Мне словно приставили к глазам бинокль, и я увидел Аристотеля вблизи. Глаза породистого скакуна были выпучены, из пасти хлопьями летела пена, и обезумевший конь несся к финишу, будто спасал— свою жизнь. Немудрено, если на тебе, слившись в одно целое с жокеем, сидит Рыжая Харя, которая, прижавшись к гриве, покусывает холку огромными клыками и «подбадривает» сумасшедший бег не привычным хлыстом, когтистой лапой.
Странно, но это «видение» меня вовсе не обрадовало. Наоборот, я почувствовал себя так, словно меня с головы до ног окатили ледяной водой. Зная наверняка, что Аристотель придет первым, я опустился на скамейку и обреченно прикрыл глаза. Наверное, я был единственным на трибунах, кто не видел финиша скачки на Большой приз города.
Не радовала меня такая победа. Да, порой хочется чуда, и когда оно сбывается, возносишься на вершину блаженства. Однако, если свершение чуда становится закономерностью, ее беспроигрышная предопределенность вызывает опустошенность. Как никто до этого, я понял мифического Мидаса. Хоть и любил он золото безумной любовью, но когда все, к чему он прикасался, начало превращаться в драгоценный металл, Мидас, по одному из вариантов мифа, умер. Но вовсе не из-за того, что не смог есть превращающуюся в золото пищу, не от голода. Он умер от скуки своих сбывающихся желаний, от безысходной неотвратимости осуществляющейся мечты. Обладание всемогуществом влечет за собой равнодушие и безразличие, а безразличие сродни смерти, поскольку исчезает разница между существованием и небытием. Потому и умерли боги. И, по сути, не важно, умерли они по-настоящему или продолжают жить, находясь в полном равнодушии ко всему сущему.
В каком-то сомнамбулическом состоянии я наблюдал, как проходило награждение Большим призом, как прыгал вокруг взмыленного коня одуревший от счастья владелец, как принимал поздравления пришибленный совместной скачкой с Рыжей Харей жокей… Глаза все видели, сознание фиксировало, но должным образом не воспринимало. Я чувствовал себя тем самым богом, который как гусеница закуклился в кокон всемогущества и потому утратил способность что-либо желать.
Лишь беспощадное солнце смогло вывести меня из этого состояния. В другое время я бы получил солнечный удар, а сейчас, наоборот, пришел в себя. Болела голова, во рту пересохло, хотелось пить.
Ипподром почти опустел. Последние болельщики покидали трибуны, и только сор между скамейками — скомканные входные билеты, окурки, пустые спичечные коробки, обертки шоколадных батончиков, шелуха семечек — напоминал о Том, что здесь совсем недавно прошли весьма увлекательные конноспортивные состязания.
Все в том же сумеречном состоянии апатии я поплелся в кафе. В этот раз зал оказался заполненным до отказа. Моих давешних знакомых — Андрея и Махмуда — и след простыл, так что подсесть за столик было не к кому. Я взял в баре бутылку «Heineken», по примеру многих присел на краешек подоконника и стал неторопливо пить из горлышка.
Вопреки холодному пиву вселенская тоска не исчезла, а почему-то увеличилась. Все у меня не как у людей… Я даже не успел подумать, чему предшествует столь гнилое настроение, как на меня накатило. Вспышкой в сознании прорезалось яркое, красочное «воспоминание о будущем», как почти всегда, весьма недалеком. Но в отличие от вчерашнего предсказания, в конце видения я не лежал трупом на полу с простреленной головой, а, подобно неудачливому Парамошке, сползал спиной по стене с разбитым в кровь лицом и сломанной рукой.
И тогда я «ожил». Меня охватила не злость, а нечто похуже. Ярость. Рано я причислил себя к богам. К всемогуществу необходимо еще и бессмертие, чтобы иметь право НИЧЕГО не желать. А я смертей, к тому же от меня в предсказанном будущем ничего не зависит. Пока. Но если уж свалился на меня дар предвидения в придачу с мелкими бесами, выполняющими желания, пора их использовать на полную катушку. Хватит с меня роли рядового статиста в драме, хватит трупов, когда я трусливо бегу от своего будущего, хватит тяжело раненных по моей вине приятелей. Свою судьбу нужно ковать собственными руками, а если руки коротки, то использовать чужие. Пусть и трансцендентные.
