Впрочем, паниковал Семен недолго. Его медицинских знаний хватило, чтобы найти выход – все тот же груминг. Сначала он рыкнул на незадачливых любовников, приказав им не двигаться. Потом сел рядом на корточки, начал говорить всякую чушь ласковым голосом, чесать и гладить их шерсть. Это подействовало – минут через 30–40 они смогли расцепиться. Эрек долго с удивлением разглядывал свое пострадавшее орудие.
Шок от случившегося, вероятно, был так силен, что парень целые сутки провел в режиме полового воздержания. Если учесть, что обычно они с Мери только днем успевали позаниматься не менее 3–4 раз, то ему можно было от души посочувствовать. Постепенно все наладилось, в дождь и на ночь парочка по-прежнему забиралась под лодку, но своими любовными играми занималась уже исключительно под открытым небом.
Проблему с мясом Семен решил следующим образом: стал делить его поровну. В том смысле, что сколько себе, столько и им. На двоих, конечно. Эреку и Мери это было на один укус, но кормить их по-настоящему Семен и не собирался. То ли в благодарность за лакомство, то ли из каких-то иных соображений, ребята охапками таскали в лагерь какие-то съедобные растения. Семен их пробовал и старался запомнить понравившиеся. Из всего ассортимента самыми вкусными оказались те самые корешки, которыми лакомились кабаны. Правда, быстро выяснилось, что в сыром виде они обладают некоторым слабительным действием. Рыба тоже иногда появлялась «на столе», но довольно редко. Зато Семен наконец отведал черепашьего мяса – очень даже неплохо, жаль только, что черепахи здесь совсем не гигантские.
В общем, новые знакомые начинали Семену даже нравиться. Делать в непогоду все равно было нечего, а наблюдения над ними отвлекали его от горестных мыслей. Кроме всего прочего, они оказались весьма чистоплотными существами – у них был странный инстинкт устранения следов своего пребывания. Немногочисленные огрызки и объедки на землю они не бросали, а старались закинуть подальше в воду. В нее же они отправляли естественные надобности организма, уходя для этого далеко вниз по течению. Кроме того, они прекрасно плавали и очень любили купаться – температура воды, похоже, значения для них не имела.
Были ли они разумны? Однозначно этот вопрос не решался. Из всех существ, с которыми пришлось общаться Семену в этом мире, легче всего, как это ни странно, контакт получался с волками. Не считая людей, конечно. Впрочем, хвастаться ПОЛНЫМ взаимопониманием, пожалуй, ни с кем не приходилось. Так вот, эти питекантропы были, безусловно, ближе к людям, чем те же волки, но гораздо дальше, чем неандертальцы. Ментальный контакт никак не налаживался. При этом звуковую речь Семена, сопровождаемую незатейливыми мысленными посылами, они понимали, и чем дальше, тем лучше. А вот он их…
Какая-то речь у них все-таки была, но она скорее осложняла взаимопонимание, чем облегчала. Семен вспомнил «язык пекинских синантропов» из повести Елены и Александра Марковых – похоже, авторы почти ни в чем не ошиблись, но что с этим делать?! Он насчитал не больше десятка отдельных звуков или звуковых фраз, которые использовались в различных ситуациях и означали не всегда одно и то же. Точнее, у каждого «слова» было очень много смыслов, и угадать, какой именно имеется в виду в каждом конкретном случае, обычно не представлялось возможным. Например, звукосочетание «таа» или «тхаа» – это зубы, когти, нож, палка, хищный зверь, а также Эрек, Семен, мужские половые органы и многое другое. Сочетание «маа» или «мхаа» обозначает Мери, лодку, еду, воду, радость, сытость, лес и так далее. Просто звук «аа» – птица (летящая, но не сидящая!), ветер, ночь, темнота, огонь, желание, размышление и, похоже, еще с дюжину абстрактных понятий – ну, как тут разговаривать?! Тем не менее питекантропы как-то общались друг с другом и с Семеном. У них было даже нечто похожее на зачатки юмора.
