- Жизнь за жизнь. Ведь однажды это может быть и твоя…
Собеседник покивал головой, с невыразительным лицом выслушав ответ городского головы. Всё верно - жизнь золотом не измеришь, да и не всегда купишь… Всяко оно может повернуться, а иметь возможность вытащить кого из рук палача это дело нешуточное. И верно намекнул этот Стайн - однажды может быть выкуплена и его, Салдана, собственная шея. И он согласился.
- Ну что ж. Есть у меня на примете человечек - ловкий и о смерти ещё не задумывается. Когда?
Стайн с облегчением вздохнул, откинувшись обратно на спинку кресла и забавляясь игрой огненных бликов в резных гранях хрустального стакана. Повертев его в пальцах, аккуратно поставил на столик и поднял глаза на собеседника.
- Мороз может установиться в любое время, и тогда у нас останется не более суток, пока лёд на реке не окрепнет. Пока что погода благоприятна… но я менее всего советовал бы на это полагаться.
Тот еле заметно усмехнулся и кивнул. Всё понятно. Хоть магики и соблюдают нейтралитет, но видать, кто-то из них ворожит родному городу - да вестимо дело, не за пустые слова. Оно и понятно, если втихомолку да без шума, только для своих - на многое глаза закрывают.
А бургомистр продолжил негромко, словно говоря сам с собой.
- Ни в каких бумагах, естественно, ничего такого не будет. И официально на совете о таком даже не помышляли. Но я поговорил поодиночке, тайно, со всеми мало-мальски влиятельными членами городского совета, и моё мнение не только одобрили, но и поддержали…
Вот так и был сделан первый шаг маленькой девчонки к бездонному обрыву в Непознаваемое. Правда, тогда она ещё не знала об этом. И даже не задумывалась - верно, верно заметил Упырь. Кто же в пятнадцать думает о неизбежном - разве только неисправимые пессимисты?
А пока Линн лежала, закопавшись в груде мусора, которую устроила с подветренной стороны солдатня из лагеря графа Ледвика. Хоть и рыскали вокруг городских стен суровые и неулыбчивые патрули, хоть следили, чтобы никто не мог без ведома предводителя въехать, а тем более выехать и вызвать подмогу - а всё же обыскивать кучу отбросов и извергнутого содержимого солдатских задниц никто не додумался.
Запашок был ещё тот, вполне можно себе представить, но по крайней мере внутри было куда теплее, чем снаружи. А главное - между обгрызанным добела кабаньим черепом и порванным седлом прекрасно просматривался ряд палаток. И большое, алого шёлка жилище самого графа, поставленное посреди некоего подобия площади в центре лагеря.
- Твоё дело - сжить со света Ледвика. Как ты это сделаешь, меня не интересует. Иначе - ты знаешь, что тебя ожидает… - так напутствовал её Упырь перед тем, как Линн по верёвке спустилась с городской стены в мутную круговерть ночной вьюги.
Да, она знала. И это знание не раз и не два заставляло её содрогнуться - и помнить о своей ненависти. А пока что…
В прилаженном за пазухой мешочке, зажатый меж двух дощечек, до поры покоился нож из чёрного стекла. Стекло это добывали у подножия огнедышащих гор, на островах далёкого юга. И обладало оно тем свойством, что сколы его были острее всего, что и могла только измыслить пытливая мысль оружейников. Даже гномьей выделки сталь, заточенная до неимоверной остроты и легчайшим прикосновением убирающая поросль с дворянских щёк и подбородков, не могла сравниться с чёрным стеклом. Потому-то и пользовались этим дорогим, но ужасно хрупким материалом лекари - если им надо было зачем-то разрезать человеческую плоть, да иногда магики для своих жутко непонятных изысканий.
Вот и лежала Линн под прикрытием свалки, и уже чуть ли не наизусть высмотрела и смены караула, и когда графу приносят еду в палатку, и когда он сам выходит, весь важный и разодетый, дабы немного размять ноги. И манеры речи, и характерные слова… Собственно говоря, она уже знала - что и когда сделает, а остальное время только убеждала себя, что лучшего способа не придумать.
Заметив, что ранний зимний вечер уже набросил серое покрывало на хмурое небо, Линн закрыла глаза, вздохнула - и решилась.
