Не дожидаясь остальных, Эдди вскочил и побежал к другому краю платформы. Он добрался до пешеходного тоннеля, именуемого в просторечии «кишкой», обалдев от отсутствия ловушек и боясь этого больше всего. Чернявый с очкариком, тупо глядя на него, пошли по платформе, и сразу же им навстречу выехали три катка. Эдди прижался к стене тоннеля, наблюдая за происходящим.
Очкарик бежал зигзагами, на удивление ловко огибая «черные дыры», а за ним по пятам, постепенно настигая его, несся каток. Чернявый летел по прямой, но это не был панический бег загнанного зверя — это была знаменитая «линия жизни», о которой слышал каждый десс-райдер. И все было бы хорошо, но ему наперерез мчались сразу два катка.
Очкарик в последний момент прыгнул в сторону, каток промахнулся, подмяв парочку слишком низко спикировавших флай-брейкеров, затем машина развернулась, но было поздно. Очкарик к тому времени уже стоял рядом с Эдди.
— Молодец! — одобрительно сказал Эдди. Очкарик смущенно улыбнулся, и от этой улыбки Эдди сразу стало как-то легче на душе. «Еще побегаем!» — подумал он, не замечая, что думает почему-то во множественном числе.
Чернявый был обречен, но продолжал упрямо бежать по прямой, не сворачивая. Оба катка настигли его одновременно, но тут чернявый сделал невозможное: он взвился в воздух, подпрыгнув футов на шесть, сделал сальто и покатился по перрону, так и не отклонившись от своей "линии жизни". В тот момент, когда он был в воздухе, оба катка врезались друг в друга. Вспышка взрыва на миг ослепила Эдди. Когда он снова начал видеть, на платформе догорала, чадя копотью, груда покореженного металла. Чернявый стоял рядом с ними, и можно было услышать, как судорожно стучит его сердце. Эдди молча пожал ему руку — ничего лучшего он придумать не смог.
— Пошли, — сказал он внезапно осипшим голосом и зашагал по «кишке», не оглядываясь.
В «кишке» не было ловушек, но здесь десс-райдера поджидало нечто пострашней стандарта первых кругов. И оно не заставило себя долго ждать. Впереди вспыхнул ослепительный свет, послышался нарастающий вой и грохот — так, наверное, хохотал дьявол у себя в преисподней, потешаясь над очередным незадачливым грешником. Потому-то штуку и прозвали «хохотунчиком». Это был огромный металлический цилиндр, почти совпадавший по диаметру с тоннелем, время от времени проносившийся по «кишке» то в одном, то в другом направлении.
Кто-то из старых десс-райдеров рассказывал, что если бежать навстречу «хохотунчику», никуда не сворачивая, с криком «Задавлю!» — то он остановится и повернет обратно. Скорее всего, это была шутка, и Эдди не собирался ее проверять. Он помчался по тоннелю, ища спасительную нишу в стене — она должна была находиться где-то здесь! Вот и она… Эдди нырнул в нишу и вжался в стену. В следующий момент его прижало еще сильнее, но это оказался всего лишь чернявый. «Хохотунчик» с воем пронесся мимо.
«Жаль студента, — подумал Эдди, — не успел… А хоть бы и успел — в нише места еле на двоих хватает».
Вой неожиданно смолк, послышался чмокающий звук, и наступила тишина. Эдди и чернявый одновременно выглянули из своего убежища, при этом чернявый отпустил руку Эдди, которую прижимал к стене. «Господи, а ведь если бы не он, я бы остался без руки!» — дошло до Эдди, и он совершенно по-новому взглянул на чернявого, но тот смотрел в другую сторону, туда, где скрылся «хохотунчик».
Там стоял живой очкарик. Он бросил на пол почерневший пластиковый квадратик и зашагал к ним. Ну конечно! Очкарик высветил лайф-карту. Теперь на десять минут он в безопасности. За это время он должен либо добраться до финиша, либо сойти с дистанции, потому что на восьмом круге без лайф-карты — верная смерть.
— Пойдешь дальше или сойдешь? — спросил Эдди у подошедшего к ним очкарика.
— Сойду. Пройдусь с вами до «нейтралки», отдышусь и сойду. С меня хватит. В прошлый раз я дошел всего лишь до шестого.