Примерно на пятый-шестой день знакомства можно было подвести кое-какие итоги. Эти существа в общем-то всеядны, как люди, но, в отличие от последних, предпочитают растительную пищу. Значительную часть времени бодрствования они тратят на ее добычу и употребление – вокруг оказалась масса съедобных растений, о существовании которых Семен и не подозревал. А вот их реакция на опасность или угрозу… Экспериментировать было непросто, но Семен удержаться, конечно, не смог. При проявлении им гнева или угрозы применения силы (почему-то они считали, что она у него есть) реакция была однозначной – бегство, увеличение дистанции. Если бегство затруднено или невозможно, то агрессору направляется мощный, почти неодолимый посыл: «Я ничтожен, незначителен, никакого интереса не представляю, меня тут вообще почти нет, тебе не на что смотреть!» И действует этот посыл безотказно: воспринять огромного испуганного питекантропа в качестве врага или добычи совершенно невозможно. При этом в критический момент жертва нападения… ну, как бы перестает быть объективной реальностью, что ли… В общем, чтобы разобраться со всем этим, Семен решился на жестокий эксперимент с использованием своих ментальных способностей.
Он долго и тщательно вспоминал звуковые и психические эффекты атаки махайрода, даже, оставшись в одиночестве, немного потренировался. Правда, он больше рассчитывал на силу внушения, чем на звукоподражание, но решил, что и от этого отказываться не стоит, благо громкие звуки издавать он умеет.
Был один из редких в последние дни моментов, когда в просвет между тучами выглянуло солнце. Мир сразу стал красивым и радостным. Пользуясь случаем, Эрек и Мери сидели на площадке у основания склона, грелись на солнце и что-то выискивали в шерсти друг друга. Нарушать эту идиллию было жалко, но Семен решился – слишком удобный расклад. Он сделал вид, что уходит в лес, но, отойдя на несколько десятков метров, вернулся в лагерь, двигаясь так, чтобы между ним и волосатой парочкой располагался вигвам – они его не видели, а шуршать и хрустеть под ногами было нечему.
Загородившись покрышкой жилища, Семен некоторое время стоял, концентрируя мысли и волю, пытаясь представить себя огромным саблезубом, а потом…
До питекантропов было метров семь-восемь. Основная жестокость эксперимента заключалась в том, что они были лишены возможности выполнить свою инстинктивную программу – немедленно увеличить дистанцию между собой и опасностью. Они были как бы прижаты к склону, и чтобы убежать, нужно было сделать два-три шага не прочь от угрозы, а почти ей навстречу.
Спектакль удался – Семен чуть не захлебнулся ответной волной ужаса. Питекантропы исчезли – перестали быть видны на фоне светлого склона. А через пару секунд из кустов слева донеслись звуки, которые обычно издают убегающие в панике крупные животные.
Семен подошел и осмотрел место – решительно ничего особенного, а впечатление… Материальный объект раствориться в воздухе не может – чудес не бывает. Это что-то с восприятием. Все продолжалось какие-то доли секунды: Эрек и Мери вздрогнули, оторвались друг от друга и разом повернулись к опасности, одновременно начали вставать на ноги. Они встали-таки или нет? То есть когда начали – были тут, были видны. А когда распрямились – вроде бы уже и нет. Но запомнились их глаза, когда они дернулись вправо-влево, ища путь к спасению, значит, все-таки они были еще видны. Как бы. А как бы – уже и нет. «Блин, – мучился Семен, – ни описать, ни сформулировать толком невозможно – наваждение, морок какой-то. Но здорово – вот бы так научиться! И что же я наделал?! Из чистого любопытства обидел ни в чем не повинных ребят. Они, наверное, больше не вернутся, а я к ним привык. Вот же ж старый дурак!»
Они вернулись. Всю ночь шел дождь, и утром Семен обнаружил Эрека и Мери под перевернутой лодкой. Правда, как только дождь прекратился, питекантропы исчезли из лагеря, но у Семена отлегло от сердца – никуда они не денутся, и мы помиримся. В конце концов так и случилось. Это, наверное, было излишеством, но Семен, пытаясь избавиться от угрызений совести, скормил им двойную порцию мяса, чем изрядно приблизил свой переход на вегетарианскую диету.
