— Нам бы надо догадаться взять пятый корабль, — почти жалобным голосом сказала я капитану Карале.
Карале был темноволосым человеком небольшого роста с густыми усами и угрюмым характером, который всегда видел тину там, где другие — золото. Капитан разговаривал специфически небрежным языком старого морского волка, который усиливал впечатление от его мрачной натуры. Когда Карале говорил, вместо «да» слышалось «айда» или «ада», вместо «к тому же» — «омут же», а когда Карале говорил «для» — слышалось — …
— Да, госпожа, но это может привести к тому, что мы потеряем на один корабль больше, — сказал он. — Эти чертовы боги, должно быть, совершенно пьяны в своих небесных тавернах, только поэтому они позволили нам забраться так далеко и сохранить наши шкуры в целости, а мясо — на костях.
— О мой бедный, славный Карале, — ответила я, — мой брат потратил целое состояние на пожертвования, прежде чем я смогла отправиться в путешествие. Кроме того, я без конца потакала многочисленным местным шаманам, каждый из которых чувствовал себя хозяином положения, сидя в покосившемся «дворце», обмазанном для «красоты» глиной, смешанной с соломой. И за все это время единственный плохой период — когда мы попали в штиль продолжительностью в неделю около острова Кораблекрушений.
— Запомните мои слова, госпожа, запомните их хорошенько, — пробурчал Карале, при этом его черные брови как маленькие, но грозные мечи скрестились у переносицы, — впереди у нас очень тяжелое время, нас будут преследовать неудачи. Мы еще не раз пожалеем о том, что не остались дома, сразу после того как боги протрезвеют.
В ответ я рассмеялась:
— Ты хочешь сказать, Карале, что наша удача была чрезмерной?
— Смейтесь, сколько вам будет угодно, госпожа, — сказал Карале, — но в таких случаях обстоятельства неумолимы, и это хорошо известно всем, кто решает испытать судьбу, плавая под парусами по соленым водам. Когда в начале путешествия случается поломка, это оборачивается безоблачным небом в конце.
— Следуя этой логике, — ответила я, — самая прибыльная экспедиция должна была бы начаться со смерти твоей матери.
— Так то была моя сестра, миледи, — ответил Карале, — истинно сучьей дочерью она являлась, простите великодушно за выражение. Я был искренне рад увидеть ее в гробу. Но в конце концов она стала лучше воспринимать интересы семьи, и, видимо, ее смерть позволила мне увидеть самые светлые дни жизни.
Несмотря на сумрачность натуры, Карале был одним из лучших капитанов моего брата. Действительно, на Карале стоило посмотреть в сражении, когда он становился неукротимым и дрался, как лев.
Мне снова захотелось рассмеяться, но я боялась, что это вызовет еще более мрачные комментарии. Вместо этого я придала лицу жесткое выражение и, вздохнув, сказала:
— Хорошо, но согласись, у нас нет другого выбора, мы должны двигаться дальше. Нас ждут. Мы должны привезти письма, продовольствие, товары.
— Да, госпожа, это наша прямая обязанность, — подтвердил Карале со скорбным выражением лица. — Никто не посмеет сказать, что капитан Карале когда-то отлынивал от выполнения долга. Кроме всего прочего, я хорошо понимаю, что нашим представителям, должно быть, очень одиноко и тоскливо так долго жить вдали от дома. Когда они встретят нас, их жизнь станет немного веселее.
Произнеся это, Карале лихо закрутил усы, как бы удостоверяясь в том, что их концы смотрят вниз, как и полагалось, после чего отправился с важным видом восвояси, чтобы сделать несносной еще чью-нибудь жизнь. Наблюдая за тем, как капитан неуклюжей походкой, сутулясь и раскачиваясь, идет по палубе, я вдруг подумала, что обитатели наших представительств, по всей видимости, придут к выводу о необходимости покончить счеты с жизнью, если они очень долго будут созерцать невероятно мрачное лицо капитана. Я решила сделать визит как можно более, коротким. Может быть, мне удастся убедить жителей отдаленного поселения сделать склад для хранения провианта и оружия, чтобы другая экспедиция в случае нужды могла бы воспользоваться им. Там можно было бы спрятать приобретенные в результате торговых операций товары, пригодные для длительного хранения, тогда я смогла бы как-нибудь разместить оставшееся на четырех кораблях.
