Однако, уже через пять минут она была, как и прежде, совершенно спокойна и счастлива, словно не случилось ничего такого, что могло бы потревожить или смутить ее, так что вскоре они оба забыли про этот досадный случай.
Потом они любовались зрелищем развалин крепостной стены, вслушиваясь в звуки причудливого городского оркестра, который он слышал в день своего приезда. Как и прежде, он испытал трепетное волнение, что, возможно, отчасти помогло ему мобилизовать свой неуклюжий французский язык. Стоя рядом с ним, девушка также чуть подалась вперед. Здесь они были совершенно одни. Движимый безотчетным, не знающим раскаяния импульсом, он принялся что-то лепетать, толком не понимая, что именно — о его странном восхищении ею. Уже при первых его словах она легонько спрыгнула со стены, приблизилась к нему и с улыбкой на губах остановилась, едва не касаясь его коленей. Шляпку она никогда не носила и теперь солнце слегка ласкало ее волосы, щеку и краешек шеи.
— О, я так рада! — воскликнула она, мягко хлопнув в ладоши перед его лицом. — Так рада! Ведь раз вам понравилась я, то вам не может не понравиться то, что я делаю, и то, чему я принадлежу.
Он уже начал сожалеть о том, что столь неожиданно утратил контроль над собой. Что-то в ее словах вызвало у него очередной приступ безотчетного страха, как у моряка, пускающегося в плавание по неизведанному и опасному морю.
— Я хочу сказать, что и вы поучаствуете в нашей настоящей жизни, — мягко добавила она, словно заметив его смятение и желая теперь задобрить своего спутника. — Вы вернетесь к нам.
Невинное дитя давно уже целиком подчинило его себе; он чувствовал, как его все больше захлестывают волны ее власти; от нее исходило нечто такое, что попросту лишало его способности что-либо воспринимать и вселяло глубокое осознание силы ее личности. Он не сомневался в том, что вся эта изящная грация таила в себе внушительную, величавую, неизведанную им доселе мощь.
Он снова увидел ее, словно идущую сквозь дым и пламя, в окружении разбушевавшейся, неукротимой стихии, и вновь рядом с ней была ее ужасная мать. Все это едва уловимо проскользнуло в ее улыбке, во всем облике чарующей невинности.
— Я знаю, что так оно и будет, — повторила она, удерживая его магией своих глаз.
Кроме них на старинном крепостном валу не было ни души, и осознание того, что она подчиняет его себе, наполнило его кровь сладостным, чувственным упоением.
Сдержанная небрежность и простота ее манер вызвали в нем новый взрыв безудержного очарования, и все, что еще оставалось от былого мужского естества, резко восстало наперекор этому жутковатому слиянию, заставив вспомнить о себе со всей яростью давно забытой юности. И все же в груди продолжало зреть жгучее желание взмолиться перед ней, молить ее забрать все то, что еще оставалось от его ничтожной личности и продолжало отчаянно биться за спасение собственного «я».
Девушка снова остановилась и, встав рядом с ним, облокотилась о край стены; она глядела на темнеющую вдали равнину, застывшая недвижимо, словно каменная статуя. Он же обеими руками цеплялся за остатки собственной смелости.
— Скажите, Ильза, — произнес Везин, бессознательно подражая мурлыкающей мягкости ее голоса, хотя и понимая, что говорит вполне искренне, — в чем состоит смысл этого города, — и что это за настоящая жизнь, о которой вы тогда сказали? И почему люди день и ночь подсматривают за мной? Скажите, что все это значит? Объясните, наконец, — добавил он чуть более поспешно, с некоторой страстностью в голосе, — что вы на самом деле такое — вы сами?
Она повернула голову и посмотрела на него из-под полуопущенных век; слабый румянец, тенью скользнувший по ее лицу, выдавал нараставшее напряжение.
— Мне кажется… — пробормотал он, смущенно заикаясь под ее пристальным взглядом, — что у меня есть право знать это…
Внезапно она широко раскрыла глаза.
— Значит, вы меня любите? — мягко спросила девушка.
