Красный немедленно дал ему пинка.
— Ты чего дерёшься?
— А ты чего бастуешь?
— Хочу шестичасовой рабочий день! Я за четырёхчасовой ничего заработать не успеваю.
В зале заржали.
— Тогда шланг соси и этим грейся!
Красный пролетарий опять врезал синему пролетарию под зад.
— Буду бить тебя, пока не выбью всю дурную кровь, — гордо заявил он.
— Да ты, Марио, правоохранитель! — обвинил его синий клоун. — Ты красный как Ленинская комната!
Марио не смутился, а подбоченился и выдал на публику:
— У нас, пролетариев, одна извилина, поэтому мысль движется строго по прямой.
Смех в зале перерос в гомерический хохот. Аплодировали не только господа и судари в первых рядах, купцы и лавочники, рантье и менеджеры среднего сектора, но и работяги с галёрки.
— Столько времени подряд и всё на позитиве? — обиженно вопросил синий клоун.
— А чего нам унывать, Луиджи? Мы знаем, что мы правы, а в правде вся сила. Кто сильнее, тот и прав, поэтому я буду тебя бить.
— А я буду бастовать!
Марио немедленно отвесил ему поджопник, дал оплеуху и чпокнул звонкого щелбана под гул барабана из оркестра.
— Это нетолерантно! — загундосил Луиджи.
— Смотрю на протестный движняк и не врубаюсь, откуда такие борзые?
— Ума нет, а дела хочется, вот и пишутся молодые пролетарии во взрослый блудняк.
— Придётся заткнуть тебе рот, — Марио решительно засучил рукава.
— Тогда ты услышишь глас афедрона! — не сдался синий клоун.
Красный погнался за ним, но синий, бросив плакат, улепётывал и пару раз увернулся от карающего штиблета. На третий раз нос ботинка врезался в отвисшие портки и там застрял. Марио замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но плюхнулся на ковёр. Луиджи изловчился, сложился пополам как китайский ножик, заглянул себе между ног, словно что-то там проверяя, выпрямился, провернулся на месте и выкрикнул в зал:
— Теперь порядочек!
Перебивая смех, с галёрки донеслось:
— Жги, дырявый!
Протестный клоун словно этого и ждал. Он наклонился и издал протяжный звук, сопровождаемый басовитым аккомпанементом тромбона. В портках у клоуна обнаружилась здоровенная дыра, искусно пробитая красным пролетарием.
— Ты пердишь как грузчик, — заявил Марио, сидя на ковре.
— Тогда я буду пердеть как агитатор! — гордо ответил синий.
Попрыгав на прямых ногах не разгибаясь, он повернулся головой к выходу, гузном к залу и отчётливо прорычал:
— Даёшшь-шестичассовой ррабочий день!
«Это у него чревовещание?» — даже усомнился Щавель, настолько похоже вышло.
Зал завыл над выходкой пропагандиста.
— Знакомый гудок! — вскочил возбуждённый Марио. — Мой друг на этой фабрике работал.
Из-за кулисы торопливо, но, сохраняя достоинство, вышел усатый распорядитель во фраке.
— Заканчивайте тут агитацию! — накинулся он на клоунов, за ним бежали униформисты, но синий не растерялся и провозгласил чревным вещанием:
— Проклятье палачам и работорговцам!
Преследуемые шестёркой униформистов, клоуны Марио и Луиджи были изгнаны с арены под бешеный марш, затем оркестр умолк. Распорядитель зажал нос, сморщился. Публика ответила свистом и аплодисментами. Помахав перед лицом платочком, объявил:
— Чтобы развеять дух несогласия, прредставляю вашему вниманию… пррреееестидижататора!! Высокотехнологичный! Басурманский! Фокусник-факир-р Тагир-р!
«Клоуны не китайцы, — Щавель с разочарованием комкал в кармане платок. — Пока мы тут просиживаем, бомбист удирает или готовит новый теракт».
Басурманин в шароварах и чалме выдувал огонь, пускал из рукава голубей, доставал из-под халата всё новых и новых кроликов, притягивал металлические предметы и доставал из-за уха распорядителя цветы, словом, делал всё то, на что способен средний колдун, только без волшебства. «Откуда взяться магии? Тут всюду электричество», — Щавель брезгливо поглядывал на арену, жалея о потерянном времени. Между тем, распорядитель объявил о новом акробатическом номере, на манеж легко выскочил гимнаст в искристом обтягивающем трико и поклонился публике. Пружинистым шагом прошёлся по арене, проворно взобрался по верёвочной лестнице на самую верхотуру
Жёлудь подпрыгнул на месте, повернулся к отцу, запнулся от волнения, ткнул пальцем в накрашенного гимнаста и крикнул:
— Он!
