вечера, — добавил Магнен с ужасом в голосе и не без тайного удовлетворения заметил: — Видите, я был прав.
Голова Марчелло слегка откинулась назад. Красивые черты лица не были искажены. Он выглядел как человек, который умер от изнеможения — неосознанно соскользнул из жизни в смерть. Воротник был расстегнут, и виднелась бледная грудь. Над сердцем мы увидели маленькое пятно.
— Дайте фонарь, — шепнул я и наклонился ниже.
Это было крошечное пятнышко, тусклое, багрянисто-коричневое. Наверное, за ночь оно поменяло цвет.