«А, так он не новичок, — подумал Эдди. — Впрочем, это можно было и раньше сообразить…»
…Все трое влетели на островок, перепрыгнув мигающую границу, и рухнули на пол. Минуту или две они лежали молча, отдыхая. Потом очкарик покосился на свой лайф-таймер. У него оставалось около шести минут. Он снова лег и, чуть помедлив, заговорил:
— Подумать только, а ведь раньше подземка была обычным средством передвижения. Каких-нибудь тридцать-сорок лет назад.
— Ври больше, — лениво отозвался Эдди.
— Я не вру, — обиделся очкарик. — Я в книгах читал.
— В книгах… А гильотинные двери? А «чертовы задницы»? Мне бы того автора, который «хохотунчика» придумал…
— Всего этого тогда не было.
— А что было? — заинтересованно приподнялся чернявый.
— Просто подземка. Пути, вагоны, а на дверях вместо ножей — резиновые прокладки. И эскалаторы обычные, без ловушек.
— Так какого же рожна все это придумали? — недоверчиво спросил Эдди.
— Все эти проклятые самоорганизующиеся системы… и симбионты-программисты, — пробормотал очкарик. — Впрочем, извините, мне пора.
Он подошел к спускавшейся сверху ржавой лестнице и стал на удивление ловко взбираться по ней. Вскоре он скрылся из виду.
— Еще минуту лежим и уходим, — сказал Эдди. — Последний круг остался.
— Не стоит. Полежите еще. Отдохните…
Эдди резко обернулся. У кромки островка стояли двое. Здоровенный такой облом, футов шесть с половиной, не меньше, плюс старый армейский «Бертольд». Второй был мал ростом, безбров, безволос, и только глаза у него казались мужскими. Левее, у лестницы, стояли трое «шестерок», вертели в руках разные железные предметы.
— И шестикрылый серафим на перепутьи им явился, — просвистел кастрат. Верзила что-то уныло буркнул — наверное, оценил шутку.
О «серафимах» Эдди слышал. «Ребята, — заныл он, — вы не по адресу, с нас, кроме штанов, брать нечего, а штаны мы сейчас снимем, вы только мигните, мы сразу…»
— Изыди, сатана, — наставительно сообщил безволосый. — Не искушай сердца наши ложью. Уразумел?
Эдди уразумел. То, что им нужны лайф-карты — это он уразумел с самого начала. На толчках такая карта тянула до семи штук, так что даже из-за двух стоило рискнуть. Кстати, и его карты с толчка. Он же не спрашивал, откуда они добыты.
— Мужики, — подобострастно тянул Эдди, — мужики, не берите греха на душу, мы же без них на восьмерке шагу не пройдем…
Он успеет. Должен успеть. Бросок на облома — а именно этого от него не ждут — и он нырнет в «кишку». Гнаться за ним не станут — даже симбионты не возьмут десс-райдера в подземке, да еще на седьмом-восьмом… не самоубийцы же они, в самом деле… Вот только чернявый… Ну что ж — чернявый…
Как-то невпопад собственным мыслям, Эдди прямо с колен бросился в ноги скопцу — тот оказался на удивление увесистым — и с ревом швырнул его в верзилу. Рефлексы у последнего оказались отличными, верзила увернулся, и бросаемый с визгом вылетел за границу «нейтралки» и исчез в «заднице». Молодец верзила, в здоровом теле — здоровый дух! Ну а теперь — в «кишку»!.. Прыгнув совсем в другую сторону, Эдди перехватил руку с арматурой, намеревавшуюся раскроить чернявому череп, и всем весом навалился на чужой локоть.
Сначала он подумал, что сломал руку самому себе — звук выстрела был очень негромким. С пола Эдди следил, как верзила снова поднимает пистолет. Очень болело простреленное плечо, но вряд ли кого-нибудь это интересовало. Оказывается, интересовало. Рубашка на груди «серафима» вспухла кровавым пузырем, во все стороны полетели клочья мяса, и верзила свалился на пол с крайне удивленным выражением лица. Оставшаяся бригада мигом растворилась в серой мгле люка.
Уже не скрываясь, чернявый вытащил из кармана небольшой цилиндрик и сунул его в правый дымящийся рукав — теперь его гранатомет вновь был заряжен. Потом чернявый подобрал пистолет и сунул его Эдди.
— На. Пригодится.
— Ты цел?
— Почти. В ногу ножом саданули.
— А меня в плечо задело. Но это ерунда. Тебя как зовут?
— Макс.