Ответа на вопрос: «Как это у вас получается?», он, конечно, не получил. Точнее, ответ был отрицательным: «Не понимаем, о чем речь. Просто было очень страшно». Пришлось поверить: похоже, они действовали неосознанно, этой их невидимости для них не существует – сами-то себя они видеть не перестают.
«Что ж, – размышлял Семен, – наверное, все логично. Эти существа занимают какое-то промежуточное положение между хищниками и травоядными. Те и другие узко специализированы и хорошо приспособлены. Гоминиды узкой специализации не имеют, в частных случаях проигрывают тем и другим, но „по итогам“ борьбы за существование выигрывают за счет всяких хитростей. Одни виды (или подвиды?) пошли по пути орудийной деятельности, усложнения своей социальной организации. А вот эти, вероятно, принадлежат к тем, кто избрал иной путь – падальщиков-собирателей, которые выживают за счет способности уклоняться от контактов с потенциальными врагами. Соответственно, им пришлось отказаться и от активной охоты, чтобы не конкурировать с хищниками. Что за существо может получиться в результате нескольких сотен тысяч (миллионов?) лет естественного отбора на способность к внушению, к незаметности, а то и к невидимости? Уж не наш ли друг – йети-бигфут-сасквоч? Можно пойти еще дальше – до наших чертей, домовых, запечников, овинников и прочей живности, которую разные народы называют по-разному. Куда же они все деваются с приходом цивилизации? А вымирают. По мере того как народ становится менее „темным“, менее суеверным и более грамотным, он все с большим трудом поддается внушению, все сильнее начинает сопротивляться. Мировые религии объявляют людям, что все это – нечисть, ее не подкармливать нужно, а всячески изгонять. В итоге экологическая ниша „невидимок“ стремительно сужается или вообще схлопывается. А уж с внедрением в народные массы позитивного научного знания этой живности вообще наступает хана. Впрочем, время от времени и в цивилизованных странах то полтергейст приключится, то какой-нибудь барабашка в женском общежитии вылезет – реликты, блин…
Впрочем, все это лирика и фантазии. Литературные данные и собственный опыт свидетельствуют о том, что способность к внушению – суггестии – с речевым общением почти не совмещается. А если нет речи, нет и интеллекта – в человеческом понимании, конечно. Об этом, кажется, еще профессор Поршнев писал. То есть стать по-настоящему человеком разумным природный суггестор не может. А жаль».
Тем не менее самого себя Семен считал в полной мере разумным и к тому же изрядным суггестором. Предпринимать какие-либо практические действия в такую погоду он не желал, да, честно говоря, и не знал, что ему делать дальше. Поэтому он решил заняться тренировкой – трудно даже перечислить все преимущества, которые может дать воину способность исчезать на ровном месте. Правда, в своем мире он о таких умельцах слышал лишь весьма сомнительные легенды и, кроме того, имел не очень достоверные сведения, что путем длительных медитаций йоги и тибетские монахи могут достигать состояния невидимости. В общем, он начал регулярно медитировать. На второй день занятий ему показалось, что успех налицо, но это лицо решительно некому показать, разве что парочке питекантропов. Объяснить, что от них требуется, Семен не смог и поэтому просто время от времени пытался у них на глазах войти в состояние «вы меня не видите». При этом он выбрал непроторенный путь, то есть минуя состояние ужаса или панического испуга. Довольно долго решительно ничего не происходило – Эрек и Мери никак не реагировали на замершего в сосредоточенной неподвижности Семена.