Рэггл, старый и худой как свечка слуга графа Ледвика, так и не успел понять, отчего его сердце
Тут же выхватила из рукава заранее отхваченный кусок верёвки, одним взмахом прикрепила уже покойного графа к столбу. Разжала сведённую судорогой руку, уронила в грязное месиво, из коего состоял пол в этой половине большой палатки, уже ненужный нож. Спохватившись, вынула из другого мешочка за пазухой знак, положила рядом - и выскользнула из палатки.
Со знаком этим была особая история. Порасспрашивав о Ледвике перед тем, как идти на казавшееся остальным безнадёжным дело, она отметила для себя одну немаловажную деталь - что граф некогда вырезал под корень один древний, гордый, но обедневший род. И вспомнила, что знак с гербом того рода, старый, грязный и покрытый бурым налётом - как бы не засохшей кровью - она видела в груде старого хлама на чердаке гильдии. Так почему бы не подстроить всё как месть?
И ей это удалось. Часовые не обратили никакого внимания на Рэггла, по какой-то надобности или поручению вновь выскочившего наружу и помчавшегося весьма резвой прытью куда-то к палаткам сотников. Да и по правде говоря - обращаем ли мы внимание на слуг, если нам сейчас ничего от них не надо? Вовсе нет - те шныряют себе по своим делам, рядом и вокруг нас. Мы их видим - и не замечаем.
Вот это-то ценное свойство и позволило Линн безвозбранно кануть в круговерть вьюги, в спасительную темноту. И даже выйти за пределы лагеря почти к каменной башне у реки, прежде чем сзади сквозь завывание ветра послышались крики. Но поздно, поздно - торжествующая девчонка летела как на крыльях по ещё тонкому, прогибающемуся и трескучему под её лёгкой походкой льду, огибая громаду башни и пробираясь над тёмной водой в город.
Как она попала в развалины пивоварни, где мрачный Салдан который уж раз обдумывал, а правильно ли он поступил и что теперь делать, Линн не помнила. Равно как не задержалась в её памяти холодная и беспощадная истерика, когда возбуждение отпустило. Как Тайши разжимала тупым кинжалом рот, заливая в глотку жгучее зелье для успокоения; как её переодели и тайно, подземным лазом принесли в гильдию - ничего этого бьющаяся в судорогах девчонка не помнила.
* * *
- Ну и что будем делать дальше? - Зугги бросил на едва живого Соплю короткий взгляд, а затем вопросительно посмотрел на мерно и тихо раскачивающуюся Линн.
- А что мы можем? Дотемна сидим здесь, ночью опять вверх по течению, - девчонка смотрела невидящим взглядом в еле заметные язычки костра, который кузнец иногда подкармливал то веточкой, то шишкой - всё ж как-то уютней у огня.
Пожав плечами, старик промолчал. И так было всё понятно. Соплю к целителю не потащишь, да и где его найти, целителя-то? Не в полунищей же деревеньке на той стороне реки. Так что, похоже - если парнишку не попустит, то не жилец он.
А сам кроил добротную шерстяную ткань и сшивал её тонкой кожаной ленточкой. Против воли Линн заинтересовалась, следя за ловкими пальцами мастера. Они словно жили отдельно от тела и даже от глаз - своей таинственной, деловитой жизнью. И уже ближе к вечеру, когда под сводами леса стало еле заметно смеркаться, а с реки несмело приплыли первые, ещё редкие лохмы тумана, Зугги закончил свою работу.
Из длинной щегольской накидки здоровяка-колдуна вышла очень даже симпатичная одёжка для кузнеца. А самой Линн он бросил на колени нечто непонятное.
- На, примерь, - и еле заметно, устало улыбнулся.
Девчонка, отметив, что Синди на плече не наблюдается - отправилась охотиться, зверушка огнепыхающая - расправила и встряхнула серую шерсть. Это оказался недлинный плащ - с двойным слоем ткани на левом, излюбленном дрордой плече, и с кокетливой пелеринкой вверху. Швы были красиво обмётаны крестиком, а на ворот кузнец пустил алую с золотом полосу, выдранную из пояса незадачливого колдуна.
Линн встала, ощущая во всём теле некую странную лёгкость и послушность. Набросила одежду на плечи, вдела в петельку застёжки примётанную с другой стороны деревянную палочку-пуговицу. Попрыгала чуть, заметив, как в голове слегка зазвенело и стукнулись друг об дружку две-три ленивые, невесть как оказавшиеся там мысли. Затем завернулась поплотнее - плащ оказался пошит на славу. И закрывал хорошо, и не мешал ходьбе или даже бегу.
