Парс. Одно это слово еще совсем недавно вселяло в эллинов ужас. Сыны Эллады даже не могли вообразить как можно победить этих отважных и умелых воинов, покоривших бессчетное множество стран. Но сегодня в их сердцах уже не было робости. Они видели перед собой не неведомых богатырей, а трусливых варваров, идущих вперед лишь под грозными окриками командиров. И эллины смеялись, злословя над нерешительностью врагов.
Теснина постепенно заполнилась вражескими воинами. Сбившись тесной толпой, варвары приближались к фаланге. Вновь, как и вчера, полетели тучи стрел.
Парсы вооружены лучше прочих мидян. Помимо копья, плетеного из прутьев и обитого кожей щита, акинака, каждый воин имел большой слоеный лук, который и являлся, собственно говоря, главным оружием парса. Парс начинал битву, пробивая стрелами бреши в вражеском строе, а заканчивал ее, поражая бегущих выстрелами в спину. Парс — великолепный лучник, куда лучший, нежели киссий или мидиец. Парс рождается с луком, парс молится луку, парс умирает с ним. Сотни легких камышовых стрел обрушились на фалангу. Бронзовая стена щитов оборвала их полет. Но первая неудача не обескуражила лучников. Они пускали стрелу за стрелой, настойчиво ища крохотные щелочки, которые обязательно есть даже в самой прочной преграде. Звенели туго скрученные сухожилия тетив и новое облако стрел обрушивалось на эллинов. И пусть тысяча заканчивала свою короткую жизнь на земле со смятыми наконечниками, но тысяча первая проскальзывала между щитами и находила свою цель. Некоторые гоплиты были ранены, но, стиснув зубы, продолжали стоять в строю, несколько упали замертво и их заменили товарищи, поспешно восстановившие пробитую оборону.
Никто не мог сказать точно, сколько шел этот смертоносный дождь, но вот он прекратился. Лучники расступились, пропуская вперед всадников. Те разогнали коней и стремительно атаковали. Парсийские витязи со всего маху врезались в строй гоплитов, пытаясь рассечь его на части. Большая часть их мгновенно погибла, сраженная копьями. Самые удачливые получали несколько мгновений, чтобы обрушить изогнутые клинки на головы гоплитов. Вой, крики, звон оружия, ржанье умирающих лошадей слились в единый гул. Вот к нему прибавился зловещий шелест стрел — это лучники возобновили стрельбу, целясь поверх голов машущих мечами всадников.
Стремительный натиск конницы заставил эллинов попятиться и сломать строй. Увидев это, мидийские воеводы двинули в атаку отряды пеших воинов; отряды эти заняли место всадников, к этому времени почти полностью истребленных. Образовав клин, варвары пронзили фалангу почти насквозь. Это могло принести им победу, но вместо этого привело к гибели. Леонид отдал несколько лаконичных распоряжений и строй эллинов выгнулся еще сильнее, обхватив дугою немалое число парсов. К крыльям этой дуги царь быстро подвел из резерва две сотни спартиатов. Когда все было готово, он перешел на левое крыло, примыкавшее к морю, и лично повел воинов в контратаку. С другой стороны, от скалы, атаковал отряд Гилиппа. Два узких стремительных меча в мгновение ока разорвали толпу варваров надвое, отсекая немалое число отборных воинов. Оказавшись в окружении, парсы утратили свой воинственный пыл. Теперь они думали лишь о том, как бы вырваться из западни. Варвары с криком бросались на спартиатов, пытаясь разорвать стену, внезапной паутиной выросшую пред ними. Лакедемонянам пришлось нелегко — ломались копья, тупились мечи, удары проминали бронзовые пластины доспехов, — но они выстояли, так и не позволив разобщенным парсам вновь соединиться. Попавшие в окружение варвары были полностью истреблены. После этого Леонид приказал отступать к стене. Как и накануне эллины отошли и укрылись за ее каменной броней, словно приглашая парсов повторить смертельный путь киссиев, многие тысячи которых лежали тут же, у оказавшейся последней в их жизни преградой.