* * *
За стенами шапито был слышен оркестр, реагирующий на пируэты гимнаста. Священник ждал, опираясь на зонт.
— Вы уверены?
— Трудно обознаться, — Жёлудь не мог сформулировать, по каким признакам определил летающего китайца, по походке, лицу, фигуре или всему вместе. — Точно он.
Плоская подбелённая физиономия с напомаженными губами и в Щавеля вселила уверенность, он только кивнул.
— Как действуем? — спросил он. — Сейчас выступление закончится.
— Оцеплять нет времени, — кивнул священник. — Берём полицейского, идём за кулисы и задерживаем артиста в присутствии представителя власти, — запустил руку в прорезь сутаны, достал из брючного кармана крошечные кандалы. — Знаете, как ими пользоваться? Надеваете на большие пальцы и затягиваете потуже.
— У нас есть вязки, — старый лучник предъявил запасную тетиву. — Нам так сподручнее.
— Не будем терять время, господа.
Отец Мавродий зацепил возле касс скучающего городового, показал жетон с прорезью. Особая оперативная группа, усиленная сотрудником органов внутренних дел, вошла в задние пределы шапито.
Зал рукоплескал, дудел во все духовые оркестр, выступление акробата закончилось.
«Ткнуть ножом в бедро или пониже ягодицы, если сзади окажусь, — размечал командир зону поражения. — Лучше попортить, но зато взять быстро и живым, чтобы мог говорить».
Циркачи не препятствовали странной четвёрке шляться по служебным помещениям, но срочно вызвали директора. Навстречу полицейскому выкатился распорядитель, он же директор цирка. Длинные напомаженные усы торчали в разные стороны как стрелки семафора.
— Судари мои, сюда нельзя, — загородил он дорогу. — У нас представление. Заходите потом, милости просим, а сейчас не размагничивайте артистов. У них настроение!
— Уголовный сыск, — отец Мавродий предъявил жетон. — Вы хозяин заведения?
— Слушайте этих господ, — поддержал городовой, когда директор продолжил лепетать — тайный знак не оказал на него воздействия.
— Что вам угодно?
— Нам угодно переговорить с акробатом, который сейчас выступал, — с холодной настойчивостью вмешался Щавель. — Как его зовут?
Директор-распорядитель уступил. Плечи опустились, усы качнулись вниз, как железнодорожный семафор разрешает движение поезду.
— Ли Хой, — с видом величайшей покорности судьбе вздохнул он. — Вы не могли бы после…
— Кстати, где он? — перебил священник.
— Тут или в фургоне, сейчас найдём, — судя по визгливым голосам, на ковре опять паясничали клоуны-дегенераты, избрав своей жертвой униформистов. — Шмуклер! Разыщи Ли Хоя.
— Мы сами найдём.
— Тогда проводи господ…
«Будь они неладны», — разобрали все в красноречивом умолчании.
Карлик в шутовском мундире с аксельбантами, как у дембеля-хлебореза, махнул рукой, приглашая следовать за собою. Ковыляя враскачку, получеловек-полуживотное вывел гостей на двор, где у парового электрогенератора подкидывала уголь в топку мохнатая джигурда.
— Ли Хоя не видел, — обратился к джигурде Шмуклер.
Ворчание было ему ответом.
— Поищем и найдём, — заверил карлик.
Косолапый проводник увёл на площадку, где мужики свинчивали детали грязевого бассейна.
— Ли Хоя не видели?
— Кого? — у монтажников были стоеросовые морды и кондовая одёжка, явно местные, непохожие на расфуфыренных цирковых пройдох. — Ты обо что?
— Нет? Пойдём дальше, — поманил карлик и завёл опергруппу в лабиринт телег.
— Вот он! — крикнул Жёлудь, вытягивая руку.
Все обернулись, куда он указывал. Из дальнего фургона высовывался китаец-акробат, склонившись к джигурде.
— Он там!
Опергруппа ринулась туда, а джигурда прыгнула навстречу, грозно рыча и колотя кулаками в грудь. Шмуклер бросился под ноги.
— Скотина! — Жёлудь схватил карлика за воротник мундира и запустил в мятущуюся джигурду. Шмуклер пролетел через две телеги, угодил джигурде прямо в голову, сбил наземь.
