Афо не стала конкретизировать, что означает неважно, а вместо этого спросила:
— А не знаешь куда это все подевались? И почему тени мечутся словно угорелые? У нас что, на сегодня запланировано светопреставление?
— Почти угадала, сестричка! Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Взяв Афродиту под локоток, Арес увлек ее на восточную веранду. Богиня подошла к мраморному парапету и ахнула. Внизу, прямо под ногами, грозно бушевало море.
— Это что, потоп?
— Ага! — засмеялся Арес. — Всемирный! Сейчас появится Девкалион с веслом в руке. Выходит, ты ничего не знаешь?
— О чем ты?
— Ответь мне сначала: ты за Громовержца или против?
— Конечно, за!
Бог ласково похлопал Афродиту пониже спины.
— А старик сомневался. Тут у нас произошла небольшая революция. Посейдон, Гадес, Афина и Гефест восстали против Громовержца и пытаются подтопить нашу мраморную хатку.
Глаза Афины открылись до пределов, отведенных им создателем.
— Но почему они взбунтовались?
— Я точно не знаю. — Арес с ленцой зевнул. — Меня в это время не было во дворце. Кажется, им не понравилось то, что Зевс расправился с Козлом. Они объявили старика низложенным и…
— Постой-постой! — Афродита схватила Ареса за плечо. — Ты что-то сказал про Пана?
— Зевс прикончил его, а что?
Богиня побледнела, рот ее жалобно приоткрылся.
— Где он?
— Он вместе с Артемидой и Аполлоном в Белой Сфере. Они готовятся…
— Я не об этом! Где Пан?
— Там. — Арес указал рукой на дверь в Тронную залу.
Оттолкнув Ареса прочь, Афродита вбежала в нее. Посреди залы, распростершись на мраморном полу, лежала безжизненная оболочка того, кто еще утром звонко стучал копытцами и веселил богов своей неуклюжестью и гримасами. Богиня наклонилась над ней и коснулась рукой лба. Он был холоден и сух, словно вместе с жизнью из тела ушла вся влага. Послышалось негромкое мычание. Афродита подняла глаза и увидела сидящую на троне Геру. Руки ее были прикованы цепями к подлокотникам, изо рта торчал кляп. Обернувшись к подошедшему Арес, красавица вопросительно посмотрела на него. Бог войны пояснил:
— Эта сучка хотела присоединиться к бунтовщикам, но мы с Аполлоном схватили ее прежде, чем она успела смыться из дворца. Кусалась! — Арес продемонстрировал указательный палец, на котором виднелись четкие следы зубов. — Пришлось ее спеленать, а чтоб не орала, засунули в рот тряпочку.
— Но почему Зевс убил Пана? — воскликнула Афо.
— Представляешь, этот чудик пытался освободить титанов.
— Зачем?
— Чтобы свергнуть хозяина. Говорят, он хотел захватить власть. Представляешь, Козел, правящий всеми нами! Да еще бесхвостый! Бриарей оторвал этому уроду его хвост!
Вояка захохотал. Хриплый смех волнами загулял по зале.
— Да, — выдавила Афо, натянуто улыбнувшись. Она задумчиво посмотрела на Ареса. Тот перестал смеяться и сглотнул внезапно заполнившую рот слюну.
— Ты что?
— Хочешь получить мою любовь?
— Да! — мгновенно отреагировал бог войны.
— Но я попрошу кое-что взамен!
— Я сделаю все, что ты хочешь.
— Где же ты был утром, — тихо прошептала Афо и потребовала:
— Поклянись!
— Клянусь!
— Хорошо. — Афродита победоносно улыбнулась. — Тогда я твоя. Но помни, ты сделаешь все, что я тебе прикажу!
— Да, — хрипло выдавил Арес и протянул богине руку. Афо заглянула в его глаза, желая убедиться, что он не лукавит. Взгляд Ареса был честен, и тогда красавица вложила свои пальчики в его ладонь.
— Пойдем, — сказал Арес, сглатывая вожделеющую слюну.
Богиня утвердительно качнула головой и мягко высвободила руку. Опустившись на колени перед бездыханным телом Пана она поцеловала мертвого бога в лоб. Нежные губы едва слышно шепнули:
— Бедный Козлик!