— Клянусь вам, — порывисто воскликнул он, одновременно чувствуя, что его тело вздымается силой невидимого прилива, — что я никогда прежде не испытывал… я никогда не встречал девушку, которая бы…
— В таком случае, у вас действительно есть право знать, — спокойно прервала она его сбивчивое признание, — ибо любовь объединяет все секреты.
Она сделала паузу и Везин почувствовал, будто его пронзило обжигающее потрясение. Слова девушки словно приподняли его над землей, он испытал прилив лучезарного счастья, за которым сразу же, как по некоему чудовищному контрасту, пришла мысль о смерти. Он знал, что она в упор смотрит на него, и тут же услышал ее голос.
— Настоящая жизнь, о которой я говорю, — прошептала она, — это старая, очень старая жизнь наших душ, жизнь, которая протекала давным-давно и к которой вы также принадлежите, как принадлежали до сих пор.
В глубине его сознания колыхнулась слабая волна воспоминания. Слыша ее слова, он инстинктивно осознавал, что она говорит сущую правду, хотя пока и не вполне улавливал ее истинный смысл. Он слушал ее и его нынешняя жизнь словно утекала куда-то вдаль, оставляя ему ту личность, которая была намного старше и громаднее его, нынешнего. Именно это ощущение потери, безнадежной утраты его сегодняшнего «я», наводило на мысли о смерти.
— Вы прибыли сюда, — продолжала девушка, — с целью отыскать ее, и люди почувствовали ваше присутствие. Они ждут, каким же будет ваше решение — покинете вы их, так и не найдя ее, или же…
Она неотрывно смотрела ему в глаза, хотя лицо ее начало постепенно меняться, словно увеличиваясь в размере и темнея от числа прожитых лет.
— Их мысли постоянно бередят вашу душу, отчего вам кажется, что они наблюдают за вами, хотя глаза их здесь абсолютно ни при чем. Намерения и устремления их внутренней жизни взывают к вам, домогаются вас. Когда-то, давным-давно, вы тоже были частью единой с ними жизни, и сейчас они хотят, чтобы вы снова вернулись к ним.
Везин слушал эти слова и его робкое сердце захлестывали волны накатывающегося страха; но глаза девушки удерживали его в тенетах радостного упоения, а потому он не испытывал ни малейшего желания спасаться бегством. Она завораживала его, причем воздействие ее почти не затрагивало его нынешнего естества.
— В одиночку эти люди, разумеется, не смогли бы поймать и удержать вас, — продолжала девушка. — Движущий мотив недостаточно силен — минувшие годы заметно ослабили его. Но я, — она на мгновение умолкла и устремила на него доверчивый взгляд своих восхитительных глаз, — я обладаю магией, которая способна покорить и задержать вас. Чарами своей любви. Я могу вернуть вас в прошлое и сделать так, что вы станете жить со мной в былой жизни, ибо сила древних уз, если я вознамерюсь воспользоваться ею, неодолима. И я воспользуюсь ею. Я по-прежнему хочу вас. И вы, столь бесценная душа моего смутного, далекого прошлого, — она прижалась к нему, так, что теперь ее дыхание касалось его глаз, а голос обратился в сладостное пение, — будете моим, поскольку любите меня и целиком находитесь в моей власти.
Везин слышал и одновременно не понимал сказанных ею слов; его охватил безумный восторг. Весь мир распростерся у его ног, сотканный из музыки и цветов, а он летал где-то высоко над ним, пронзая своим телом солнечное сияние чистого, неизведанного ранее наслаждения. Он не находил в себе сил, чтобы сделать хотя бы один-единственный вдох, от ее чудесных слов отчаянно кружилась голова. Они опьяняли его.
И все же где-то вдали, за чертой всех этих сладостных ощущений продолжал существовать страх, витали ужасающие мысли о смерти. Сквозь голос девушки наружу прорывались языки пламени и клубы черного дыма, лизавшие и обжигавшие его душу.
У него было такое ощущение, будто они общаются друг с другом телепатически, поскольку его французский никогда не смог бы ухватить всего ею сказанного. И все же она прекрасно понимала его, а то, что говорила сама, походило на многократное повторение давно забытых стихов. И эта смесь сладости и боли, долетавшая до него вместе со звуками ее голоса, была слишком велика, чтобы вместиться в его малую душу.