Парсы приняли приглашение. Они подступили к стене и осыпали ее защитников смертоносным дождем. Пельтасты-пелопоннесцы и локры ответили тем же, нанеся врагу немалый урон. Перестрелка продолжалась до тех пор, пока варвары не израсходовали запас стрел и не бросились на штурм. Они лезли вверх по трупам своих товарищей, увязая в гниющей плоти. Они бились с невиданным упорством, но взойти на стену так и не смогли. Копья гоплитов безжалостно поражали врагов и сбрасывали их вниз. В конце концов те не выдержали и начали отходить. Леонид немедленно воспользовался этим, поведя фалангу в очередную контратаку. Утомленные и надломленные неудачей варвары не устояли. Подобно киссиям они бросились бежать, а эллины истребляли их, устилая землю мертвыми телами.
Увлеченный кровавой потехой царь спартиатов даже позабыл о мучившей его головной боли. Находясь в первом ряду преследователей, он уничтожил не менее сотни врагов. Путь, пройденный Леонидом, можно было точно определить по трупам варваров с одинаково разрубленной надвое головой. Славно потрудились и Еврит, и Креофил, и Диенек, и прочие лакедемоняне. Гилипп был ранен копьем в шею, но шел вместе со всеми. Его меч влажно блестел от вражеской крови.
Могучим натиском эллины прогнали врага почти до самых Деметриных ворот. Здесь мидийским воеводам удалось остановить бегущих и завязать новое сражение, которое длилось до полудня. Лишь когда клинки затупились, а противников разделил вал из трупов, бой был прекращен. Эллины вновь отошли за стену, уделив время отдыху и трапезе, варвары принялись расчищать ущелье для новой атаки.
— Славно поработали, — бурчал Еврит, жадно пережевывая кусок жилистого мяса. Он в числе воинов своей эномотии разместился на горной террасе, с которой открывался чудесный вид на заваленную кучами парсийских трупов лощину. Запивая говядину и хлеб глотками разбавленного вина, лакедемоняне наблюдали за тем как суетятся парсы, оттаскивая убитых к морю.
— Я полагал, они не решатся атаковать вновь, — сказал сидевший подле Еврита Креофил. Эти два дня, когда им не раз приходилось сражаться бок о бок, если не сдружили, то по крайней мере примирили обоих спартиатов.
— Я тоже так думал, — поспешно откликнулся Еврит. Слышавший их разговор Леонид едва заметно усмехнулся.
— Парсы больше не пойдут на штурм, — сказал царь. — Теперь настал черед бессмертных. Артабан, главный советник владыки варваров, наверняка считает, что эллины утомлены боем и не смогут устоять пред натиском царской гвардии. А мы сделаем вот что…
Подойдя к Гилиппу, царь коротко переговорил с ним. Такой же разговор состоялся и с феспийцем Демофилом. Сразу же после этого эфор приказал спартиатам заканчивать трапезу и собираться. Три пентекостии[223], составленные из наименее усталых воинов, начали подниматься на гору. По небольшой тропе, охраняемой локрами, спартиаты прошли вдоль склона и остановились прямо над Деметриными воротами. Вскоре стали подходить запыхавшиеся феспийцы. Убедившись, что все на месте, Гилипп приказал воинам спрятаться так, чтобы наступающие варвары не могли увидеть их. Эллины поспешно выполнили это распоряжение, присев за камнями или кустами. Несколько десятков спартиатов, в том числе и Еврит, забились в небольшой грот. Едва они успели сделать это как появились бессмертные.
Они вышагивали стройными рядами, держа перед собой посеребренные щиты. Впереди шли три знаменосца, несшие орлов. Медная чешуя доспехов сверкала лучами вышедшего из-за туч солнца. Засевшим на склоне воинам казалось, что в теснину втягивается бесконечная бронированная змея, играющая кольцами в предвкушении стремительного прыжка. Двадцать, пятьдесят, сто рядов, мерно шагающих в такт. Парсийская гвардия заполнила ущелье и надвигалась на стену, которую обороняли эллины. В ее грозной поступи виделась необоримая сила, непоколебимая уверенность в своем превосходстве. Ведь именно бессмертные — отборные отряды парсов, — сокрушили армии Вавилона и Египта, именно их грозная слава заставила покориться восточные народы, давшие без боя землю и воду мидийским царям. Теперь им предстояло лишь взять штурмом эту полуразвалившуюся стену и покарать безбожных бунтовщиков, осмелившихся сокрушить святыни Ахурамазды в Сардах[224].