Затем она решительно поднялась. Арес взял ее на руки, Афо прижалась щекой к его тяжелому небритому подбородку. Бог войны не видел в этот миг ее глаз. Они были жестоки, их теплый ультрамарин превратился в ослепительно белый лед цвета бешенства. В ее сердце больше не было места любви, в нем клокотала ненависть!
Эссе. Беллерофонт или Герои и антигерои Эллады
Он был внуком хитрейшего человека, которого только знала земля — Сизифа; того самого Сизифа, что дважды обманул смерть. Но в нем было мало хитрости, зато в избытке отваги и того, что одни именуют гордостью, а другие — гордыней. Да, он был гордец, но он имел право быть им. Ибо мало было в мире героев, равных ему по силе и свершенным подвигам.
Его дом был полон богатств, его погреба ломились от яств и вина, его славе завидовали не только люди, но даже боги. Он же мечтал о большем. Он мечтал въехать на своем белокрылом коне прямо в Тронную залу дворца Олимпийцев.
И еще у него было удивительное имя — Беллерофонт — звучное на слух и жестокое по сути, ибо означало — убийца Беллера. Но право, этот ничтожный коринфский аристократ был годен лишь для того, чтобы по воле рока подарить красивое имя юноше, лишившему его жизни.
Беллерофонт. Он был красив, отважен и могуч, словно бог. Он имел коня Пегаса, какого не было даже у Олимпийцев. Порожденный стихиями земли и неба, Пегас мог парить в воздухе словно птица. Казалось, он создан для того, чтобы поднять своего хозяина в обитель богов.
Была весна и было прекрасное утро. Одно из тех, когда не уставшие еще наслаждаться жизнью цветы тянут свои головки к солнцу. Беллерофонт поднялся на рассвете и приказал слугам седлать Пегаса. Жена молча смотрела, как он выходит из дома и легко взлетает в седло. Она не решилась спросить, куда он держит путь, а если бы и решилась, Беллерофонт все равно ей не ответил бы.
Конь взвился в небо. Он летел все выше и выше, поднимаясь под самые облака. Земля постепенно превращалась в огромную плоскую лепешку, испещренную прожилками рек и цветными пятнами лугов и полей, люди походили на муравьев. Беллерофонт летел и яростно спорил с самим собой. В такие мгновения — а они бывали нередко — его сознание раздваивалось и появлялись два Беллерофонта; один был облачен в белые одежды мудреца, плечи второго окутывал царский пурпур. Они вечно ссорились между собой и спорили, а третий Беллерофонт, совсем неприметный, был незримым свидетелем их споров. Заводилой обычно выступал Беллерофонт-царь. Так было и сейчас. Царь принял напыщенную позу и небрежно бросил:
— Летим.
— Зачем? — спросил мудрец.
— Докажем богам, что не только они повелевают миром.
— И все?
— А что еще тебе нужно?
— Я предпочел бы, чтоб этот дерзкий поступок преследовал высшую цель.
— Например?
— Возвысить человека до бога.
Царь рассмеялся.
— Человека? То, что ты именуешь человеком, на деле есть муравей. Видишь, сотни крохотных муравьев копошатся под копытами моего коня. Это и есть люди. Нет, дело не в них. Если уж мы заговорили о том, чтобы кого-то возвысить, то пусть этим кем-то будет Герой.
— Герой разве не человек?
— В какой-то мере. В прошлом. Он ЧЕЛОВЕК, поднявшийся над людьми. Своими деяниями, силой, духом, дерзостью. Герой выше человека. Он даже выше бога. Ведь он достиг всего сам. А бог получил могущество от провидения.
— А не присутствовала ли незримая рука провидения на твоем плече, когда ты славил подвигами свое имя?
— Поверь, когда я дрался с химерой, огонь жег мои руки как обычный огонь. Стрелы амазонок были остры как обычные стрелы. Если там и было благосклонное ко мне провидение, я не ощутил его помощи.
— Какую же цель преследуешь ты в своем дерзком стремлении вознестись к небу? — поинтересовался мудрец.
— Я ведь уже сказал тебе, что хочу дать знать богам, что на землю пришел ЧЕЛОВЕК.
— Человек с большой буквы?
— Конечно. А иначе не может быть. ЧЕЛОВЕК не может быть с маленькой. В этом случае речь идет всего лишь об одном из людей.
— Ты рискуешь…
— Потому я и Герой! — напыщенно воскликнул облаченный в пурпур.