— Но я же оказался здесь совершенно случайно… — услышал он собственные слова.
— Нет! — страстно воскликнула девушка, — вы оказались здесь, потому что я позвала вас! Долгие годы я звала вас, и вы пришли, потому что всегда принадлежали мне, и я заполучу вас.
Она снова встала, подошла ближе, глядя на него уже с некоторым дерзким вызовом во взоре — это была дерзость власти.
Солнце скрылось за башнями старого собора, а со стороны равнины поднялась и окутала их густая темень. Стихла музыка городского оркестра. Недвижимо висели листья платанов; Везин почувствовал слабую дрожь. Вокруг не было слышно ни звука — лишь их тихие голоса да мягкий шорох платья девушки. В его ушах шумел стремительный поток собственной крови, а сам он почти не осознавал, где находится и что делает. Некая ужасная магия воображения ввергла его в самую пучину гробницы собственного бытия и несмолкаемым голосом продолжала вещать, что слова ее заслоняют от него реальную правду. Он и сам видел, что эта вроде бы простая, юная французская девушка, со странной неопровержимостью в голосе произносящая все эти слова, удивительно преображается в совершенно иное существо. Он вслушивался в ее речи и в мозгу его вырастала и оживала картина, которая непостижимым образом становилась неподдельной реальностью, не принять которую он просто не мог. Как и прежде, он увидел ее, высокую и величавую, передвигавшуюся по дикой, изломанной гуще лесов и горных пещер, позади ее головы извивались языки пламени, а у ног вихрились клубы дыма. Темные листья обрамляли ее волосы, легко и плавно взметаясь в порывах ветра, и члены ее проступали под жалкими лохмотьями диковинного одеяния. Там были и другие, и их глаза со всех сторон устремляли на нее алчущие взгляды, хотя ее собственный взор неизменно оставался прикованным лишь к Одному — тому, кого она вела за руку.
Она исполняла заглавную партию в какой-то буйной оргии под аккомпанемент музыки напевных голосов, и танец, которым она управляла, окольцовывал громадную и ужасную фигуру, восседавшую на троне и задумчиво взиравшую сквозь зловещие испарения на происходящее, покуда бесчисленные дикие лица и силуэты теснились вокруг нее в безумном хороводе. Но тот, кого она вела за руку, на самом деле был он сам, а чудовищный образ, застывший на троне, как он также понимал, была ни кто иная как ее мать…
Видение это возникало перед его внутренним взором, обрушившись с высоты долгих, похороненных в прошлом лет, и громко взывая к нему голосом пробуждающегося воспоминания. А затем оно стало словно растворяться в дымке, и он опять увидел ясные округлые очертания глаз девушки, неотрывно глядевших на него, и она вновь превратилась в очаровательную молоденькую дочь хозяйки гостиницы, а к нему самому наконец-то вернулся дар речи.
— А вы, — трепетно прошептал он, — вы, дитя видений и колдовского воображения, как получилось, что вы очаровали меня, заставили полюбить вас еще до того как увидел?
С оттенком редкостного достоинства в каждом движении она чуть приблизилась к нему.
— Зов Прошлого, — сказала девушка и с гордостью добавила, — и потом, в реальной жизни я ведь принцесса…
— Принцесса?! — воскликнул он.
— …а моя мать — королева!
При этих словах Везин окончательно потерял голову. Восторг разрывал его сердце, повергая в неведомый доселе экстаз. Слышать этот сладостный, поющий голос, видеть эти пленительные маленькие губы, говорящие подобные вещи — все это полностью лишило его способности контролировать себя. Он заключил ее в объятия и принялся покрывать несопротивляющиеся губы бесчисленными поцелуями.
И все же, пока он делал это, объятый жарким пламенем страсти, он не мог отделаться от осознания омерзительной мягкости, порочной податливости ее тела, ощущал, что ее ответные поцелуи грязнят его душу… Когда же она наконец высвободилась и скрылась в темноте, он продолжал все также стоять, ошеломленный, прислонясь к каменной стене, содрогаясь от ужаса, пронзившего его при прикосновении ее уступчивого тела и внутренне проклиная ту слабость, которая, как он уже смутно осознавал, сулит ему неминуемую погибель.