Китаец выскочил из фургона.
Виляя между возами, оперативники рассеялись по двору, выбирая каждый свою дорогу, чтобы не мешать другому отрезать путь беглецу. Джигурда вскочила, Щавель был совсем близко. Жёлудь хлопнул ладонью слева, где в бою висел колчан. Вместо оперения пальцы цапнули пустоту.
«Лук забыл!» — ошалел парень.
Джигурда схватила Шмуклера и метнула в надвигающегося боярина. Суча кривыми ножками, карлик с визгом пролетел мимо уклонившегося старого лучника, врезался в оглоблю, закатился под телегу в навоз.
Борта возов не оставляли иного выхода кроме как пройти сквозь джигурду. Щавель прыгнул навстречу чудовищу. Джигурда оскалилась, зубы в пасти были крупные и белые. Оглушительно бабахнул выстрел.
Ветерок взбил гриву. Джигурда присела, в глазах испуг. Щавель бежал на неё, исполненный решимости не останавливаться, что бы ни случилось. Джигурда метнулась с дороги и исчезла за ближайшим фургоном.
Выскочив на открытое пространство, Щавель позволил себе оглядеться. Отец Мавродий с зонтом в одной руке и с револьвером в другой трусил ему навстречу.
— Где китаец? — крикнул Щавель.
— Вот он! — снова проорал Жёлудь, но уже с крыши деревянной фуры, указывая куда-то вглубь двора. — За ограду лезет, гадина!
— Все за мной! — Щавель увлёк к воротам оперативную группу.
Жёлудь следовал за ними, перепрыгивая с фургона на фургон, крыши прогибались, опоры трещали, но молодой лучник успевал оттолкнуться и покинуть ломающуюся конструкцию.
— С дороги! — скомандовал полицейский звероподобной Гаянэ.
Девушка шарахнулась, стыдливо прикрывая руками болтающиеся прелести. Под шерстью их всё равно не было видно.
Когда преследователи выскочили с хоздвора, от касс во всю прыть уносилась пролётка, в которой отсвечивал приметный костюм акробата.
— Ходу! — подстегнул Щавель свою команду, в которой слабым звеном оказался отец Мавродий. Не приспособленный к бегу священник уже начал отставать. — Ещё чуток.
На стоянке ожидал пассажиров паровой экипаж. Не такой роскошный, как вчерашнее самоходное ландо, но украшенный теснением по коже, сразу видно — купеческий.
— Следуй за ними! — Щавель показал водителю жетон с прорезью.
— Да вы кто? — заартачился погонщик паровой машины, но в пассажирский отсек уже лезли полицейский и рослый франт, разнаряженный под гламурного выживальщика, а их нагонял священник с зонтом и револьвером.
— Полиция, — пропыхтел городовой.
— Это приказ, — ледяной голос заставил шофёра замереть и съёжиться. Священник добежал и полез на приступок. Молодой франт схватил его под локоть и буквально втащил в машину.
— Гони, — приказал Щавель.
— Дык, кочегара позвать… — попробовал вяло отнекиваться водитель, но ему не оставили выбора.
— Жёлудь, вперёд, заряжай дрова.
Франт перепрыгнул на переднее сиденье, распахнул дверцу топки, закинул в огонь берёзовые чурбаки.
— Топи педали, пока не дали! — вразумил запыхавшийся отец Мавродий.
И извозчик втопил.
Машина хоть и стояла под парами, ей требовалось время, чтобы набрать давление. Экипаж выкатился со стоянки и поехал по проспекту Льва Толстого, в конце которой виднелась уносимая конями пролётка.
— Уйдёт… — с сожалением протянул Щавель.
— Не уйдёт, — заверил отец Мавродий.
— Керосину плесни, — подсказал извозчик.
Жёлудь нашарил под сиденьем стальную фляжку, скрутил пробку, плеснул на дрова. Из топки пыхнуло пламя, обдав лицо жаром. Парень почуял вонь спалённых волос. Остальное уберегла куртка.
— Ещё дров подкинь, — сказал Щавель.
Топка раскочегарилась, вода забурлила в трубках отопительной системы, машина набрала ход.
— Не уйдёт, — с хищным самодовольством отметил священник.
Пролётка нырнула в Кабальный проезд, но паровой экипаж повис у неё на хвосте.
— Давай, родной, давай, топи, — погонял городовой, чуя важное дело. — Вишь, какие господа с тобой злодея гонят. Рули на полную катушку.