— Ты не дослушал. Ты рискуешь, бросая вызов не только богам, но и обычаям. Люди не должны возвышаться над провидением.
— Для меня не существует слова должен. Я знаю лишь могу — не могу. Если я могу, я сделаю то, что задумал; если же нет, то приложу все силы, чтобы в будущем смочь это сделать. Ты говорил о предрассудках. Если быть честным, — царь понизил голос до интимного полушепота, — я бросаю вызов им, а вовсе не богам. Какое дело мне до богов!
— Таким образом, ты вмешиваешься в уже предопределенное?
— Наконец-то ты понял! Я хочу въехать на Олимп вовсе не затем, чтобы увидеть изумление и гнев на физиономиях Олимпийцев. Людям не положено взбираться на небо, я хочу доказать, что ЧЕЛОВЕК вправе делать все, что ему заблагорассудится. Если он, конечно, ЧЕЛОВЕК!
— Он вправе убить?
— Конечно. Ведь я убил.
— Он вправе солгать?
— Да. Но он не станет делать этого, ведь ЧЕЛОВЕК потому и ЧЕЛОВЕК, что всегда готов сказать и услышать правду.
— Он может совратить жену друга своего?
— А почему бы и нет? Если найдет женщину, тело которой стоит того, чтобы лишиться друга. Но я не встречал женщины, ради которой стоило бы отказаться от друга. И никогда не встречу. Друг — это часть тебя. Стоит ли отдавать свою часть за мгновение наслаждений?!
— А вдруг случится, что эта женщина — мечта всей твоей жизни?
— Тогда отбери ее даже у брата!
— Ты непостоянен в своих суждениях, и это пугает меня.
— В мире нет ничего постоянного, — назидательно заметил царь. — И этим он хорош. Еще вчера ты мог быть рабом, а сегодня восседать на царском троне. Единственное условие — будь ЧЕЛОВЕКОМ!
— Однако мы уже у цели, — заметил мудрец. — Я вижу склоны Олимпа.
— Да, ты прав. У нас есть еще несколько мгновений и я хочу рассказать тебе притчу о белой мышке.
— Это занятно — поучать притчами мудреца! Но я выслушаю тебя.
— Так слушай. Жила-была белая мышка по имени Нат. Заметь, жила в царстве обычных серых мышек, вечно озабоченно шмыгающих меж кустами в поисках куска. Как это похоже на людей! А на горе над мышиным лугом жил сокол. Трижды в день он собирал кровавую дань, унося в свое гнездо зазевавшуюся мышку. Чтобы не попасться ему на глаза, мышки и одевали серые шубки, которые трудно заметить и на камнях, и на земле, и средь пожухлых стеблей. Лишь Нат бесстрашно облачалась в свою роскошную королевскую мантию. «Глупышка! — говорили ей остальные, серые мышки. — Оденься как мы, и будешь неприметной. А иначе он рано или поздно сожрет тебя!». «Нет!» — отвечала бесстрашная Нат и запахивала свою снежную шубку. Ярким пятнышком мелькала она на земле и ее было видно со всех сторон. Серые мышки ждали, что вот-вот раздастся ее жалобный крик и окровавленно-белый комочек исчезнет в соколином гнезде. Однако сокол почему-то не трогал Нат. Быть может, он уважал мужество, быть может был неравнодушен к белому цвету. Шло время, серые мышки одна за другой исчезали в клюве сокола, а Нат по-прежнему весело суетилась меж камней. И однажды серые призадумались: почему кровожадный сокол не трогает Нат? Быть может, он будет благосклонен и к ним, если они оденутся в белое. Они пошили себе снежные шубки, но когда пришло время облачаться в них и отправляться за тутовыми ягодами, ни одна из серых мышек не отважилась сменить свою одежку. Ведь они так свыклись с нею, столь удобной и почти неприметной. Как страшно было облачиться в новый яркий цвет и явить себя взору сокола. Они так и не решились одеть новые шубки и потому возненавидели Нат. Они поняли, что она не просто мышка, а Белая Мышка. И тогда ночью они вымарали ее шубку золой, а наутро Нат склевал не узнавший свою любимицу сокол. Вот так грустно закончилась история моей любимой белой мышки.
— Почему ты рассказал мне эту притчу? — спросил мудрец, когда царь закончил говорить.
— Мы приближаемся к гнезду сокола. Но этот сокол ненавидит белый цвет.
