Упомянутый федеральным агентом серый «Седан» стоял на противоположной стороне улицы, как раз напротив выхода из забегаловки: похоже, неведомый наблюдатель был уверен, что агенты не сумеют захватить его врасплох. Однако пользоваться парадной дверью Фокс и не собирался. Вместо этого он, быстро оглянувшись по сторонам, нырнул в проем черного хода, ведущего, как Малдер успел обратить внимание, как раз на зады автостоянки. Ему повезло: на заасфальтированной площадке было пустынно и тихо. Пригнувшись, Фокс скользнул к серому «Седану», на который недавно указывал Дане, и резко распахнул дверцу водителя.
Понятное дело, ни один мало-мальски профессиональный «наружник» не дал бы Призраку и десятой доли шанса на успех — но, к счастью, человек, сидящий за рулем автомобиля и смущенно хлопающий ресницами, не имел к профессионалам наружного наблюдения ровным счетом никакого отношения. Несмотря на штатскую одежду, делающую его внушительнее и выше ростом, Малдер узнал незадачливого наблюдателя сразу. Это был рядовой армии США, морской пехотинец Гарри Данхэм.
— Рядовой, выйдите из машины, — грустно скомандовал Малдер.
На Данхэме были джинсы, синяя джинсовая куртка, клетчатая рубашка, расстегнутая на груди, и ботинки с высокими каблуками, прибавляющие владельцу пару сантиметров роста — но, тем не менее, до классических ковбойских «семи футов шести дюймов» бойцу и сейчас было ой как далеко.
— Послушайте, я должен был вас предупредить! .. — запальчиво начал рядовой, покорно выгружаясь из машины. Теперь стало видно, что он не такой уж и клинический задохлик. Вполне пропорционально сложенный, довольно крепкий парень. Только вот рост подкачал — да еще лицо, вылепленное страхом… — Вам угрожает смертельная опасность!
— Однако раньше вы что-то не стремились к сотрудничеству с нами, — напомнил Малдер.
— Я не мог говорить, пока рядом был полковник Уортон… — начал оправдываться рядовой. Голос его окреп: — И еще вот этот тип! — он ткнул дрожащим от негодования пальцем куда-то за спину Фоксу.
Малдер обернулся. У центрального выхода из забегаловки стояла Скалли, придерживая за руку улыбающегося во весь рот неудачливого охотника за жабами» и напряжённо прислушиваясь к разговору.
— Честер? Да, он просто мальчишка!
— Нет, сэр, отнюдь! — Данхэм проводил, ненавидящим взглядом паренька, садившегося в машину федеральных агентов. — Он не тот, кем кажется!
Подошла Дана:
— Что тут у вас происходит, мужчины?
— Да вот, рядовой Данхэм хочет объяснить, по какой причине нам угрожает смертельная опасность. — с улыбкой сообщил Малдер.
Солдат вспыхнул:
— Да, я утверждаю, что вам угрожает серьезная опасность! Вы впутались в дело, в котором ни черта не смыслите.
— Так, может, наконец, расскажете, в чем же дело? — неодобрительно прищурилась Скалли. Или этот парень собирается водить ФБР за нос, или ему действительно известно что-то важное — важное и смертельно опасное. В любом случае, пора бы уже сделать выбор, дружок…
Несколько секунд Данхэм нервно кусал губы, и наконец решился:
— Бове предупредил полковника, что будет убивать его людей одного за другим — до тех пор, пока тот не отпустит гаитянцев на родину. Но полковник не поддался на угрозы, — наоборот, он приказал нам начать избивать людей Бове и вообще всячески давить…
— Полковник Уортон санкционировал избиение незаконных эмигрантов?! — недоверчиво переспросила Скалли.
— Приказал! Он и не такое заставляет нас делать с этими людьми…
— Но почему вы не выступили против, не подали на него жалобу, в конце концов?
— Потому что нам всем тоже обидно! Обидно за страну, за ребят… Как и полковнику…
— Обиженным не место в морской пехоте, — глубокомысленно заметил Малдер.
— И чем же ответил Бове? — Скалли пропустила мимо ушей реплику напарника.
— Он сказал, что отнимет у нас у всех души.
— И вы поверили, что он на это способен?
— Джек Мак-Альпин был моим другом. И смотрите, что с ним случилось!