Пяти тысячам бессмертных, сыновьям вельмож, храбрейшим воинам предстояло решить исход этой битвы. Они не стали стрелять из луков подобно своим предшественникам, а сразу бросились на штурм. Закрываясь щитами с вычеканенными на них изображениями солнца, бессмертные лезли на стену, покрыв наваленную пред ней гору трупов золотистой чешуей своих доспехов. О, это были на совесть сделанные доспехи! Один Митра знает, сколько времени потребовалось сирийским мастерам, чтобы устлать грубое полотно хитонов тысячами медных и бронзовых пластинок, накладывая их для прочности по принципу рыбьей чешуи. Эта металлическая броня зарождалась на плечах и сбегала до самых бедер. Она прикрывала шею, бока, предплечья. На груди она была особенно прочной — здесь поверх чешуек были прикреплены три вогнутых бронзовых пластины, выдерживающие удар копья. Столь же надежно была защищена и голова. Бессмертные были единственными среди варваров, имевшими металлические шлемы. Выкованные из бронзы, а порой и железа, покрытые серебром, они отражали удар ксифоса или акинака. Лишь более тяжелая махайра или сагариса могли пробить блестящий конус.
В лице бессмертных эллины впервые за эти два дня встретили достойных противников. Не уступавшие гоплитам ни в вооружении, ни в умении сражаться — напомним, в отличие от большинства эллинов, лишь во время войны бравшихся за оружие, исключение здесь составляли, пожалуй, лишь спартиаты, бессмертные были профессиональными воинами — парсийские гвардейцы были полны сил и азарта. Еще бы! Сам царь в окружении свиты находился у входа в ущелье и наблюдал за тем, как сражаются его любимцы. Поражая эллинов ударами копий в ноги, бессмертные взошли на стену. Завязалась отчаянная схватка и был миг, когда варвары начали одерживать верх. Увидев это, Леонид бросил на помощь дрогнувшим платейцам остававшийся в резерве лох[225] спартиатов. Лакедемоняне налетели на врагов словно разъяренные коршуны. Отбросив копья, которые лишь мешали в подобной давке, они поражали варваров мечами, вонзая их в шеи и сочленения нагрудных пластин. Немалую помощь оказывали стоящие за стеной пельтасты, ударами дротиков сбрасывавшие парсов вниз. Истекая кровью, медночешуйчатая змея попятилась прочь от стены.
Ксеркс был вне себя от ярости. Он еще мог понять, когда бежали мидийцы или киссии, но чтоб отступали лучшие воины на свете — бессмертные! Подозвав к себе Гидарна и Мардония, царь повелел им возглавить новый штурм. Вельможи поклонились и в сопровождении полусотни отборных воинов устремились вперед. Сотники гнали робких в атаку бичами. Второй натиск был куда более страшен. Если бы эллины накануне вечером не позаботились о том, чтобы укрепить стену, варвары наверняка б опрокинули их. Но стена и доблесть выручили и в этот раз. Спартиаты, аркадяне и фиванцы сообща отразили бессмертных. Часть варваров во главе с Мардонием, теснимая лакедемонянами, начала отходить вдоль горной кручи и попала прямо в горячие источники. Под дружный оскорбительный смех эллинов обожженные и перемазанные грязью бессмертные поспешно ретировались к Деметриным воротам.
Лицо Ксеркса налилось дурной кровью. Он подозвал к себе Дитрава и повелел ему повести в атаку царскую сотню. Первым побуждением сотника было возразить царю, но тот не пожелал даже слушать. Ксеркс топнул тогою и указал перстом на стену, на которой по-прежнему стояла шеренга краснобронных гоплитов. При этом сотнику почудилось, что в глазах великого царя промелькнула тень ухмылки. Дитрав вопросительно взглянул на Артабана, тот кивнул и сотник, изобразив угодливую улыбку, отправился исполнять повеление. Как только он отвернулся от Ксеркса, губы его сжались в тонкую злобную линию.