Первое, что пришло мне в голову, — использовать собственную каюту, которая была достаточно вместительной. Я поручила корабельному плотнику соорудить небольшую нишу недалеко от входа в каюту, где я разместила сундучки заклинателя. Я устроила подвесную койку прямо над ними, так чтобы мне достаточно удобно было спать на обратном пути.
… Раздался крик впередсмотрящего, и из моря поднялся и предстал перед нашими глазами мыс Демона.
Это был лишенный растительности, унылый, совершенно не защищенный от ветра участок земли, часть гряды несколько отдаленных от моря, необитаемых гор. Две пещеры, точно черные пустые глазницы, отмечали верхнюю часть возвышенности. Разделял их дугообразный скалистый хребет, похожий на крючковатый нос. Глубокий разлом с рваными краями образовал рот, искривленный в мрачной ухмылке, а завершали картину два острых камня, похожие издалека на рога дьявола.
Мыс Демона оправдывал свое название, хотя я не знаю, кто впервые увидел его. Может быть, это был абориген Заполярья, который проплывал однажды мимо на своем пути из отдаленного небольшого поселения. Представляю, как застучали зубы того парня со спутанной бородой и длинными волосами, когда вид этой причудливо искореженной земли заставил его сердце дрогнуть и сжаться, как от удара.
Местные мореплаватели рассказывали мне, что в этих местах небо редко бывает свободно от низких облаков, полностью скрывающих мыс Демона. Облака эти то и дело резко освещаются молниями, бьющими, если верить рассказам одного морского волка, не как обычно, а вверх из земли. Жестокие, злые цунами, поднимающиеся на море в районе мыса Демона, пользуются такой же дурной славой, как и штормы, и люди говорят, что однажды целый рыболовецкий флот был поглощен морской пучиной. Тогда волны поднимались на высоту, сравнимую с высотой Столбов Тедейта, которые стоят у границы Южного моря.
Такие штормы делали мыс почти полностью недосягаемым во время трех моих предыдущих походов; однако тогда штормы не были столь яростны, как в легендах. А день, когда мы приблизились к мысу Демона в четвертый раз, был прозрачен и тих, как лицо только что принявшей постриг молодой монахини. Бледное солнце зависло над мысом, и в его лучах слегка вились невесомые белые облака, витающие высоко-высоко, как девичьи грезы. Море было необыкновенно чистого голубого цвета, и, когда мы огибали мыс, стайка дельфинов приблизилась к нам, как будто приветствуя. Дельфины прыгали и кувыркались, взлетая над поверхностью воды, и явно выражали радость, издавая звуки при виде компании в столь безлюдном месте.
Я пребывала в миролюбивом расположении духа и именно поэтому была застигнута врасплох.
Ветер слегка утих, и я услышала, как Карале приказывает экипажу поменять паруса. Повторяющаяся команда капитана, которая передавалась по цепочке моряков, показалась мне эхом; звуки, постепенно затухающие в снастях корабля, преобладали над медленным, однообразным плеском морских волн. Я почувствовала запах живой, свежей, влажной зелени, который донес вдруг ветер, и осознала, что довольно безучастно размышляю о том, откуда мог взяться этот замечательный аромат.
На протяжении нескольких дней мне не удавалось увидеть никаких признаков растительности. Перед глазами непрерывно тянулась холодная, неуютная, черная береговая линия, так густо усыпанная галькой, обкатанной солеными волнами, что ни одно уважающее себя дерево или кустарник не стало бы даже пытаться пустить корни в таком месте. Кроме того, я знала, что в небольшом удалении от моря простирается пустыня. За ней росли пальмы, которые образовали небольшой оазис, где аборигены пытались обработать наделы деревянными мотыгами в надежде, что клубни, воткнутые в грядки, дадут хоть какой-нибудь урожай.