— Мы не знаем, что с ним случилось, — строгим тоном школьной учительницы возразила Скалли. — Но наверняка его заболевание можно объяснить с медицинской точки зрения.
— Там, дома, коллега моего отца, Клайв Джессомен, пересекся на одной сделке по недвижимости с гаитянцем — еще до того, как на Гаити началась революция. Так вот, через две недели дочь Джессомена заболела. Врачи ломали голову, не могли понять, что с ней произошло. Все, что смогла сделать наша хваленая медицина — это несколько уколов морфия, чтобы облегчить боль. Девушка умерла через пять минут после полуночи в тот день, когда должна была состояться ее свадьба. Когда выяснили, что с ней произошло, все оказалось очень просто. При вскрытии обнаружилось: у нее в животе корчилась здоровенная связка змей…
Рядовой замолчал, поигрывая желваками. Малдер задумчиво разглядывал носки своих сапог. Видно было, что он не принял всерьез ни одно слово Данхэма.
— Старая добрая сплетня, из тех, которые любят рассказывать друг другу пожилые леди, — высказала общее мнение Скалли.
— Нет, мэм, ничего подобного. Видите ли, мужем той девушки, дочки Клайва, должен был стать я.
Данхэм молча повернулся спиной к федералам и зашагал к своей машине.
* * *
— Ты думаешь, то что он рассказывает о лагере, — правда? — негромко спросила напарника Дана, когда пыль, поднятая «Седаном» рядового, улеглась.
— Ну, пока не видно причин, по которым он мог бы лгать, будем считать так.
— Данхэм очень суеверен, а суеверие порождает страх. Вуду на этом и держится. Это точно такая же иррациональная штука, как детская уверенность, будто нельзя наступать на трещины в асфальте.
— Почему же он тогда избегает Честера? — Малдер кивнул в сторону их собственной машины. — О, черт!
Салон приземистого красного «Шевроле» был пуст.
— Вот он!
Мальчик неторопливо удалялся по улице в сторону порта, глядя себе под ноги, что-то насвистывая и время от времени задумчиво утирая нос длинным рукавом рубахи. Несмотря на неспешность шага, малолетнего гаитянца уже отделяло от федеральных агентов метров тридцать.
— Честер! — крикнул Малдер и рванул вдогонку.
Мальчик испуганно обернулся и перешел на рысь.
…Странное дело — казалось бы, что стоит длинноногому взрослому в хорошей физической форме догнать тринадцатилетнего мальчишку, только что весьма прилежно набившего желудок в дешевой закусочной? Но как ни прибавлял ходу Фокс, спина мальчишки все так же маячила в десятке метров впереди. Если бы Честер проявил подобную прыть на кладбище, федеральным агентам вовек не пришлось бы вести с ним задушевную беседу за чипсами. Хотя расстояние между мальчиком и федеральным агентом все же постепенно сокращалось, Малдер печенкой чувствовал: мальчишка уходит, соскальзывает с крючка! И ведь уйдет же…
Дорога вильнула, выводя, наконец, на пирс. Казалось, вид моря придал юному гаитянцу новые силы: он рванулся вперед и сразу выиграл пару метров. Замелькали стоящие у причала малотоннажные суда, сваленные кое-как снасти, какие-то нераспакованные контейнеры, покрытые ржавчиной погрузочно-разгрузочные механизмы…
— Честер! Стой! Ничего тебе не будет! — срывая голос, отчаянно закричал Фокс на бегу.
Но парнишка уже поднырнул под сваленные грудой непонятные железобетонные конструкции, мелькнул ярким пятном на фоне серых стен склада и исчез, растворился в припортовом беспорядке. Свернувший за угол Малдер лишь столкнулся нос к носу с черным котенком, сидевшим на высоком перевернутом баке, беспомощно поискал беглеца взглядом… и плюнул в сердцах.
Временный лагерь
для незаконных эмигрантов
Фолкефоун, штат Каролина
День второй
Прием пищи чем-то напоминает священнодействие. Это заметили еще древние, сделав трапезу одним из важнейших обрядовых элементов. С первого курса Академии полковник Уортон старался придерживаться материалистического мировоззрения — настолько, насколько позволял ему личный опыт. Гаитяне, с которыми в последние годы так плотно свел его крутой поворот судьбы, полагали, что вместе с пищей человек легко может проглотить враждебного Лоа, но, как Уортон неоднократно подчеркивал, ему всегда было с высока плевать на суеверия туземцев. И гаитянским Лоа — уж во всяком случае — не место на американской земле.