Я залпом допил пиво, поставил пустую бутылку на подоконник и твердым шагом направился в букмекерский зал получать выигрыш. Может, и не принял бы такого решения, не отважился на столь радикальный поступок, а по привычке просто сбежал, но от этих денег зависела чужая жизнь.
Букмекерский зал был пуст. Это и понятно — неожиданная победа явного аутсайдера многих лишила предполагаемых выигрышей. Лишь уборщица, лавируя между колоннами, сметала щеткой с пола разбросанные по залу квитанции, да трое парней у входа о чем-то вяло переговаривались, создавая впечатление, что никак не могут решить, где сегодня вечером убить время. Не очень натурально создавали, но это в моем понимании и знании будущего. Для рядового человека вполне приемлемая картина, на уровне достоверности. А на самом деле… Вот этот вот чернявый красавец со сросшимися бровями ударом кулака перебьет мне нос, а этот, непропорционально сложенный дебил с длинными до колен руками, скошенным лбом и ярко выраженными надбровными дугами сломает мне руку. Ногу ударом увесистого ботинка ему помешает сломать худенький, неприметный паренек, который в драке не будет принимать участия. «Хватит с него, — пожалеет он, поднимая с пола полиэтиленовый пакет с деньгами. — Пусть катится…»
Не меня он пожалеет, себя обезопасит. Куда я со сломанной ногой пошкандыбаю? Придется «Скорую» вызывать, а врач, естественно, сообщит в милицию. А там, само собой, протокол, опрос персонала, поиск свидетелей… Администрации ипподрома такие дрязги ни к чему — а ведь именно по ее заказу меня будут потрошить. Не хочет директор девять тысяч долларов неизвестно кому дарить, накладно для него.
Сделав вид, что не замечаю парней, я прошел в зал к единственному открытому окошку, за которым сидел лысый розовощекий букмекер, безошибочно предрекший мне «пропасть». Очень хорошо он знал, как здесь пропадают и паны, и господа, и прочий люд. И о моей судьбе был осведомлен.
— О! А я уж заждался, — зачастил он и раздвинул губы в неискренней улыбке. — Повезло вам. Редкая удача! Почти четверть миллиона рублей!
Пальцы у букмекера подрагивали, лоб покрывала испарина, глаза бегали. Он взял квитанцию, сверил с корешком и стал выкладывать передо мной пухлые пачки денег.
— Будете пересчитывать?
Острым взглядом я посмотрел ему в глаза. Несмотря на трясущиеся руки, выдержал мой взгляд, стервец! Даже попытался сострить.
— У меня все точно, как в казначействе, — расплылся он в улыбке.
— Верю, — кивнул я.
Букмекер не врал. Причитающийся мне выигрыш был отсчитан до копейки. А как иначе, если через полчаса директор ипподрома будет самолично его пересчитывать?
— Возьмите, чтобы деньги сложить. — Он протянул полиэтиленовый пакет с изображением памятника Буденному, восседающему на выхолощенном коне. — Презент от ипподрома. Фирменный.
— Спасибо, — буркнул я и начал укладывать пачки в пакет.
Взглядом из будущего я «видел», что уборщица у меня за спиной, не закончив подметать, схватила ведро и щетку и в спешке покинула зал, а деловые парнишки стали рассредоточиваться по залу. Пока все шло «по плану», но вот дальше я был намерен его поломать. Радикальным образом.
— Всего доброго, — сказал букмекер и, захлопнув окошко, исчез из кабинки.
— И вам… — пожелал я неизвестно кому.
Когда я сложил деньги в пакет и повернулся, троица ребят уже перекрыла мне выход. Хотя со стороны все пока выглядело вполне пристойно. Вроде бы ничего угрожающего — слишком далеко они стояли друг от друга и на меня не смотрели. Но стоило мне сделать шаг по направлению к выходу, как чернявый повернул голову и лениво спросил:
— Эй, мужик, закурить не найдется?