Купеческий шмаровоз поддал жару. Из трубы летели адовы искры. Густой дым шпарил наружу. Свистел пар, кузов раскачивался на рессорах. Экипаж стремительно настигал пролётку. Из-за откидного верха то и дело высовывался китаец. Привставал на облучке, нахлёстывал коней что есть мочи. Отец Мавроди укрепился на ногах, придерживаясь за плечо городового, выстрелил поверх ветрового стекла раз, другой. Экипаж на миг окутало синим дымом.
— Убить хочешь?! — дёрнул за рясу Щавель и усадил рядом с собою.
— Пугнуть хочу, чтобы мысли не было соскочить. Пусть боится оказаться рядом с нами сейчас, чем немного позже за городом. Догоним, когда не будет улиц и закоулков, — отец Мавродий встал, пальнул, плюхнулся на сиденье, откинул барабан, выбросил стреляные гильзы, подцепляя ногтём за закраину, набил пустые каморы новыми патронами, которые проворно доставал из кармана.
«С палец величиной!» — ужаснулся Щавель.
— Не остановится — подстрелю лошадь, — сообщил отец Мавродий, закрывая барабан.
Хитрый ходя съехал на пустые окраины, где движения не было. Стегая коней, он надеялся оторваться, как сделал в начале бегства. Спрыгивать и сдаваться под дулом револьвера у него желания не было. По стуку пуль в повозку ниндзя понял — эти стреляют на поражение. Своё намерение преследователи обозначили сразу и недвусмысленно.
Город кончился. Повозки выскочили на объездную дорогу — слева стояли казённые постройки, справа лепились к обрыву хибары бедняков, впереди был мост.
— На Болотную рвётся, гад, — проорал возбуждённый погоней извозчик. — Там есть, где спрятаться.
— Не обгоняй его, — крикнул отец Мавродий. — Виси на хвосте, делай вид, что скорость на пределе.
— Уйдёт, — сказал Щавель.
— Не уйдёт, — священник-детектив был искушён в своём хобби. — Если сейчас нагоним, он спрыгнет и юркнет куда-то в туда, — показал он на кривые избушки с заросшими репьём и крапивой проулками. — Не найдём потом в этих дебрях.
— Он приметный.
— Не догоним. Видели, как он двигается?
— А у меня вот что есть, — Щавель вытянул из-за спины АПС.
— Ого! — изумился отец Мавродий.
— Не «ого», а «стечкин».
Приподнявшись на цыпочки, акробат заворотил коней на мост. Пролётка опасно накренилась, левые колёса оторвались от земли, но тут же опустились на дорогу. Чёртов ниндзя без труда балансировал, нахлёстывая поводьями коней, орал что-то неразличимое за грохотом ободьев и копыт, озирался как умалишённый.
«Шустрый какой», — без всякой радости отметил Щавель.
Он сдвинул переводчик предохранителя в положение для ведения одиночного огня и дослал патрон.
Повозка соскочила с моста на низменный берег Оки.
* * *
— Товарищи, гидра рабочего класса устала отращивать всё новые и новые головы!
Молодой профсоюзный лидер взмахнул кулаком перед внимающими пролетариями, лежащими и сидящими на лужайке возле Муромского затона. Кое-где были расстелены покрывала, стояла нехитрая снедь, бегали детишки. Из соображений конспирации пришли с семьями, чтобы полиция не заподозрила в собрании рабочих заседания стачечного комитета. От женских коллективов также явились представительницы. Баб собралось немало, поэтому выглядело всё благочинно. Дымились костерки, пахло шашлыками. Закуска в долгих дебатах была совсем нелишней.
— Мы не можем терпеть произвола властей, — продолжал гнуть свою линию активист. — Вчера в межконцессиональной резне они убили губернатора и назначили этого бесхребетного тирана Пышкина. Арестованы десятки наших товарищей. Взорван дом в пролетарском квартале. Вы, наверное, уже слышали. Я в этом доме жил. Я вам больше скажу, за взрыв дома арестовали мою мать. Ничего лучше не придумали, да? Тупости жандармов нет предела. Арестовали бы и меня, если бы я не был в гостях. Провокаторы готовы подставить наши головы, чтобы они пострадали в подковёрной борьбе купеческих наймитов. Они сражаются ради прибыли своих сатрапов. Почему же страдаем мы? Почему мы терпим? А я скажу, отчего такое происходит. Потому что мы молчим!