Однако обагрить меч эллинской кровью Дитраву в этот день так и не пришлось. Едва его воины устремились к стене, как вдруг сверху начали падать камни и копья. Это воины Гилиппа и Демофила принялись истреблять толпящихся внизу врагов. Среди варваров началась паника. Узрев гоплитов, неторопливо спускающихся по склону, бессмертные вообразили, что коварные эллины решили запереть их в теснине и дружно бросились к Деметриным воротам. Дитраву и его воинам пришлось образовать заслон, чтобы дать царю возможность покинуть ущелье. Телохранители стали стеной, беспощадно избивая напирающих на них бессмертных, и держались до тех пор, пока евнухи не усадили Ксеркса на коня и не увезли его прочь. Убедившись, что царь в безопасности, воины Дитрава расступились, выпуская бегущих на равнину.
От былого великолепия сверкающей змеи не осталось и следа. Надменные гвардейцы удирали со всех ног, сшибая замешкавшихся на землю. Падавшие сверху камни и копья вносили еще большую сумятицу. Это был позор. Позор куда больший, чем тот, что постиг мидийцев или киссиев. Те бежали, опрокинутые могучим ударом врага. Бессмертных же гнал страх, раздирающий уши диким хохотом и визгом. Эллины даже не преследовали их, ибо знали: бежавшему из страха не быть хорошим воином.
Бессмертные бежали. Бежали первый раз в жизни. Последними, подобрав раненых и изувеченных в давке, ушли воины Дитрава.
Леонид, стоя на стене, смотрел им вслед. Эллины прожили прекрасный день. Но не великий. Великим должно было стать завтра.
4. Судьбы
Эта глава о судьбах многих героев нашей книги. Некоторым из них суждено вскоре погибнуть, другие умрут позже, а кое с кем нам еще предстоит встретиться много лет и даже веков спустя. Эта глава о судьбах…
* * *
Он шел без отдыха двое суток. Шел днем и ночью, когда открыто, когда украдкой по зарослям и лощинам, лишь изредка падая на землю и прислушиваясь, как пульсирует кровь в избитых ногах. Его дом был далеко на востоке, но он зачем-то брел на запад. Словно какая-то неведомая сила толкала его вдоль берега моря вслед за уходящим солнцем. Его звали Дагут и он был из рода киммерийцев.
Он шел, наслаждаясь свободой. Ведь последние сто дней Дагут провел гребцом на сидонской триере. А до этого он был вольным разбойником, одним из тех отчаянных головорезов, которые нагоняли ужас даже на тайную полицию хазарапата. Это именно он, Дагут, задумал тот самый лихой налет на царский дворец, что едва не стоил ему жизни. Увлекшись боем, разбойник не заметил, как железная сагариса дворцового евнуха опустилась сзади на его голову. Шлем уберег от гибели, но не от рабства. Очнулся Дагут в темнице. На темени была огромная болезненная шишка, на руках звенели кандалы. Тюремщики здорово поиздевались над пленником те три дня, которые он провел во дворцовой тюрьме. На четвертый разбойника должны были казнить, но хазарапат внезапно приказал помиловать его и отправить гребцом на триеру. В преддверие войны Парсе нужны были сильные рабы.
Сто дней. Сто нескончаемых дней прошли в одном и том же движении. Сначала следовало вытянуть вперед сжимавшие рукоять весла руки, чуть приподнять валик вверх, затем резко потянуть его к себе и одновременно откинуться назад, давая лопасти весла толчок. Раз-два-три-четыре. И так бессчетное множество раз в день. Трижды им позволяли разогнуть спину и давали еду — жидкую похлебку, кусок ячменного с отрубями и грязью хлеба и чашу разбавленного вина. Иногда перепадало немного черемши и вареных конских костей. Ночью совершенно обессиленные гребцы ложились на скамью и забывались тяжелым сном, вдыхая запах нечистот, справляемых прямо под себя.
Вставало солнце. Рабы узнавали об этом по свисту плети, ведь ни единого веселого лучика не проникло на нижнюю палубу, где сидели Дагут и еще восемьдесят его товарищей по несчастью. И вновь начинался нескончаемый день. Вновь хрустела спина, вновь лопались от перенапряжения сухожилия, лопатки обжигал сплетенный из бычьих жил бич надсмотрщика, а в желудке стоял ком дурно приготовленной пищи. Постепенно сгнила одежда. Остались жалкие лохмотья, прикрывающие лишь чресла. От гребцов ужасно воняло. В нечесаных спутанных волосах копошились мириады насекомых. «Работать, свиньи!» — раздирались надсмотрщики. Свистела дудка келевста. Мерно покачиваясь гребцы спускали весла в воду, толкая корабль на запад.