Деревянные стенки загрохотали по прутьям клетки, когда ветер ударил по фургону, затряс его. Как неуклюжий гигант, он стал играть им, наклоняя из стороны в сторону. Дерево застонало, и через трещины хлынули потоки ледяного дождя. Ударили молнии, сопровождаемые громом, — единственный оставшийся свет.
Иногда вспыхивали молнии без грома. Рабы стонали от ужаса, думая об Отце Штормов, тенях Падших Сияющих или Несущих Пустоту — всех тех, о ком говорили, что они являются во время самых жестоких сверхштормов. Они сгрудились вместе у дальней стенки фургона, согревая друг друга. Каладин сидел один, опираясь спиной о решетку.
Каладина не страшили истории о тех, кто приходит вместе со штормами. В армии ему пришлось пару раз перенести сверхшторм, сидя под выступом утеса или в другом импровизированном укрытии. Никто не любил находиться снаружи во время сверхшторма, но иногда это было неизбежно. И кто бы там ни ходил вместе с ураганом — может быть, сам Отец Штормов, — он не был так смертельно опасен, как камни и ветки деревьев, несущиеся по воздуху. На самом деле самый первый удар воды и ветра — стена шторма — представлял наибольшую опасность. Чем дольше длился ураган, тем слабее становился ветер, и в конце он ничем не отличался от легкого дождика.
Поэтому Каладин не боялся, что появится Несущий Пустоту и решит им закусить. А вот за Твилаква он опасался. Рабовладелец пережидал ураган в потрепанном деревянном убежище, встроенном в днище фургона. Якобы самое безопасное место в караване, но — каприз судьбы! — ураган нес валуны, которые могли опрокинуть фургон. В этом случае, конечно, Твилакв бы погиб, Блут и Таг немедленно сбежали, бросив рабов в клетках, закрытых со всех сторон деревянными стенками. Люди бы умерли медленной смертью от голода и жажды, поджаренные солнцем.
Шторм продолжался, тряся фургон. Иногда эти ветры казались живыми. А кто сказал, что это не так? Быть может, с каждым порывом ветра связан спрен? Или сами спрены — порывы воздуха, кто знает? Из миллионов спренов сложилась та сила, которая так хочет уничтожить фургон Каладина.
Однако сила — разумная или нет — проиграла. Колеса фургонов были прикованы к ближайшим валунам, и буря ничего не смогла с ними сделать. Порывы ветра стали реже. Молнии прекратились, безумный грохот ветра сменился легким свистом. Только один раз за все время пути сверхшторму удалось перевернуть фургон. Однако рабы внутри отделались несколькими потерянными зубами и порезами.
Деревянная стенка справа от Каладина внезапно затряслась, потом упала — Блут расстегнул ее зажимы. Наемник, защищаясь от дождя, надел кожаное пальто, потоки воды текли с полей его шляпы. Когда он открыл решетку, потоки воды хлынули на сбившихся в кучу рабов. Было холодно, хотя не так пронизывающе, как в разгар шторма. Твилакв всегда приказывал раскрывать фургоны до того, как дождь перестанет; он говорил, что это единственный способ избавиться от вони и грязи.
Блут сунул деревянную стенку на свое место под фургоном, потом снял две другие. Только переднюю стенку, прямо за местом кучера, нельзя было снять.
— Слишком рано снял стенки, Блут, — сказал Каладин. До избавления — конца шторма, когда дождик еле брызгал, — было еще далеко. Шел проливной дождь с сильными порывами ветра.
— Сегодня хозяин хочет как следует промыть фургон.
— Почему? — спросил Каладин, вставая. Вода текла с его рваной коричневой одежды.
Блут сделал вид, что не слышит. Возможно, мы недалеко от цели, подумал Каладин и внимательно вгляделся в ландшафт.
За последние несколько дней зеленые холмы постепенно сменились неровными каменными образованиями, на которых ураганные ветры не оставили ничего, кроме раскрошенных утесов и зазубренных выступов. На каменистых склонах, где было больше солнца, росла только трава; остальные растения собрались в тени. Сразу после окончания сверхшторма земля ожила. Полипы каменных почек раскрылись, из них вылезли лозы. Другие лозы потянулись из всевозможных разломов в камне, выискивая воду. Деревья и кустарники развернули листья. Самые разнообразные крэмлинги скользили между лужами, наслаждаясь изобилием воды. В воздухе жужжали насекомые; ракообразные побольше — крабы и ноговики — выползли из убежищ. Даже камни, казалось, вернулись к жизни.