Успех пришел неожиданно. Семен заел трехсотграммовый кусочек мяса добрым килограммом незнакомых корешков, по вкусу сильно напоминающих хозяйственное мыло, и стал ждать реакции организма. Реакция не наступала, и он погрузился в очередную «медитацию»: представил себя сидящим за роскошным праздничным столом в окружении множества гостей обоего пола. Люди исключительно солидные – знакомые и малознакомые, но очень уважаемые. Все они чествуют за что-то его – Семена Васильева, то есть он находится в центре внимания. Наступает торжественный момент, за столом воцаряется тишина – «именинник» должен сказать тост. Семен поднимается с бокалом в руке и… громко протяжно пукает. Никакой двусмысленности – этот звук произвел ОН. Обращенные к нему лица замирают в растерянности. В глазах читается разное… Это позор, от которого не отмыться всю оставшуюся жизнь. Авторитет, карьера – все, что он имел две секунды назад, летит к черту. «Нужно немедленно исчезнуть! Любой ценой провалиться сквозь землю! Меня тут нет!! И никогда не было!!! НЕТ МЕНЯ!!!»
Мери с подвыванием бросилась к кустам. Эрек устремился за ней следом.
– Стойте! Куда вы?! – заорал пришедший в себя Семен. – Что случилось-то?
Питекантропы вернулись, но внятного ответа, конечно, дать не смогли. Общий итог проведенных расспросов можно было сформулировать так: «Ты изменился».
«М-да-а, – задумчиво почесал затылок Семен, – я прямо суперменом тут становлюсь. Или инвалидом. Впрочем, одно другого, кажется, не исключает, скорее наоборот».
Чтобы не утратить квалификацию, Семен возобновил свои упражнения с посохом. Первая же тренировка принесла ему массу положительных эмоций – Эрек взялся подражать! Наверное, это было замечательное зрелище: на лесной полянке посреди девственной природы седой лохматый мужичок в меховом балахоне прыгает, шагает, крутится, уклоняется, наносит удары невидимому противнику своей тяжелой палкой. Чуть в стороне огромный волосатый питекантроп старательно повторяет его движения, только в лапах у него не палка, а ствол дерева приличной толщины и веса. Получается у него в общем-то неплохо, но… Сделать из Эрека спарринг-партнера Семен так и не смог. Он подозревал, что «пустить в дело» свою огромную дубину парень, наверное, может лишь в положении «крысы, загнанной в угол». Во всех остальных (наверное?) ситуациях малейшая угроза нападения немедленно обращает его в бегство. Нанести, даже «шутя», удар Семену – доминирующей особи – для него совершенно немыслимо. Создавалось впечатление, что он вообще не в состоянии проявить агрессию по отношению хоть к кому-нибудь. По логике Семена, такого в природе быть не должно, но как спровоцировать Эрека на атаку (и остаться целым) или хотя бы на активную оборону, придумать он не смог.
Сколько ни тужился Семен, а внятного объяснения отсутствию полноценного контакта с такими относительно высокоразвитыми существами придумать не мог. Самое большее, на что он сподобился, это было нечто вроде гипотезы: «Данные гоминиды живут группами, в которых имеются доминирующие особи. Если я „вожака“ понимаю, а он меня нет, то это дает мне хоть какое-то преимущество, какую-то степень свободы, ставит между нами барьер, проницаемый в одну сторону. Примерно так поступает любое мало-мальски оформленное человеческое сообщество – от уголовников до филателистов – вырабатывает свой сленг, собственный конфессиональный язык. Здесь же все на уровне инстинктов: они просто не понимают, ЗАЧЕМ мне – доминирующей особи – понимать ИХ, если они ведут себя правильно. А правильность определяется отсутствием гнева и подачками с моей стороны».
Тем не менее информация была нужна, и Семен упорно занимался «допросами». Кое-чего добиться ему все-таки удалось:
– Да, раньше жили в некоем сообществе.
– Почему оказались вне его?
– Изгнаны. Точнее, изгнан Эрек, а Мери ушла вслед за ним.
– Почему изгнан?
– Конфликт с «доминантом».
– Почему ушла?
– Так захотела (Свобода воли, однако! – удивленно прокомментировал Семен).
– Почему находитесь возле меня?
– Имеешь некоторые признаки родственности нам. А так же признаки «доминантной» особи. Не проявляешь агрессивности, точнее, проявляешь в терпимых пределах.
– Где находится ваше сообщество?
– Там.
– Хотите вернуться?
– Хотим, но боимся.
– Есть ли здесь, в пределах вашей «ойкумены», существа, похожие на меня?