Фрост задрожал от ужаса.
— Нет, мой господин! Лучше смерть! Там живет чудовище!
— Верно, — спокойным тоном подтвердил маг.
— Но оно сожрет меня!
— Да, если ты не будешь слушаться моих приказаний. — Незнакомец указал рукой на подземную щель, из которой веяло сыростью и холодом. — Ступая, иначе я съем тебя!
Произнося «я», маг ласково улыбнулся, и Фрост понял, что тот не шутит. Тогда критянин заявил:
— Но я ничего не увижу в темноте. Как я найду дорогу?
Однако мага трудно было смутить подобными отговорками.
— Держи. — Он протянул бродяге небольшой матовый шарик, сделанный из стекла. — Этот светильник рассеет тьму. И ничего не бойся, я буду идти вслед за тобой. Если будешь в точности исполнять то, что я велю, то не только останешься целым, но и разбогатеешь.
Фрост кивнул — а что еще ему оставалось делать? — и неохотно шагнул в темноту.
Едва исчезло солнце, шарик, который дал ему маг, чудесным образом преобразился. Он вдруг начал светиться. Сначала робко, словно степной светлячок, затем все ярче и ярче. Вскоре он сиял сильнее, чем дюжина восковых факелов, вырывая из тьмы не менее ста локтей бесконечного подземного коридора, уходящего, как показалось Фросту, в бездну.
— Иди вперед, — велел маг, который также вошел в подземелье. — И ничего не бойся, я буду рядом.
Кивнув, критянин несмело двинулся по коридору. Он не испытывал ни малейшего удовольствия от этой, насильно навязанной ему, прогулки, но теперь хотя бы мог не опасаться, что чудовище внезапно нападет на него из темноты. Фрост медленно шагал вперед, его губы шептали горячую молитву Зевсу-Лабрису[166]. Он не мог видеть, что при каждом упоминании имени Зевса идущий сзади маг тихо улыбается в бороду.
Постепенно коридор становился шире, затем начал распадаться на ответвления. Несколько раз критянин избирал неверный путь, и тогда в его голове звучал голос мага, предупреждавший об опасности.
— Там бездонный провал. Ты идешь прямо в лапы подземного краба.
После каждого подобного предупреждения Фрост стремглав мчался обратно и долго успокаивал бешено колотящееся сердце.
Казалось, они пробыли под землей целую вечность, когда незнакомец сказал:
— Будь осторожней. Мы приближаемся к его логову.
Тело Фроста стало ватным. Он прижался спиной к стене и поклялся, что никакая сила не заставит его идти дальше. Однако ноги критянина вдруг проявили чрезмерную прыть. Они перестали повиноваться хозяину и повлекли его вперед. Бродяга пытался сопротивляться своенравным конечностям, он хватался руками за шероховатые стены, но все, чего он добился, были ободранные в кровь ладони да гневный окрик незнакомца, буквально разорвавший наполненный ужасом мозг:
— Идиот, не вырони шар!
Таким, самым неестественным образом Фрост был доставлен к пещере, из которой пахло живым существом. Запах этот был слабым и незнакомым. Люди или скот пахнут иначе. Сердце застучало барабанной дробью.
— Теперь будь осторожней, — вновь велел незнакомец.
Хорошо сказать — будь. Но как? Ноги упорно влекли своего хозяина вперед. Фрост буквально влетел в подземную залу и, лишь очутившись в центре ее, застыл, пораженный представшим его взору зрелищем. Да, здесь было от чего превратиться в недвижный столб. Вся пещера была буквально завалена сокровищами. По большей части это были разные статуи и посуда, но жадные глаза Фроста узрели и горы серебряных слитков, и разноцветные камушки, небрежно рассыпанные между изящных чаш. Пока бродяга раскрыв рот созерцал невиданное богатство, в пещеру вошел маг. Равнодушным взором пробежав по сокровищам, он заметил:
— Странно, его здесь нет.
В тот же миг в мозгу Фроста раздался еще один голос — хриплый и низкий.
— Ничего странного.
— А, ты все-таки здесь! — обрадовался маг. — А ну-ка, покажись!
Голос с усмешкой поинтересовался:
— Ты полагаешь, я сошел с ума?
— К сожалению, нет. Хотя это было бы совсем неплохо. Но где ты? Я хочу поговорить с тобой.
— Говори.
Ошалевший от испуга Фрост полубессознательно внимал этому странному диалогу.
— Я привел тебе подарок. Почему ты не взял его?