Каладин заметил полдюжины спренов воздуха, порхающих над головой; полупрозрачные фигуры гонялись — или летали наперегонки — за последними порывами сверхшторма. Растения окружили крошечные лучики света. Спрены жизни. Они выглядели как зеленые светящиеся пылинки или рои полупрозрачных насекомых.
Ноговики — с поднятыми в воздух тонкими, похожими на волоски шипами, которые предупреждали их об изменении скорости ветра, — пробегали рядом с фургоном, их длинные тела держались на дюжине пар ног. Очень знакомая картина, но он никогда не видел ноговиков с темно-фиолетовым панцирем. Куда Твилакв привел караван? Эти невозделанные склоны холмов идеально подходили для фермеров. Достаточно во время сезона более слабых штормов, следующего сразу за Плачем, разбросать семена лависа, политые соком тяждерева. И через четыре месяца вы имеете полипы больше головы человека, растущие по всему холму, готовые лопнуть и подарить вам горы зерна.
Чуллы неуклюже переминались с ноги на ногу, закусывая камнепочками, слизнями и маленькими рачками, появившимися после шторма. Таг и Блут спокойно запрягали их, пока выглядящий сердитым Твилакв вылезал из своего убежища. Глава каравана натянул шляпу и черный плащ, защищаясь от дождя. Обычно он редко выходил, пока дождь не прекращался полностью, — значит, он стремится еще сегодня добраться до цели. Неужели они так близко от побережья? Единственное место на Ничейных Холмах, где можно найти города.
Через несколько минут фургоны уже катились по неровной земле. Небо прояснилось, сверхшторм превратился в черное пятно на западном горизонте. Солнце принесло благословенное тепло, рабы грелись в его лучах, потоки воды стекали с их одежд, бежали по полу покачивающегося фургона.
Полупрозрачная полоска света метнулась к Каладину. Он дошел до того, что принимал ее присутствие как должное. На время шторма спрен воздуха исчезла, а сейчас вернулась. Как всегда.
— Я видел других твоего рода, — лениво сказал Каладин.
— Других? — спросила она, принимая облик юной женщины. Она двигалась в воздухе вокруг него, резко поворачивалась и кружилась, танцуя под неслышную мелодию.
— Других спренов ветра, — сказал Каладин. — Гонялись за штормом. Ты уверена, что не хочешь улететь с ними?
Она жадно посмотрела на запад.
— Нет, — сказала она, продолжая танцевать. — Мне больше нравится здесь.
Каладин пожал плечами. Она перестала зло подшучивать над ним, так что теперь она его не раздражала.
— Тут есть и другие, недалеко, — сказала она. — Такие как ты.
— Рабы?
— Не знаю. Люди. Не те, что здесь. Другие.
— Где?
Она указала полупрозрачным белым пальцем на восток.
— Там. Много. Много и много.
Каладин встал. Он не мог себе представить, что спрен может знать, как измерять расстояния и количества. Да… Каладин прищурился, изучая горизонт. Да, дым. От каминов? Он вдохнул порыв ветра; если бы не дождь, он почувствовал бы его раньше.
Должно ли это его волновать? Какая разница, где ты раб, — все равно ты раб. Он принял эту жизнь. Это его путь. Не обращай внимания, не беспокойся.
Тем не менее он с любопытством смотрел вперед, пока фургон карабкался на склон холма. Наконец они поднялись на гребень, и рабы увидели то, что их ждало впереди. Не город. Кое-что другое, больше и величественнее. Огромный военный лагерь.
— Великий Отец Штормов… — прошептал Каладин.
Огромная армия разбила десять военлагерей в обычном стиле алети: круглые, снаружи гражданский люд, внутри кольцо наемников, ближе к середине солдаты-граждане, в самом центре — светлоглазые офицеры. Каждый лагерь располагался в каменном кратере совершенно невероятных размеров, стены которого щетинились острыми краями. Как разбитая яичная скорлупа.
Восемь месяцев назад Каладин бросил очень похожую армию, хотя, конечно, намного меньшую. Военлагерь раскинулся на несколько миль, как на север, так и на юг. В воздухе гордо реяла тысяча стягов с глифпарами тысячи благородных родов. Кое-где, главным образом за кратерами, виднелись палатки, но большая часть армии располагалась в каменных домах. Значит, Преобразователи.