— А меня Эдди. Идти сможешь?
— Попробую. Если не смогу — иди один.
— Пошел ты к черту, — беззлобно сказал Эдди неожиданно для себя. Он помог Максу перевязать ногу, и они поднялись с пола. Впереди был восьмой круг.
Эдди плохо помнил, что было дальше. Они, шатаясь, брели по осыпающемуся под ногами перрону, вокруг горели стены, было трудно дышать; оба то и дело интуитивно уклонялись от флай-брейкеров и шаровых молний, обходили ловушки, даже не замечая их, и шли, шли…
Временами Эдди казалось, что он снова наверху, в городе, и вокруг снова пожар, все горит, и Ничьи Дома корчатся в огне, а пожарные цистерны заливают огонь кислотной смесью, и еще неизвестно, что хуже — эта смесь или огненный ад вокруг; а там, дальше, за стеной пламени — полицейские кордоны, ждут, когда на них выбегут скрывающиеся симбионты, и они не будут разбираться — они всегда сначала стреляют, а уж потом разбираются… Потом был момент просветления. Они были в «кишке», и на них с обеих сторон надвигались «хохотунчики». До ниши далеко, да и не поместиться в этой нише двоим. Но бросить Макса Эдди уже не мог. И тогда он сделал то, что час назад даже не могло прийти ему в голову. Он выхватил свою запасную заветную лайф-карту, чудом пронесенную мимо контрольного автомата, и сунул ее в ладонь Макса — свою Макс к тому времени уже высветил. Обе карточки вспыхнули одновременно, и «хохотунчики» исчезли, словно сквозь землю провалились. Но здесь, на восьмом круге, лайф-карты действовали всего минуту, в отличие от десяти на других кругах и получаса при обычной работе подземки.
Минуты им не хватило. На них снова мчался «хохотунчик», а до перрона было еще далеко. И тогда они оба развернулись и вскинули правые руки. Это было запрещено, но плевать они хотели на все запреты! Вспышки выстрелов следовали одна за другой, и им даже в голову не приходило, что заряды в их гранатометах должны были давно кончиться. Лишь когда вой стих, они опустили руки. «Хохотунчик» превратился в груду оплавленного металла.
Потом снова был провал. Эдди помнил только, что Макс упал и не мог встать, и тогда он взвалил его на спину и потащил. Макс слабо сопротивлялся, вокруг трещали электрические разряды, их догоняло какое-то дурацкое фиолетовое облако, и Эдди шел из последних сил, ругаясь только что придуманными словами…
Пока не увидел свет.
…Со всех сторон мигали вспышки, на них были открыто устремлены стволы кинокамер, и какой-то тип в белом смокинге и с ослепительной улыбкой все орал в микрофон, а Эдди все никак не мог понять, что он говорит.
— Эдди Мак-Грейв… Победитель… Гордость нации… Приз в тысячу лайф-карт… прогресс Человечества…
— Идиот! — заорал Эдди, хватая человека в смокинге за лацканы. — Макс, скажи этому…
Тут он увидел в толпе улыбающегося и машущего им рукой очкарика, и наконец потерял сознание…
…Они втроем сидели в маленькой квартирке очкарика (Эдди так и не удосужился узнать, как его зовут) и пили кофе и синт-коньяк. Очкарик уже минут пять что-то говорил, но Эдди его не слышал. Только одна мысль билась у него в мозгу: «Дошли!..»
Постепенно сквозь эту мысль все-таки пробился голос очкарика:
— Подонки! Они сами не понимают, что создали! Это же ад… А сытые обреченные черти в пижамах, обремененные семьей и долгами, упиваются страданиями гибнущих грешников… на сон грядущий! А там хоть потоп…
Эдди протянул руку к бокалу с коньяком — вернее, хотел протянуть, но не успел, потому что бокал сам скользнул ему в ладонь. Он даже не заметил, как это произошло. «Я сошел с ума», — подумал Эдди. Но тут он вспомнил палившие по сто раз однозарядные гранатометы, свой безошибочный выбор пути в «лабиринте», «линию жизни» Макса…
Они должны были погибнуть. Но они сидят и пьют кофе. Они стали людьми. Или не совсем людьми. Или СОВСЕМ людьми. Кем же они стали?
«Это не ад, — подумал Эдди. — Он не прав. Это чистилище. Не прошел — попал в ад. Прошел — …»
И тут Эдди заметил, что очкарик молчит и грустно смотрит на него.