— Ты полагаешь, я не чувствовал, что кто-то сканирует мозг этого недоумка? — вопросом на вопрос ответил Голос. — Кроме того, он использует вместо свечи источник энергии, которой владеют лишь высшие посвященные.
— Этот свет раздражает тебя?
— Немного. Хотя я нахожусь на достаточном отдалении.
— Я уберу его, — сказал маг, и шар мгновенно погас.
Фрост заорал от ужаса, очень живо представив себе, как обладатель Голоса подкрадывается к нему, скаля ужасные клыки. Маг прочел эти мысли и захохотал. Клацая зубами, критянин вознес горячую молитву Зевсу. На этот раз захохотали оба — и маг, и Голос. Последний к своему смеху присовокупил:
— Идиот! Ты просишь помощи у того, кто завел тебя сюда!
Критянин не понял, что Голос имеет в виду, но кричать перестал, потому что Голос доверительно шепнул:
— Не бойся, я не буду есть тебя. Я боюсь отравиться.
После этого Голос сделал паузу и поинтересовался у незнакомца:
— Что тебе надо?
— Я хотел бы договориться с тобой.
— Но вначале ты хотел убить меня.
— Я и сейчас не прочь это сделать, — откровенно признался спутник Фроста, — но раз ты сумел вовремя спрятаться, то полагаю, нам лучше договориться.
— Давай попробуем. Я слушаю тебя.
— Ты должен перестать вмешиваться в мои дела, а также сообщать о них тем, кто может повредить мне.
Голос задумался. Затем в голове Фроста прозвучал его ответ:
— Допустим, я соглашусь. Что ты предлагаешь мне взамен?
— Безопасность и столько вкусных человечков, сколько ты в состоянии слопать. Я восстановлю культ Минотавра, и тебе будут вновь поклоняться. Тебе будут приносить в жертву самых интересных людей — философов, царей, отважных воинов, путешественников, побывавших во многих странах.
— Разве ты не нуждаешься в подобных помощниках?
— А зачем они мне?
— Я полагал, что новому миру нужны мудрые и сильные люди.
— Считается — да. Но, если быть откровенным, к чему мне лишние проблемы? Кто силен и мудр, тот самостоятелен; мне же проще иметь дело с людьми покорными и послушными. Вроде этого, что я привел тебе в подарок.
— Заманчивое предложение, — прошептал Голос. — Заманчивое… Но где гарантии, что ты не обманешь меня?
— Мое слово.
Голос захохотал.
— Оно немногого стоит.
— Ты обижаешь меня, — процедил маг.
— Я не знал, что ты обидчив.
— Какие же гарантии тебе нужны?
— Я хочу получить Первоключ.
— Ты знаешь о нем? — изумился незнакомец. — Впрочем, глупый вопрос. Конечно знаешь.
— Как и обо всем остальном, — подтвердил Голос. — Если ты дашь мне Первоключ, я прекращу борьбу против тебя.
— Но как я могу быть уверен, что ты не используешь Первоключ против меня?
— Я дам тебе слово.
Теперь засмеялся незнакомец.
— Оно тоже немного стоит. А если учесть то, что ты без труда проникаешь в мои парасознания, это означает, что с помощью энергии Ключа ты сможешь контролировать их. Ведь так?
— В общем, да, — неохотно согласился Голос.
— Выходит, заимей ты Первоключ и завтра я вполне могу оказаться в одном из парамиров, облаченный в звериную шкуру?
— Ты весьма неплохо смотрелся бы в ней, — невозмутимо заметил Голос.
— Еще лучше я смотрелся бы, накинув на плечи твою шкуру.
Голос издал серию квохчущих звуков, нечто похожее на ехидный смех.
— Ну, это не дано даже Юпитеру!
Маг дождался, когда Голос перестал веселиться и подвел итог торгу.
— Надеюсь, ты сам понимаешь, я не могу дать тебе Первоключ. Если хочешь, я подарю тебе один из миров.
— Неужели я кажусь настолько глупым, чтобы добровольно залезть в клетку?
Незнакомец помолчал, затем задумчиво ответил:
— Мне кажется, ты что-то задумал.
Критянин почувствовал, как в душе мага пробуждается нечто похожее на тревогу. Надо признаться, это странное приключение захватило Фроста. Он постепенно начинал понимать, зачем понадобился облаченному в пурпурную хламиду незнакомцу. Сначала тот использовал его в качестве приманки, а потом критянин превратился в живое устройство, через которое маг и Голос переговаривались друг с другом. Странное слово — передатчик. Фрост мог поклясться, что прежде не знал его. Увлекателен был не только разговор, во многом непонятный бродяге, еще более захватывали воображение Фроста чувства, бушевавшие в загадочных собеседниках.
