Каладин не стал спрашивать почему. Его это не волновало. Однако, видя ландшафт перед собой, бежать будет легче.
Плато представляло из себя дикую штормземлю; кое-где росли пучки травы, но камень был настолько крепок, что их семена не могли укорениться в нем. Часто встречались камнепочки, росшие повсюду. На вид они казались камнем размером в голову человека. Многие из почек раскрылись, выпустив наружу зеленые толстые языки лоз. А некоторые даже цвели.
После стольких часов в тесном пространстве под мостом бежать впереди было почти приятно. Почему они отдали такую замечательную позицию новичку?
— Таленел'Элин, носитель всех мук! — испуганно вскрикнул человек справа от него. — Похоже, этот будет очень плохой. Они уже выстроились! Этот будет очень плохой!
Каладин прищурился и посмотрел на ближайшую расщелину. По другую сторону пропасти стояли ряды людей с черно-красной мраморной кожей. На них были странные рыже-оранжевые доспехи, закрывавшие предплечья, грудь, голову и ноги. Его оцепенелому сознанию потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить.
Паршенди.
Они не походили на обычных рабочих-паршменов. Значительно более мускулистые и статные. Крепко сложенные солдаты, с оружием на спине. Некоторые носили темно-рыжие и черные бороды, с вплетенными в них кусочками драгоценных камней, другие были чисто выбриты.
Пока Каладин рассматривал их, первый ряд паршенди опустился на одно колено. Воины взяли на изготовку короткие луки, наложили стрелы. Не длинные луки, предназначенные стрелять высоко и далеко. Нет, короткие и изогнутые, чтобы стрелять прямо, быстро и метко. Замечательное оружие, чтобы убить группу мостовиков до того, как они перекинут мост через пропасть.
* * *
— Каладин.
Он не хотел открывать глаза. Не хотел возвращаться в этот ужасный мир боли. Мир, в котором истощенные беззащитные люди атакуют линию лучников.
В ночной кошмар.
— Каладин. — Женский голос, мягкий как шепот, но настойчивый. — Они собираются бросить тебя здесь. Вставай! Ты умрешь!
Я не хочу… не хочу возвращаться…
Дай мне умереть.
Что-то щелкнуло его по лицу, легкая пощечина, с жалом внутри. Он напрягся. Эта была не боль, по сравнению с другими, но значительно более требовательная. Он поднял руку и отмахнулся. Движение унесло с собой последние следы оцепенения.
Он попытался открыть глаза. Один отказался — кровь, натекшая из раны на щеке, запеклась вокруг века. Солнце стояло намного ниже. Прошли часы. Он застонал и сел, оттирая высохшую кровь с глаза. Вокруг него лежали тела. Много тел. В воздухе пахло кровью и чем-то еще худшим.
Пара печальных мостовиков встряхивала каждого человека, проверяя, жив ли он. Убедившись, что человек мертв, они снимали с него сандалии и жилет, отгоняя прочь крэмлингов, уже начавших поедать тела. Эти люди не проверили Каладина. С него нечего брать. Они оставили его лежать среди трупов на плато.
Спрен Каладина беспокойно витал в воздухе над ним. Каладин потер челюсть, в которую она его ужалила. Большие спрены могли двигать маленькие предметы и слегка щипаться. Это делало их более надоедливыми.
На этот раз, однако, она спасла ему жизнь. Он простонал, вспомнив, сколько у него ран.
— У тебя есть имя, дух? — спросил он, заставив себя встать на избитые ноги.
На том плато, куда перешла армия, солдаты бродили среди мертвых паршенди и что-то искали. Оружие? Похоже, что армия Садеаса победила. По меньшей мере живых паршенди поблизости не было. Либо их убили, либо они убежали.
Плато, на котором произошло сражение, выглядело точно так же, как и все остальные. Только в середине возвышалась большая глыба… чего-то, напоминая огромную камнепочку. Быть может, какая-то куколка или раковина, двадцати футов в высоту. Одна сторона была взломана, открывая отвратительные липкие внутренности. Он не заметил ее во время первой атаки, так как глядел только на лучников.
— Имя? — отозвалась спрен далеким голосом. — Да, у меня есть имя. — Она удивленно посмотрела на Каладина. — Почему у меня есть имя?
— Откуда я знаю? — сказал Каладин, заставив себя сделать шаг. Нога взорвалась болью. Он мог только хромать.
Ближайшие мостовики удивленно посмотрели на него, но Каладин, не обращая на них внимания, хромал по плато, пока не нашел труп, с которого не успели снять жилет и сандалии. Тот самый человек с морщинистым лицом, который был так добр к нему. Стрела попала ему в шею. Каладин, не обращая внимания на потрясенные глаза, слепо глядящие в небо, снял с него жилет, сандалии и рубашку со шнуровкой, запятнанную кровью. Каладин ненавидел самого себя, но он не собирался просить Газа дать ему одежду.
Сев, Каладин разорвал рубашку и сменил свои самодельные повязки, потом надел жилет и сандалии, стараясь поменьше двигаться. Задул ветер, унося запахи крови и крики солдат, звавших друг друга. Кавалерия строилась, собираясь уходить.
— Имя, — сказала спрен, проходя по воздуху и становясь рядом с его лицом. Она приняла вид молодой женщины с изящными ножками, одетой в развевающуюся юбку. — Сильфрена.
— Сильфрена, — повторил Каладин, завязывая сандалии.
— Сил, — сказала спрен. Она вздернула голову. — Как забавно. Похоже, у меня есть и прозвище.
— Поздравляю. — Каладин, пошатываясь, встал на ноги.
Недалеко стоял Газ, уперев руки в бока, щит привязан к спине.