Если верить случайным сведениям, прибрежная полоса остается такой же безжизненной на протяжении многих десятков километров. Позже я обнаружила, что эти сведения по большей части правдивы. Кроме того, я узнала, что в конце необитаемой полосы расположен пролив, который ведет в необозримое Восточное море, о существовании которого до меня не знал никто.
Стоя на палубе корабля и восхищаясь бесподобным ароматом трав, пропитавшим легкий бриз, я неожиданно услышала звуки музыки.
Деликатный мелодичный перезвон чудесных струн волшебным маревом поднимался в воздух. Этот напев согревал душу, напоминал о родных очагах.
Неожиданно и необъяснимо стало вдруг очень важно увидеть, кто именно извлекает из струн столь сладкие звуки. Я повернулась, чтобы попросить Карале изменить курс корабля и направить его поближе к источнику музыки, и в этот момент я услышала, как капитан приказывает команде выполнить именно тот маневр, о котором я только что подумала.
Его крик усилил возникшее у меня ощущение, но я все еще пребывала в экстазе и в течение довольно продолжительного времени не реагировала на настойчиво повторяющиеся импульсы из подсознания, требующие принять меры предосторожности против угрозы, притаившейся впереди.
Это всего лишь музыка, говорило мне сердце, очень приятная музыка. Только люди, имеющие добрые намерения, могут так владеть инструментами. Только цивилизованные и гуманные люди, чьи сердца преисполнены любви и миролюбия.
Мои чувства заклинателя внезапно обрушились на меня всего за несколько мгновений до того, как я увидела первый корабль.
Это был широкий, высокий галеон очень древней конструкции. Но ничего древнего и примитивного не олицетворяла его угрожающая скорость. Тройные ряды весел с каждого борта галеона ритмично и согласованно устремляли вражеский корабль навстречу нам. Расстояние быстро уменьшалось. Теперь я услышала барабанный бой надсмотрщика, заглушивший мелодию, лившуюся из-под загадочных струн. Я даже представила себе, как хлестко бьют по спинам гребцов кнуты его помощников, пока они не спеша ходят между скамеек и «просят» прибавить скорости.
Все это я увидела как будто бы во сне. Должна признать, что это был очень живой сон. Наполненный лучниками, стоящими на изготовку в передней части вражеского корабля, и обнаженными воинами с мечами, толпящимися вдоль его бортов.
Над кораблем развевалось огромное знамя. На черном фоне был изображен огромный серый медведь, вставший на дыбы, с обнаженными клыками, когтистыми лапами, готовыми схватить добычу.
Я освободилась от вражеских заклятий как раз в тот момент, когда в поле зрения появились еще два галеона. Я наконец криком предупредила Карале об опасности. Но еще до этого я знала, что мой голос не будет слышен, так как команда оглушена злыми чарами.
Дико озираясь, я принялась лихорадочно соображать, что можно предпринять, чтобы противостоять нападению, готовящемуся под прикрытием магии. Первый галеон был почти рядом с нами, и я смогла услышать, как моя команда радостно приветствует врагов, не обращая никакого внимания на грязные ругательства пиратов, готовых броситься на абордаж.
Видение битвы вихрем налетело на меня — я отчетливо увидела все так, как будто бы движения замедлились до черепашьей скорости. Но мои мысли уже мчались вперед, как боевая колесница в отчаянной надежде пробить брешь в рядах противника.
Упал смертельный дождь стрел, каким-то чудом минувший всех, кроме юнги, который стоял на палубе, держа в руке ведро с помоями. Стрела пронзила его шею, и юнга коротко вскрикнул, падая на палубу. По иронии судьбы ведро с помоями шлепнулось вертикально, и содержимое почти не расплескалось.
В этот момент я находилась в состоянии высокого энергетического и волевого напряжения, поэтому отвратительное зловоние кухонных отбросов, которое я почувствовала во влажном воздухе, заставило мои ноздри трепетать, и неожиданно сумасшедшее решение сверкнуло в моем мозгу.
Я бросилась к умирающему юнге и к ведру, изо всех сил стараясь увернуться от стрел второго залпа. Это мне удалось, я догадалась сделать резкий шаг в сторону, и как только нога соприкоснулась с палубой, стрела со свистом пронзила рукав моей одежды.