Над лагерем, находившимся прямо перед ними, развевался флаг, который Каладин видел в книгах. Темно-синий фон с белыми глифами —
Я видел конец и слышал, как его называют. Ночь Печалей, Настоящее Опустошение. Вечный Шторм.
Получено в первый день месяца Нан, 1172 год, пятнадцать секунд до смерти. Объект — темноглазый юноша неизвестного происхождения.
Шаллан не поразило, насколько же Джаснах Холин прекрасна!
Величественная, зрелая красота — такие лица запечатлены на портретах великих ученых древности. Только сейчас Шаллан сообразила, что наивно ожидала увидеть уродливую старую деву, вроде тех суровых матрон, которые учили ее в детстве. А какой еще можно представлять себе незамужнюю еретичку за тридцать?
Джаснах оказалась совсем другой. Высокая и стройная, с чистой кожей, узкими черными бровями и густыми ониксовыми волосами. Часть из них она зачесала наверх, обвив вокруг маленького золотого украшения, похожего на свиток, и скрепила двумя длинными шпильками. Остальные свободно спадали вниз, мелкими непослушными кудрями. Даже вьющиеся, они доходили Джаснах до плечей — а если их выпрямить, они были бы не короче волос самой Шаллан и спускались бы до талии.
И еще почти идеальное лицо и пронзительные бледно-лиловые глаза. Она слушала человека, одетого в огненно-оранжевую и белую одежду, цвета королевского дома Харбранта. Ее Светлость Холин была на несколько пальцев выше собеседника — значит, не зря говорят о высоком росте алети. Джаснах посмотрела на Шаллан, заметила ее и вернулась к разговору.
Отец Штормов! Эта женщина — действительно сестра короля. Сдержанная, величавая, безукоризненно одетая в синее и серебряное. Платье Джаснах с высоким воротником было застегнуто на все пуговицы и облегало намного более высокую грудь, чем у Шаллан. Его полы свободно спадали чуть ли не до пола. Длинные пышные рукава, левый застегнут на все пуговицы, чтобы спрятать безопасную руку.
Свободную руку украшали два кольца и браслет, соединенные цепочками, поддерживавшими треугольную группу драгоценных камней на тыльной стороне ладони. Преобразователь — слово, которое использовалось как для людей, выполнявших процесс, так и для фабриала, делавшего его возможным.
Шаллан неуверенно вошла в комнату, стараясь получше рассмотреть большие сияющие камни. Сердце забилось быстрее. Преобразователь как две капли воды походил на тот, который она и братья нашли в кармане отцовского мундира.
Джаснах и человек в королевских одеждах пошли в сторону Шаллан, продолжая беседу. Как отреагирует Джаснах на то, что ее подопечная все-таки догнала ее? Или разозлится на медлительность? Шаллан не виновата, но люди часто ожидают нелогичных поступков от нижестоящих.
Как и вся огромная пещера снаружи, этот коридор тоже был вырезан в камне, но значительно богаче украшен изящными люстрами, внутри которых находились камни с Штормсветом. Больше всего было фиолетовых гранатов, менее ценных камней. Однако их было столько, светивших ярко-фиолетовым светом, что каждая люстра стоила небольшое состояние. Шаллан восхитилась симметрией и красотой хрусталя, висевшего по бокам люстры.
Джаснах подошла ближе, и Шаллан услышала окончание фразы:
— …понимать, что это действие может вызвать неблагоприятную реакцию девотариев? — сказала женщина на алети. Он очень походил на родной язык Шаллан, веден, она научились говорить на нем еще в детстве.
— Да, Ваша Светлость, — ответил мужчина. Немолодой, с редкой белой бородой и бледно-серыми глазами. Открытое дружелюбное лицо казалось очень обеспокоенным. На собеседнике принцессы была приземистая цилиндрическая шляпа, цвета которой соответствовали оранжевому и белому его одежды. Богатой одежды. Королевский стюард?
Нет. Драгоценные камни на пальцах, манера себя держать, подобострастные взгляды других светлоглазых… Отец Штормов! подумала Шаллан. Да это же сам король! Не брат Джаснах, Элокар, а король Харбранта, Таравангиан.