— Ты, — сказал он, указывая на Каладина. Потом кивнул на мост.
— Ты шутишь, — сказал Каладин, глядя, как остатки бригады — меньше половины прежнего состава — собираются вокруг моста.
— Или неси, или оставайся, — сказал Газ, который казался очень злым.
Они объяты пламенем. Они горят. Они принесли с собой тьму, и все-таки, видите, их кожа горит. Горит, горит, горит…
Получено на Палахишев, 1172 год, двадцать одна секунда до смерти. Объект — ученик пекаря.
Шаллан шла по коридору, ярко-оранжевая роспись которого — а также потолок и стены — были усеяны пятнами черного дыма, оставшимися после Преобразования Джаснах. Будем надеяться, картины не пострадали.
Впереди появилась маленькая группа паршменов с тряпками, ведрами и стремянками — они собирались чистить коридор от сажи. Они поклонились ей, но не произнесли ни слова. Паршмены могли говорить, но делали это крайне редко. Многие казались немыми. Когда-то, в детстве, их мраморная кожа казалась ей восхитительной. До того, как отец запретил ей проводить с ними время.
Она опять подумала о задаче. Как ей убедить Джаснах Холин, одну из самых могущественных женщин в мире, передумать и взять ее в ученицы? Очевидно, что Джаснах упряма — она много лет сопротивляется попыткам девотариев примириться.
Она опять вошла в широкую главную пещеру, с ее высоким потолком и суетливыми разряженными обитателями. Она чувствовала себя обескураженной, но мельком увиденный Преобразователь манил ее. Ее семья, дом Давар, процветала много лет, поднявшись из безвестности — главным образом из-за политического искусства отца. Многие ненавидели его, но жестокость и целеустремленность дали ему возможность подняться очень высоко. Он создал себе состояние, открывая новые залежи мрамора на землях Давар.
Шаллан мало что знала о делах отца и ничего не подозревала. Каждый раз, когда очередной карьер истощался, отец уезжал с землемером и открывал новое месторождение. Только расспросив землемера, Шаллан и братья узнали правду: отец, используя запрещенный Преобразователь, создавал новое месторождение. Он делал это не слишком часто, чтобы не вызвать подозрений, — только тогда, когда нуждался в деньгах для достижения политических целей.
Никто не знал, где он достал фабриал, который сейчас был с ней, в тайном кармашке. Он не работал — сломался в тот самый ужасный вечер, когда отец умер. Не думай об этом, жестко сказала она себе.
Они наняли ювелира починить сломанный Преобразователь, но это не помогло. Их дворецкий, Льюиш, — один из самых доверенных людей отца, — умел пользоваться устройством, но не смог заставить его работать.
Долги и посулы отца превосходили всякое разумение. У них не было другого выбора. У семьи было время — примерно год — до того мгновения, когда отсутствие платежей станет угрожающим, а отсутствие отца — очевидным. А пока семья замкнулась в имении, расположенном очень далеко от столицы, что давало возможность ни с кем не общаться. Братья боролись, писали письма от имени отца, иногда появлялись на публике и распространяли слухи, что светлорд Давар готовит нечто грандиозное.
И все только для того, чтобы дать ей время выполнить свой дерзкий план. Найти Джаснах Холин. Стать ее подопечной. Узнать, где она хранит Преобразователь. Потом заменить его на испорченный.
С фабриалом в руках они смогут открывать новые месторождения и восстановить состояние. Создавать еду и кормить солдат. Заплатить кредиторам и дать взятки. И, наконец, объявить о смерти отца и не разориться.
Шаллан помедлила в главном коридоре, обдумывая следующий ход. Очень рискованный ход. После завершения дела она должна исчезнуть, но так, чтобы никто и не заподозрил ее в воровстве. Она очень долго обдумывала это, но до сих пор ничего не придумала. Но все знали, что у Джаснах много врагов. Быть может, найдется способ свалить на них «поломку» фабриала.
Впрочем, до этого еще далеко. Сейчас надо убедить Джаснах взять ее. Все остальное неприемлемо.
Шаллан нервно изобразила знак «нужда» — локоть прикрытой безопасной руки касается поднятой свободной, пальцы растопырены.
Немедленно появилась женщина в накрахмаленной белой блузке и черной юбке, универсальной одежде мажордомов.
— Ваша Светлость? — присела плотная женщина.
— Паланиум, — сказала Шаллан.
Женщина поклонилась и повела Шаллан дальше, в глубины длинного коридора. Большинство из женщин, включая служанок, завязывали волосы в узел, и Шаллан чувствовала, что ее распущенные сразу бросаются в глаза. А их ярко-рыжий цвет выделял ее еще больше.
Вскоре коридор резко пошел вниз. Тем не менее она услышала за спиной колокольчики, отбивавшие очередные полчаса. Возможно, именно поэтому горожане так любят их — даже в глубинах Конклава можно услышать окружающий мир.
Служанка довела Шаллан до пары больших стальных дверей и поклонилась. Шаллан кивнула и отпустила ее. И поневоле восхитилась красотой дверей; снаружи на них был вырезан замысловатый геометрический узор из кругов, линий и глифов. К сожалению, не было времени изучать детали, и она вошла.
За дверями оказалось на удивление огромное помещение. Стены из гладкого камня поднимались к невидимому из-за приглушенного освещения потолку; тем не менее она увидела несколько далеких вспышек света. На стенах находились дюжины маленьких балконов, очень похожие на личные ложи в театрах. Из многих лился мягкий свет. Стояла почти полная тишина, слышался только шелест перевертываемых страниц и тихие шепотки. Шаллан прижала безопасную руку к груди, подавленная великолепным залом.