— Эдди, дружище, — тихо сказал очкарик. — Неужели ты хочешь, чтобы и твои дети становились людьми, только пройдя все восемь кругов подземки?…
МОНСТР
…Мы сидели за столом не более двух часов, но в воздухе уже повисло сизое сигаретное облако, газеты были засыпаны рыбьими костями и чешуей, а в канистрах оставалось не более трех литров пива. Все находились в стадии легкого опьянения, сыпали плоскими шутками и старыми анекдотами, слушая преимущественно самих себя. Из обшарпанных колонок хрипел «ДДТ», на который, кроме меня, никто не обращал внимания. Скука. Пиво, рыба, полузнакомая компания и осточертевшие записи — все то же. Надо было предков не слушать, идти на литературный… Ну, не поступил бы сразу — так отслужил бы и все равно… Предки теперь на два года в Венгрию укатили, а я тут сижу и дурею от скуки…
— Слышь, Серый, что это у тебя за повязка на руке? Металлист, что ли?… Тогда почему клепок нет?
Если бы я еще сам знал, что это за повязка! Ну, была там какая-то родинка, так как в шестнадцать лет перед днем рожденья отец мне эту повязку на руку наложил, так я ее больше и не снимал. Батя, кстати, тоже такую носит. Говорит, наследственное, болезнь, вроде саркомы. Не дай бог на эту родинку свет попадет — все, кранты, помереть можно. Правда, я про такую болезнь ни разу не слышал. Но экспериментов пока не проводил — уж больно у отца глаза тогда серьезные были. И сам повязку никогда не снимает. Даже когда купается. Или на медосмотрах…
— Серега, ты перебрал, что ли?
— Нет, я в норме.
— Тогда давай, колись про повязку.
— Да ничего особенного. Упал в детстве, руку до кости об железяку пропорол. Шрам там жуткий. Лучше и не смотреть.
— Покажи.
— Ты что, шрамов никогда не видел?
— И то правда, Стас, чего ты к человеку пристал?…
— А мне интересно. Что ж это за шрам такой ужасный, что на него и посмотреть-то нельзя?… Под пиво.
Черт бы побрал этого Стаса! Вечно, как напьется, так ему дурь в голову лезет.
— Слышь, Серый, ты меня уважаешь?
Ну вот, началось. Сейчас драться полезет. Не хочу я с ним драться.
— Уважаю.
— Тогда покажи.
— Слушай, Стас, я тебя уважаю, но повязку снимать не буду.
— Почему?
— Ну, повязку разматывать неохота. Да и тебя наизнанку вывернет, если увидишь. Все пиво пропадет.
— Не пропадет. Я еще столько же выпить могу. Показывай.
Тут меня взяла злость.
— Хорошо. Показываю… — и я показал Стасу фигу.
— Ах ты козел! Это ты мне!..
Стас полез через стол, опрокидывая стаканы с пивом, на пол посыпались остатки рыбы, зазвенело разбитое стекло. Сколько раз давал себе слово не пить с малознакомыми людьми! Так этот балбес Колька опять затащил. Теперь в углу помалкивает, пиво сосет…
Стаса ухватили сзади за штаны и стащили обратно на диван. Стас был весь в пиве, в рыбьей чешуе, красный, как рак, и отчаянно ругался. Ему сунули в руки недоеденный хвост — и Стас утих.
— Спасибо, ребята.
— Не за что. А шрам свой мог бы и показать. Может, хоть Стаса стошнило бы…
— Не стошнило бы, — снова подал голос угомонившийся было Стас. — Ну покажь, жалко, что ли?
Он привстал и запустил в меня хвостом.
— И то правда, — отозвался кто-то из угла, — чего ты ломаешься…
Снять, что ли? На секунду. И сразу обратно завяжу. Самому ведь интересно — считай, девять лет не разматывал… Выпитое пиво подталкивало к подвигам.
— Ладно, уговорили. Только на минутку — покажу — и обратно замотаю.
— Об чем разговор!
— Только шрама там нет никакого. Наврал я.
— А черт тебя разберет, когда ты врешь! Показывай.
Я с трудом расстегнул уже основательно приржавевшую застежку (нержавейка, называется!) и стал аккуратно разматывать черную кожаную ленту. Надо будет и вправду заклепок на нее насажать. Пусть думают, что металлист — приставать не будут.