Сильнее других была ненависть — эдакая багровая стена, клубящаяся серыми прожилками. Стена была очень прочной и это немудрено — ведь ненависть — самое сильное чувство у каждого живого существа.
Подозрительность походила на хамелеона. Она была многоцветной — синей, зеленой, розовой, голубой в черную крапинку, коричневой, но чаще серой. Подозрительность зарождалась тоненьким ручейком и постепенно превращалась в бушующий поток.
Уважение походило на золотистую фольгу, которая то тускнела, то начинала блестеть по мере того, как противники оценивали хитроумные маневры друг друга. Голос уважал мага несколько сильнее, из чего критянин сделал вывод, что маг обладает огромным могуществом. Это предположение подтверждал и страх, белесоватый, липкий, время от времени проскальзывавший в мыслях Голоса. Маг же проявил подобное чувство лишь раз, когда понял, что Голос ведет нечистую игру.
— Похоже, ты намереваешься замуровать меня в лабиринте, — задумчиво произнес он.
— С чего ты взял? — поспешно откликнулся Голос, но его мысли были пронизаны изумрудными прожилками коварства и Фрост понял, что Голос блефует.
— Пожалуй, мне пора, — решил маг.
— Постой, я как раз подумываю над твоим предложением относительно переселения в один из парамиров.
— Пора… — Маг неизвестно чему рассмеялся. — Человека я оставляю тебе в подарок.
Установилась невыносимая тишина. Зато где-то вдалеке прогрохотало эхо обвала, толчками пробежавшее по стенам.
— Ушел, — процедил Голос. — Ушел…
Он замолчал и молчал довольно долго. Затем задумчиво процедил:
— Что же мне с тобой делать?
Вопрос был адресован к Фросту. Тот не ответил и задрожал от ужаса.
— Съесть что ли?
— Не надо! — взмолился критянин.
— Надо — не надо, — пробормотал Голос. — Съел бы, да уж больно ты невкусный. — Голос замычал что-то неразборчивое, явно размышляя. — Ну ладно, я не буду тебя есть и даже вознагражу. За страх. Возьми себе что-нибудь из сокровищ и выметайся.
— Но как? Я ничего не вижу!
— А-а-ах! — Голос был недоволен. — Как это хлопотно — быть добрым. Ладно, сейчас я вдохну жизнь в твой энергомодуль.
Шарик, который критянин по-прежнему крепко сжимал в кулаке, замерцал и осветил пещеру.
— Выбирай скорее! — велел Голос. — А не то я вновь погашу его. Не люблю свет.
Фрост поспешно схватил два слитка, один из которых был золотой, а другой — электроновый или серебряный. Шарик тут же погас.
— А что я должен делать теперь? — осведомился критянин. Приключение, похоже, заканчивалось вполне удачно, и Фрост слегка обнаглел. — Как я, по-твоему, найду обратную дорогу?
Голос вновь недовольно заворчал.
— Связался с тобой. Надо было сожрать и все. Ладно, я выведу тебя. Следуй по светящимся линиям.
Под ногами Фроста появились две золотистые черточки, ведущие в темноту.
— Иди по ним! — велел хозяин подземелья. Критянин не сдвинулся с места. Голос рассердился. — Почему ты стоишь?
— Мне страшно, — признался бродяга.
Голос удовлетворенно хмыкнул и принял покровительственный тон.
— Не бойся. Я буду рядом. Здесь полно всяких пакостных созданий, но меня они боятся, потому что я умный. Иди.
Фрост нерешительно шагнул вперед. Ничего дурного не произошло. Тогда он медленно пошел в темноту, стараясь держаться золотистых линий. Голос оставил свое убежище и двигался неподалеку от человека, то обгоняя его, то заходя ему за спину. До Фроста время от времени долетало хриплое дыхание, а пол пещеры сотрясался от тяжелой поступи. Темнота отдавала сыростью, невидимые стены давили на плечи, со всех сторон слышался шорох, от которого у Фроста выступал холодный пот. Однажды впереди послышался шум схватки. Критянин остановился и прижал холодные слитки к бухающему сердцу. Он оставался недвижим несколько мгновений, затем Голос сообщил:
— Мохнатый паук. Та-акой противный! Я завязал ему лапы узлом. Ступай дальше.