Обычно полковник не чурался офицерской столовой, но в этот день слишком много дел разом навалилось на Уортона. Их требовалось спокойно обдумать, не торопясь и не отвлекаясь на поддержание застольной беседы. Ради этого стоило отказаться от привычного распорядка дня и пообедать прямо на рабочем месте. Полковник не успел сегодня толком позавтракать, и поэтому аромат, исходящий от тарелок, принесенных из столовой, мгновенно заставил его отложить в сторону бумаги. Когда ординарец опустил на стол поднос с мелко нарубленным салатом, куском хорошо прожаренного бекона и кружкой крепкого черного кофе, Уортон только сглотнул слюну. И в этот момент в дверь уверенно постучали.
— Что-нибудь еще, сэр? — ординарец, высокий чернокожий парень в хаки, застыл перед начальником навытяжку.
— Ничего, спасибо. Откройте дверь и можете идти, — полковник осторожно пригубил горячий кофе.
Когда на пороге кабинета появились Малдер и следующая за ним по пятам Скалли, на лице полковника появилось такое выражение, словно у него разыгрался приступ зубной боли.
— Мне очень жаль, но я обедаю… — начал было Уортон.
— Ничего, мы уже поели, — парировал Фокс.
— Как я понимаю, — полковник с сожалением отставил стакан, — вчера вы получили разрешение суда на эксгумацию тела рядового Гутиереса?
— Совершенно верно.
— Тогда я хочу поставить вас в известность, что я подал жалобу на ваши действия в Министерство Юстиции.
— Угу. Только вот тела нам так и не удалось найти. Оно пропало прямо из гроба. Могилку вскрыли до нас.
— Уортон приосанился:
— Ну, теперь вы, надеюсь, понимаете, с чем нам тут приходится сталкиваться? Что это за варварская религия, которая поощряет осквернение могил?..
— А вы не думали, что это может быть актом возмездия? — холодно спросила Скалли.
— Возмездия? — полковник вздернул бровь.
— За ваше жестокое обращение с задержанными.
— Жестокое обращение? Что еще за глупости?! — Уортон встал из-за стола и подошел к окну. Сквозь щели ставней проливались яркие лучи солнца.
— Физическое насилие над политическими беженцами — преступление по любым международным законам. Подлежит уголовному наказанию.
Полковник хмыкнул.
— А, это Бове вам наплел? Понятно. Вот кто, значит, распространяет дурацкие слухи. Никто и не говорил, что обитателям базы должно быть так же хорошо, как в отеле люкс. Но и сравнивать мою базу с концентрационным лагерем не стоит.
— И тем не менее, официальная политика не приветствует преследование эмигрантов?
Уортон насупился:
— Если кого здесь и преследуют, так это моих людей! Объединенные наций, организации по правам беженцев — все так заняты защитой иностранных ублюдков, что про моих людей забыли напрочь! Понимаю — абстрактный гуманизм, пацифизм, подставим врагам голую щеку для пинка, помолимся на предателей… Только я бы пожал руку лейтенанту Колли[1] с куда большим удовольствием, чем многим людям, не пролившим ни капли крови. И пошел бы с ним в разведку. В отличие от вас, уж извините. Пиво я с вами готов пить. А вот в разведку — не пойду, и не зовите…
— Малдер вздохнул и с сожалением посмотрел на раскрасневшегося полковника. Свое сомнение в том, что знаменитый лейтенант Колли согласился бы взять Уортона в разведку, Фокс благоразумно решил оставить при себе. Похоже, сидячая жизнь и сыплющиеся со всех сторон комплименты изменили характер полковника не в лучшую сторону. По сравнению с тем, что можно вычитать в его личном деле, по крайней мере.
— Ладно, сэр, не будем вам больше мешать. Не хватало еще, чтобы ваш завтрак остыл…
Уортон фыркнул и, проводив спецагентов, тяжело опустился за стол. Брезгливо потрогал стакан с кофе. Как же, не остыл… Разве только льдом еще не покрылся. Агенты… Название только — Федеральное Бюро. Мафия, самая что ни на есть настоящая мафия…
Уортон в раздражении ткнул столовым ножом в подсохший кусок бекона — и тут же подскочил, чуть не опрокинув стул.