- Спасибо, Зугги - ты мастер на все руки, - негромко, но с чувством произнесла она.
Кузнец кивнул, уже жуя подогретую на огне лепёшку.
- Я посплю пару часов - пока совсем не стемнеет, - устало и чуточку смущённо бросил он и растянулся на холстине.
Призадумавшись, Линн припомнила, что днём она проспала несколько часов, так что и впрямь - теперь её очередь на стрёме быть. Или как там говорят косолапые, вразвалку ходящие морячки - вахту стоять?
И она принялась расхаживать туда-сюда пружинистым бесшумным шагом, иногда поглаживая ещё топорщащуюся обновку и прикидывая планы на будущее. Не раз и не два её взгляд словно ненароком падал на тихо сопящего во сне кузнеца, и каждый раз, словно обжёгшись, стекал на другой предмет или окружающее…
- Вставай, Зугги - уже почти совсем стемнело.
Заспанный и слегка очумевший спросонья кузнец подхватился на ноги. И действительно - солнце давно село, и вокруг снова царила бархатная мягкая темнота. Лишь кусочки неба ещё светились сквозь прорехи лесных крон вверху.
Он с удовольствием поел, запил травяным отваром, что изнывающая от безделья Линн уже успела заварить и отставить в сторонку - дабы распарился и настоялся. Затем сыто и сладко потянулся. Спохватившись, обернулся к будто задремавшему Сопле и прикоснулся к его холодному лбу пальцами.
- Оставь его, он уже закончил свой земной путь, - мрачно заметила Линн, и действительно - парнишка уснул навсегда.
- Каких богов он хоть почитал? - Зугги отдёрнул руку, словно обжёгшись.
Затем вздохнул, пересилил себя - и закрыл покойнику словно укоризненно глядящие глаза. Сделал над собой охраняющий знак, покачал лохматой после сна головой. Услышав ответ, что вроде иногда поминал тёмную богиню ночи, он призадумался. Потом поднял лицо.
- В реку?
Линн молча кивнула. Река была ничуть не лучше и не хуже иных мест - а вот тайны умела хранить куда как надёжнее. Потому быстро собрала вещи, тихо свистнула не замедлившую явиться на зов Синди. И пошла вслед за кузнецом, с пыхтением несущим свою скорбную ношу.
Лодку они еле вытащили из кустов и осторожно столкнули в реку. Зугги вставил вёсла в поворотные рогульки, коими плоскодонка по бедности была оснащена вместо стальных уключин, и в десяток сильных гребков выгнал её на глубину.
- Жил он бесталанно и помер не по-людски. И всё же, Ночь, прими под своё широкое чёрное крыло ещё одну душу. Хоть мало добра он в жизни сделал, но ещё меньше от жизни видел. Даже имени толком не знаем. Эх! Покойся с миром, Сопля… - и Зугги отпустил тело в тёмную глубину струящейся воды.
А девчонку, тихо и смиренно угнездившуяся на носу лодки, посетили совсем другие мысли. Ведь старине Зугги тоже не было места в её дальнейших планах…
После следующей ночи лодку пришлось бросить - река здесь обмелела, и застрявшие на дне топляки и коряги сделали дальнейшее плавание не только медленным, но и весьма опасным. Зугги не без сожаления оставил плоскодонку в прибрежных кустах.
- Авось, найдёт кто да приспособит к делу… - пробормотал он.
У Линн было другое мнение по этому поводу, но она благоразумно оставила его при себе. В конце концов, меток на лодке никаких не было - в том девчонка удостоверилась лично, сбегав днём к реке за водой и быстро, но пристально осмотрев плоскодонку. Так что если бы кто и смог признать, так это мастер, сделавший её - что уже совсем было бы невероятным совпадением.
Выйдя к опушке леса, за которой весеннее солнце щедро светило на крестьянские поля, кузнец скомандовал привал.
- Слушай, Линн. Неровен час, а если придётся нам разбежаться? Давай сразу добычу-то поделим - и каждый свою долю к себе в мешок. Сколь мне уделишь - треть аль четверть?
Та не могла не признать резонность доводов старика. А с другой стороны - да так даже и лучше было бы. Меньше подозрений…