Ничего глупее придумать не мог. Говорят, в Европе и Америке просить закурить не принято, никто не поймет. Но и в нашей стране эта фраза вопреки содержанию имеет совсем иное значение. Грабители в средние века были как-то благороднее, что ли, напрямую предлагая выбирать «кошелек или жизнь», а сейчас этак подленько закурить спрашивают…
Я сделал пару шагов навстречу, совсем как в «воспоминании о будущем», но затем резко развернулся и прошмыгнул мимо нерасторопного дебила в глубь зала. Незачем мне ввязываться в драку, знаю, чем это кончится. Пусть Рыжая Харя поработает.
— Стой, сука, ты куда?!
Сзади послышался топот.
Я бежал, петляя между колоннами и надеясь, что вот-вот из-за очередной появится моя одноглазая трансцендентная спасительница с клыками, но все напрасно. Похоже, кашу придется расхлебывать самому. Как в предсказании. Но теперь, если догонят, дебила в пах ногой бить не буду. Нет у него, похоже, там. ничего. В моем «видений» он только хмыкнул после удара и тут же сломал мне руку. Буду бить по коленной чашечке…
Зал был длинный и уходил куда-то в полумрак под трибуны ипподрома. Именно в этом направлении исчезла уборщица. Значит, где-то должна быть дверь в служебные помещения, а они в подобных спортивных сооружениях представляют настоящий лабиринт, в котором запутать следы — раз плюнуть.
Колонна. Еще колонна. Преследователи настигали. Еще колонна. Стена. Дверь… Опля!
С превеликим трудом мне удалось изменить направление. Слева, метрах в трех от двери неподвижной глыбой стоял сумрачный гигант в спортивном кимоно, подпоясанном красным поясом. Стоял босиком на цементном полу, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Взгляд у него был пустой, лицо, словно грубо вытесанное из камня, чем-то напоминало лица статуй с острова Пасхи. Такое же равнодушное и грозное.
Я и ужаснуться не успел, как меня по инерции пронесло где-то в метре мимо него. Гиганту как минимум двухметрового роста ничего не стоило достать меня в ударе рукой или ногой, но он не пошевелился. Манекен, что ли? Однако рассуждать было некогда — передо мной маячила спасительная дверь. Я схватился за ручку, изо всех сил рванул и похолодел. Дверь оказалась запертой.
И вдруг топот за спиной прервался тремя сочными ударами. Хрясь, хрясь, хря-ась! — и цементный пол трижды содрогнулся. Причем третий раз с удвоенной силой. Я невольно втянул голову в плечи и лишь через несколько мгновений, удивленный тишиной, позволил себе осторожно оглянуться.
Гигант-каратист по-прежнему высился на том же месте и в той же позе, а перед ним неподвижно и очень неестественно распластались мои преследователи. Особенно нехорошо лежал дебильный парень — голова запрокинута назад так, что затылок чуть ли не касался позвоночника, изо рта на пол вытекала струйка крови. В общем-то он и при жизни не отличался особой красотой…
Когда осознал, какое сравнение спонтанно пронеслось в голове, я рванул к выходу с такой скоростью, с какой, наверное, не бежал вчера по переулку от погребка «У Еси». К счастью, паника на этот раз длилась недолго, я быстро овладел собой и покинул букмекерский зал хоть и скорым шагом, но не привлекая особого внимания.
Странно, конные состязания закончились более получаса назад, а количество машин на площади не уменьшилось. Большая толпа собралась у памятника и гудела растревоженным ульем. Многие, севшие было в автомобили, выбирались обратно, захлопывали дверцы и тоже направлялись к памятнику. Митинг там, что ли? Вот уж это мне до лампочки. Нужно было побыстрее уносить ноги.
Пройдя вдоль ряда машин, я отыскал такси. Немолодой, небольшого роста шофер стоял у открытой дверцы автомобиля и то и дело привставал на носки, пытаясь рассмотреть, что же там, у памятника, происходит.
— Свободен? — спросил я.
— А? — не оборачиваясь, переспросил он.
— Свободен, спрашиваю?
— Ага… — с сожалением вздохнул шофер и, так и не глянув в мою сторону, нырнул за руль. — Садись.
Я опустился на переднее сиденье, положив полиэтиленовый пакет с деньгами на колени. Весил он порядочно.
— Что там за сборище? — поинтересовался я у шофера.
— А черт его знает… — пробурчал он, выруливая между машин и по-прежнему глазея в сторону памятника. — Ох ты, мать твою!.. — внезапно воскликнул он, и машина вильнула.
— Так что там?