Из небольшого куска мяса выплеснулась толчком и потекла, заливая тарелку до краев, свежая и густая артериальная кровь…
На стоянке перед лагерем для незаконных эмигрантов было пусто — за исключением машины федеральных агентов, здесь не было припарковано ни одного автомобиля. Похоже, подчиненные полковника Уортона остерегались оставлять свою собственность всего в десятке шагов от сетчатого забора, за которым, как мог видеть Фокс, и сейчас толпились мрачные люди, зябко кутающиеся в свои цветастые лохмотья. Впрочем, учитывая обстановку, царящую в лагере, солдат можно было понять…
— Похоже, Уортон не оставил эмигрантам выхода. Они обороняются всеми доступными им способами, — заметил Фокс, устраиваясь на месте пассажира.
— Ну, между пустыми угрозами и оживлением мертвецов есть некоторая разница, — заметила Скалли, заводя машину.
— Судя по тому, как ведет себя Бове — не такая уж и большая.
— А, черт! — Дана, положившая было ладонь на руль, отдернула руку.
— Что такое? — вскинулся Малдер.
Осторожно, стараясь не задеть за длинные колючки, Дана сняла с рулевой колонки намотанную на нее ветку терновника, почти незаметную в мягком полумраке салона.
— Опять тактика запугивания…— с отвращением проговорила Скалли, и швырнула ветку в форточку.
Со стороны лагеря доносились обычные звуки — гомон, разноязыкая ругань, шум строительных инструментов, какой-то звон… Фокс до боли в глазах вглядывался в темные лица, с такого расстояния неотличимые одно от другого. Кто из них мог сделать это? Да любой! Было бы желание…
— Ну-ка, покажи, что у тебя с рукой?
— Да, ерунда! — Скалли слизнула с ладони капельку крови и снова решительно взялась за руль.
Фыркнув двигателем, машина мягко тронулась с места и покатилась по дороге.
…Сидящие в салоне так и не увидели неровный круг, пересеченный крест-накрест размашистыми линиями, нарисованный мелом на асфальте, — точно на том месте, где только что стоял единственный на стоянке автомобиль…
Временный лагерь
для незаконных эмигрантов
Фолкстоун, штат Каролина
День второй
Вечер
Океан… Он явственно слышал его голос. Волны одна за другой накатывались на песок пляжа, слизывая знаки, похожие на следы чаек, но те появлялись вновь и вновь, в самых разных причудливых сочетаниях, и волнам не под силу было справиться с ними со всеми. Бьющее в лицо белое солнце, шорох волн, далекие крики птиц…
Или это просто шумит в ушах?
— Сэр, боюсь, он сейчас не в состоянии разговаривать, — донесся издалека чужой голос.
Он с трудом разлепил веки. Знаки плавали перед ним совсем рядом, прямо в воздухе — на сей раз разноцветные, лениво шевелящие плавниками, как яркие тропические рыбки… Запекшаяся кровь склеила губы, и он попробовал облизнуть их непослушным шершавым языком.
— Все правильно, рядовой, — новый голос почему-то вызвал яростную вспышку ненависти, от которой заклокотало в горле, — Вы честно выполняли приказ. Вам незачем ломать над этим голову. Идите!
— Но, сэр…
— Идите, я сказал!
Звук удаляющихся шагов… Грязный потолок и сетчатые стены поплыли перед глазами…
Его цепко ухватили за воротник ветхой рубашки и с силой встряхнули. Он снова почувствовал боль.
— Ты будешь говорить? — прошипел ненавистный голос у самого лица.
— Мои тайны умрут вместе со мной, белый…
— На твоем месте я бы разливался соловьем, — пока ты еще можешь говорить.
— Моя жизнь и смерть в руках Господа.
Его ударили по лицу, уверенно и хлестко — щеку ожгло болью.
— Нет, черножопый. Ошибаешься. Твоя жизнь и твоя смерть сейчас — исключительно в моих руках.
Окружное шоссе номер десять
Фолкстоун, штат Каролина
День второй