Пегас перестал махать крыльями и, превратив их в две белоснежные лопасти, стал медленно планировать вниз. В этот миг блеснул яркий луч и сраженный насмерть Беллерофонт рухнул с коня на землю.
Был день, но люди видели, как с неба упала яркая звезда.
Боги потом сказали им, что безумец Беллерофонт осмелился бросить вызов небу. Глупцы поверили, немногие, кого отличала мудрость, поняли, что Герой бросил вызов вовсе не богам, а серым мышкам, которых так много расплодилось на земле. И это открытие ужаснуло их, так как они считали себя праведниками и заботились о спокойствии умов. И нашли они хромого слепца и уговорили его назваться Беллерофонтом. И долгие годы бродил по земле несчастный калека, заученно твердя, что он — дерзкий Герой Беллерофонт, понесший божью кару за то, что дерзнул замахнуться на небожителей. Ведь так легко измазать белую шубку золой!
Но все же был день и люди видели, как с неба упала ослепительно белая звезда…
* * *
Добро и зло.
Хорошее и плохое.
Герой и Антигерой.
Где грань и почему? И кто определяет эту грань? Кто проводит границу между Героем и отщепенцем. Насколько правомерна проведенная этим некто грань? Мы попытаемся разобраться в этом через осознание образов мифических персонажей Эллады, воплотивших в себе всю гамму человеческих деяний — от Эдипа и Сизифа до Орфея и Алкмены.
Прежде всего коснемся двух сторон проблемы, имеющих первенствующее значение для определения облика Героя и Антигероя. Это МЕСТО и ВРЕМЯ.
Любой Герой или Антигерой должен быть четко привязан к месту. Как правило, он является таковым лишь в определенной области, локализуемой проживанием того или иного народа. К примеру русские былинные богатыри Илья Муромец сотоварищи — Герои лишь для русского народа, для половцев они являются ярко выраженными Антигероями. Подобных примеров можно привести множество. Ричард Львиное Сердце вряд ли мог быть Героем для сарацин, Писарро — для инков, генерал Роммель — для английских солдат. Они Герои лишь в сознании народа, во имя которого творили подвиги. Это верно в случае, если Герой совершает свои деяния вне рамок национального пространства, соприкасаясь с враждебными его народу силами. В том случае, если Герой соотносится с ним, побеждая зло родной земли, например Робин Гуд или Иванушка-дурачок, то определяющим критерием является оценка данного Героя соплеменниками — как современниками, так и потомками. (Здесь фактор места постепенно уступает первенство временному фактору). Оценка эта может быть далеко не однозначной. Так Кортес в глазах испанца времен великой американской конкисты безусловно Герой, жители Пиренеев века двадцатого воспринимают его не столь однозначно. Напротив, князь Александр Невский был для современников противоречивой личностью, до потомков же дошел почти иконописный облик Героя. Оценка может и совпадать, если Герой не преступал традиций и норм морали, признаваемых и древними, и современным обществом, а кроме того благодаря исторической традиции — что происходит гораздо чаще. Так эпоха рыцарства воспринимается нами как героическая эпоха. Меж тем даже не слишком внимательный анализ позволяет заметить, что рыцари менее всего были Героями, а прежде насильниками, убийцами и конкистадорами наживы. Но общественное мнение той эпохи сочло их героями и мы не без помощи романтических образов Вальтера Скотта и компании переняли эту традицию.
Примерно то же можно сказать и про древнеэллинских мифических героев, яркие образы которых есть сочные и достоверные слепки реальных лиц, участников реальной эпохи со своими законами и традициями. Герой в понятии эллинов — это человек, совершающий подвиги, как правило кровавые, не преступающий при этом моральных норм, установленных архаичным обществом. Нормы эти сильно разнятся от моральных установок современного общества. Для древних эллинов убийство, пиратство, разбой, работорговля были обычным делом и потому подобные деяния не могли бросить пятно на репутацию Героя. Мы воспринимаем древнеэллинских Героев, руководствуясь более исторической традицией, механистически воспринимаемой нами, а не анализом реальных деяний того или иного Героя. Между тем стоит присмотреться к ним внимательней и подавляющее большинство их вряд ли подойдет под понятие Героя, как его понимаем мы. Впрочем и на солнце есть пятна и люди до сих пор склонны восторгаться удачливыми корсарами, разбойниками и конкистадорами, окружая их романтическим ореолом.