— А то сам не видишь!
Я присмотрелся к толпе, но ничего не заметил. Вроде бы никто не ораторствовал… Вдруг с памятника кольнуло в глаза солнечным зайчиком, и я ахнул.
— Во дела! — весело хихикнул шофер, впервые бросив на меня взгляд.
«Дела» действительно были удивительные. Опять отыскался в городе шутник, который, пока все наблюдали скачки на ипподроме, вернул бронзовому коню его «достоинство». И теперь оно сияло и сверкало.
— Если верить в приметы, — осклабился шофер, — кто-то сегодня хороший куш в тотализатор сорвал.
— Да, сорвал, — согласился я. Теперь я точно знал, кем являлся шутник. — Погляди сюда. И раскрыл пакет. Машина снова вильнула.
— Ну ты даешь! — восхитился шофер: — К-конь с яйцами…
Глава 6
Одиннадцать обменных пунктов объехали, пока удалось обменять все рубли на доллары. Оказывается, никто больше тысячи в киоске не держит. И это при грабительском-то курсе, когда я вместо девяти тысяч получил на руки чуть больше восьми.
Убил я на обмен валюты два часа. Шофер за это время стал чуть ли не родным, всю дорогу балагурил, предчувствуя хорошие чаевые. Не знал он конечной точки нашего путешествия.
Когда я обменял последние рубли, на часах было двадцать минут восьмого. Сорок минут до урочного часа.
— Все? — спросилшофер, когда я забрался в машину.
— Все.
— Теперь куда?
— В центральную травматологию.
Машина стояла, но шофер дернулся так, будто она на полном ходу врезалась в столб. Лицо, помрачнело.
— Нет, мужик, — глухо сказал он, угрюмо глядя в ветровое стекло, — туда не поеду.
Я достал двести долларов.
— Отец, это за все про все.
Он покосился на доллары, но не взял.
— Не уговаривай. Район там плохой. К тому же смеркается… Жизнь дороже.
Я тяжело вздохнул. Понял, если добавлю еще, тогда точно не повезет. Известны ему такие номера — слишком щедрые клиенты, доехав до места, и чаевые назад забирают, да еще и дневную выручку таксиста прихватывают.
— Отец, — попытался я уговорить, — у меня в травматологии друг лежит. Травма черепа. Если в восемь вечера деньги не привезу, операцию делать не будут. Может умереть.
Шофер молчал, мрачно уставившись перед собой в никуда.
— Ладно, — махнул я рукой, положил доллары на бардачок, открыл дверцу. — И на том спасибо.
Но не успел пройти и десяти метров по тротуару, как такси догнало меня и притормозило у бровки.
— Садись! — распахнул дверцу шофер.
— Вот спасибо, отец! — обрадовался я, впрыгивая в машину. В общем, только на это и надеялся — за два часа более или менее понял его натуру.
Всю дорогу шофер был мрачнее тучи и не проронил ни слова. И гнал машину как на пожар. Понять его можно — за последний год в Хацапетовке бесследно исчезли три машины такси вместе с водителями. Автомобили, по всей видимости, разобрали на запчасти, а водители как в воду канули. Никаких следов ни одного из них не нашли.
Шофер настолько резко затормозил на пятачке у бетонной ограды больницы, что машину занесло и развернуло. Я как раз приоткрыл дверцу, и меня буквально вышвырнуло из салона.
— Счастливо! — с явным облегчением бросил мне шофер и рванул с места так, что покрышки чуть не задымились.
— И тебе тоже! — крикнул я вслед, прекрасно понимая, что вряд ли он меня услышит. Будет гнать машину по Хацапетовке, как на ралли, и любого голосующего на дороге лучше собьет, чем остановится.
В палате у Владика я появился без пяти восемь. Люся нервным шагом мерила палату из угла в угол, но как только я перешагнул порог, замерла и с тревогой уставилась на меня.
— Ничего не получилось? — убитым голосом спросила она. Не верила уже ни во что.
— Это почему? — нарочито бодрым тоном возразил я. — Все в порядке!
Какое-то мгновение глаза Люси недоверчиво бегали по моему лицу. Наконец смысл сказанного достиг ее сознания, и нервное напряжение отпустило. Взгляд затуманился, рукой она, как слепая, нашарила спинку стула и села.