Странно, но Фросту показалось, что Голос немного сочувствует ему. Едва он подумал об этом как Голос насмешливо фыркнул:
— Ничуть.
Внезапно золотистые линии оборвались.
— Пришли, — сообщил Голос. — Фу, как я устал. Стой здесь, я отвалю камень. А может быть, мне все-таки съесть тебя?
Бродяга закричал от ужаса, вызвав смех Голоса.
— Ну ладно, не ори. Я пошутил. Я вообще люблю шутить. Сейчас ты увидишь свет. Быстро иди вперед и ни в коем случае не оборачивайся. Это может плохо для тебя кончиться. Закрой глаза.
Фрост поспешно исполнил то, что ему велели.
— А теперь уматывай!
Критянин открыл глаза и тут же зажмурился от невыносимо яркого света. Вытирая слезы, он шагнул вперед и осмотрелся. Перед ним в обрамлении сумрачных стен было ярко-солнечное небо, где-то внизу глухо плескалось море.
Жив! Да еще и богат! Фросту хотелось петь от радости. Сзади послышалось хриплое дыхание. Это хозяин лабиринта приблизился к солнечному кругу и жадно вдыхал соленый воздух. Не в силах сдержать любопытство Фрост начал медленно поворачивать голову.
— Не оглядывайся! — крикнул Голос.
Но было поздно. Критянин обернулся. В следующий миг он закричал от ужаса и рухнул со скалы в беснующееся меж рифами море.
— Я же предупреждал тебя, дурак, не оглядывайся, — прошептал Турикор. Чудовище потерло рукой свою кошмарную физиономию. — Впрочем, он мог бы вести себя поприличнее. Неужели я так плохо выгляжу?
Щурясь от нестерпимо яркого для его глаз света, монстр поспешно завалил вход и с облегчением вздохнул.
— Темнота!
Затем он зашагал вниз — туда, где был его дом, куда не проникало беспощадное солнце.
Где-то далеко плескало принявшее очередную жертву море.
Эпилог. Сказка зари человечества
Человеку ведомо множество сказок — забавных и поучительных, загадочных и страшных. Но ни одна из этих сказок не может сравниться с волшебной поэмой Олимпа, феерической и причудливой хроникой жизни и деяний богов, героев и людей. Это поистине прекраснейшая сказка зари человечества.
Зевс, Аполлон, Афродита, Дионис, Афина, Арес, Посейдон и Аид, грозный Кронос и титаны, Гея и хтонические чудовища, Уран и существа, порожденные эфиром, великие герои, средь которых и закованный в львиную шкуру Геракл, и Тесей, и Персей, и те, что сложили головы под стенами семивратных Фив, и под стенами Трои, великие бунтари Сизиф и Беллерофонт, прекрасный Гиацинт и несчастный Актеон, завораживающий своим пением Орфей и жертвенная Алкеста, кентавры, лапифы, коринфяне, фиванцы, афиняне, троянцы, эфиопы, амазонки, мрачный Тартар и Элизиум — можно ли назвать это религией? Или спросим иначе: может ли современный человек воспринимать это как религию?
Вся история Распятого занимает тридцать три года и двадцать одну главу Евангелия от Иоанна. Суть зороастризма или магометанства можно выразить сотней нравоучительных фраз. Иудаизм, очищенный от словесной шелухи каббалы и расплывчатых песнопений Торы вполне уместится в книге Ионы.
То, что создала великая культура античных эллинов, невозможно втиснуть в рамки религии. Это сплав веры, обычаев и архаичной истории. Это причудливая мозаика легенд, явившихся человеку во сне на границе сознания. Это чудесная сказка, самая лучшая из тех, что знал мир. И потому несправедливо бы было наречь ее религией, чья суть есть догматы, довлеющие над человеком. Творение эллинов походит на занимательную поэму с бесчисленным множеством живых, наполненных телесной, чувственной сутью персонажей. Правильней именовать веру эллинов МИФОРЕЛИГИЕЙ, ибо сказочные мифы заменяют здесь религиозные каноны.
МИФОРЕЛИГИЯ совершенно не похожа на монорелигии — иудаизм, христианство, мусульманство. Они есть религии пророков — порождение зараженного манией мессианизма ума, МИФОРЕЛИГИЯ — слепок с человеческой жизни, настолько реалистичный и «заземленный», что порой нетрудно признать в олимпийцах конкретных земных правителей и героев, волею людской памяти вознесенных на божественный пьедестал.