А из тени старинных зданий, в которой она скрылась, в неподвижное молчание ночи прорвался жуткий, протяжный крик, который он поначалу принял за смех, но в котором затем с уверенностью распознал почти человеческий кошачий вопль.
IV
Везин еще долго стоял, прислонившись спиной к стене, наедине со своими взволнованными эмоциями и лихорадочно скачущими мыслями. Наконец до него дошло, что он совершил одну вещь, которая требовалась для возврата давно минувшего прошлого. Этими поцелуями он признал существование векового прошлого и оживил его. К нему вновь вернулось воспоминание о мягком, едва осязаемом, ласковом прикосновении в темном коридоре и он невольно вздрогнул. Девушка сначала подчинила его себе, а затем подвела к совершению одного-единственного шага, который был ей необходим. Его подстерегли — по истечении веков, — схватили и покорили.
Он и раньше смутно подозревал это и потому искал пути к бегству, а значит и спасению. Но в любом случае, сейчас он был бессилен управлять своими мыслями или волей, ибо сладостное, фантастическое безумие происшедшего взметнулось в его сознании подобно древнему заклинанию и он упивался своим очарованием, поскольку неуклонно приближался к миру, который был гораздо больше и намного неистовее того, к которому он был приучен до сих пор.
Луна, бледная и громадная, как раз всходила над походившей на море долиной, когда он наконец поднялся, чтобы вернуться в гостиницу. Косые лучи луны придавали окружающим домам совершенно иной вид, отчего их крыши, уже начинавшие поблескивать от росы, будто еще выше взметнулись в небо, а фронтоны и причудливые старые башни маячили вдали, словно укрытые пурпурным покрывалом.
В серебристой дымке собор смотрелся совершенно нереально. Везин шел медленно, стараясь держаться в тени. Улицы были абсолютно пустынны и безмолвны; все двери захлопнуты, ставни окон затворены. Кругом не было видно ни души. Все заполняло молчание ночи. Ему казалось, что он бредет по городу мертвых, кладбищу с гигантскими, гротескными надгробиями.
Не переставая удивляться тому, куда же столь бесследно исчезла шумная дневная жизнь города, он прошел к задней двери гостиницы, намереваясь никем не замеченным пройти к себе в комнату. Он благополучно достиг внутреннего дворика и пересек его, также стараясь прижаться поближе к безопасной тени у стены. Везин скользил вдоль нее, мелко семеня на цыпочках — точно так же, как вели себя престарелые постояльцы гостиницы, передвигаясь по столовой, но затем ужаснулся, поймав себя на мысли, что делает это совершенно машинально. И в тот же миг его поразил странный импульс, ударивший в самый центр сознания: ему страстно захотелось опуститься на четвереньки и так бежать дальше — бесшумно и быстро.
Он посмотрел наверх и в голову ему пришла идея заскочить на подоконник своей комнаты, вместо того, чтобы подниматься по лестнице. Это казалось ему наиболее простым и естественным путем. Везин подозревал приближение начала некоей ужасной трансформации, превращения его в нечто совершенно другое, и потому чувствовал страшное напряжение.
Луна взобралась еще выше и тени на той стороне улицы, по которой он двигался, стали заметно гуще. Он старался придерживаться самых темных мест и наконец добрался до крыльца со стеклянными дверями.
В отличие от обыкновения сейчас там горел свет — другие постояльцы, похоже, еще не легли спать. В надежде проскользнуть через холл незамеченным, он осторожно открыл дверь и прокрался внутрь, но в то же мгновение заметил, что в холле кроме него есть кто-то еще.
Слева от него у стены лежал какой-то крупный темный предмет — поначалу ему показалось, что это забытая кем-то домашняя утварь. Неожиданно предмет шевельнулся и он подумал, что это просто громадная кошка, очертания которой были отчасти искажены игрой света и тени. Затем предмет неожиданно распрямился прямо у него перед глазами и Везин понял, что видит перед собой хозяйку гостиницы.