«Вас в данный момент должны интересовать лишь документы, которые перед вами, — ответил голос. — Подпишите их, когда ознакомитесь». Голос был отнюдь недружелюбен, а резок и требователен. «Полагаю, что жаловаться на ваш произвол бесполезно?» — уточнил я. «Эустас Чилк, вы здесь за дело и по делу. Подпишите документы, и быстро!» В ответ я заявил, что все это похоже на приемчики мадам Зигони, только они здесь еще злобнее и поинтересовался, куда, кстати, девались те деньжата, которые она мне не заплатила за последние полгода.
«Подписывайте немедленно! Или вам же будет хуже!» — разорялся сидящий за столом.
Я просмотрел бумаги. Первой вся моя собственность передавалась в распоряжение Симонетты Зигони полностью. Вторая оказалась письмом тому, кто будет производить передачу этой уже не моей собственности, а третья являлась не более ни менее, как моим завещанием, также передающим все имеющиеся в моем распоряжении мелочи в руки старого доброго друга — мадам Зигони. Я попытался протестовать, ссылаясь на то, что нужно все обдумать, что надо вернуть меня на Араминту, и там закончить дело более по-джентельменски.
«Подписывай, если жизнь дорога!» — рявкнул голос, на что мне пришлось ответить, что я, конечно, подпишу, но все это крайне странно, поскольку никакой собственности, кроме рваной рубашки, которая на мне, у меня не имеется.
«Что ты получил в наследство от дедушки?» — потребовал голос. Я сказал, что, увы, не так уж и много: потертую шкуру американского лося, маленькую коллекцию камушков, но не драгоценных, а просто всякой гальки с сотен планет, да несколько штук мелочевки вроде пурпурной вазы и прочей рухляди, чье место в сарае. Ах, да, еще чучело старой совы с милою мышкой в клюве.
«Что еще?!»
«Трудно сказать, ведь весь этот мой амбар уже не раз грабили, так что я даже и не знаю, предлагать ли вам это никому до сих пор не понадобившееся чучело!»
«Хватит пудрить нам мозги! — орал проклятый. — Подписывай бумаги да поживее!»
Я подписал все три, и голос сказал: «Эустас Чилк, ты спас себе жизнь, которая отныне, однако, пройдет в раскаянии за твои амурные грехи и за то, что ты однажды грубо отказал тому, кто хотел стать твоим настоящим другом!»
Я решил, что это намек на мой отказ мадам Зигони на ранчо и тут же извинился, на что мне ответили, что уже слишком поздно, и отволокли в эту собачью яму, где я и в самом деле занимался раскаянием. Так что, твой голос, Глауен, оказался очень и очень кстати.
— И ты не представляешь, чего она хочет?
— Вероятно, это связано с какими-то вещами деда Сванера, которые оказались куда ценнее, чем я предполагал. Лучше бы уж он мне все честно рассказал, пока был жив.
— Но кто-то это знает и так. Кем может быть этот кто-то?
— Хм. Трудно сказать. Он всегда общался с уймой чудаков — дилерами, ворами, антикварами, букинистами. Правда, был у него и некий настоящий друг, коллега, соперник и помощник одновременно. Кажется, они оба состояли членами Общества натуралистов. Он как-то предлагал деду коллекцию перьев каких-то экзотических птиц и три маски душ панданго всего за пачку старых книг и бумаг. И если бы кто знал дедовы дела изнутри, то очень удивился бы, поскольку такая мена чрезвычайно, до нелепости дешева.
— И где теперь этот друг?
— Не знаю. Он попал в переплет с незаконным вскрытием гробниц и смылся куда-то, чтобы не связываться с властями.
Но тут Глауен, случайно обернувшись, увидел освещенное тусклым светом лицо Каткара. Увидел гораздо ближе, чем предполагал. Несомненно, узник подслушивал.
Дождь, то утихая, то усиливаясь, шумел до тех пор, пока в лачугу не начал просачиваться влажный серый рассвет.
Скоро стало совсем светло, и площадка тюрьмы оказалась полностью на виду. Все четверо оставили дом на дереве и стали быстро спускаться к подступающим джунглям. Первым шел Глауен, за ним Чилк, оба с винтовками наизготовку. Прежде всего надо было перейти лощину, что было не очень трудно, поскольку главный ориентир — ручей, который туда стекал — за последнюю ночь никак не мог исчезнуть; наоборот, от прошедшего бурного дождя он только вздулся так, что даже перейти его вброд стало невозможно. Глауен выбрал высокое дерево, выстрелами свалил его и быстро перекинул через лощину, соорудив таким образом импровизированный мост.
Краулер стоял там, где был оставлен, все не мешкая влезли в него и начали спускаться по склону, стараясь по возможности как можно меньше шуметь. Однако почти сразу же они оказались атакованы существами с разлапистыми ногами, имевшими футов двадцать в длину и с восемью жвалами и загибающимся вперед хвостом, предназначенным для опрыскивания жертвы ядовитой жидкостью. Чилк убил одну тварь выстрелом в хвост; животное медленно осело на бок, хвост отогнулся назад, импульсивно выпрыснув черную жидкость прямо в низкое небо.
Но через несколько секунд Глауен вынужден был остановить краулер, чтобы выбрать дорогу удобней и прислушаться к тому, что происходит в зарослях. Тут же раздался тревожный крик Шарда и, мгновенно обернувшись, Глауен увидел плоскую треугольную голову футов в шесть шириной, обнажающую судорожно разведенные челюсти. Другой конец длинной изогнутой шеи терялся в густой листве. Глауен выстрелил, скорее, инстинктивно, чем по здравому размышлению, и разнес голову чудища в клочья; тут же в кустах, грубо ломая их, обрушилось что-то очень тяжелое.
Оценив нарастающую угрозу, Глауен как можно быстрее повел краулер вниз, старательно вспоминая минувший путь. Наконец, склон стал выравниваться, а чаща редеть. Теперь краулер уже шлепал по воде, затопившей склон во время бури. А вот уже появилась и семья гуляльщиков, которая шлепала впереди по болотам, ухая и повизгивая. Вода становилась все глубже, краулер все чаще терял опору и плыл по бурлящему потоку.
Наконец, Глауен совсем остановил машину и сказал, указывая на заросли:
— Вот тут я и оставил флаер, привязанным к дереву. И его, должно быть, унесло течением прошлой ночью.
— Хорошего мало, — вздохнул Чилк и посмотрел вниз по течению. — Много бревен и поваленных деревьев, но никакого флаера нигде не видно.
— Лучше было бы оставаться в тюрьме! — простонал Каткар.
— Вам, может, и действительно было бы лучше, — усмехнулся Глауен. — Возвращайтесь, никто вас не удерживает.
Каткар счел за лучшее промолчать.
— Имея несколько инструментов под руками и немного проволоки можно было бы соорудить рацию. Но, увы, ничего подобного на краулере я не вижу, — произнес Чилк.
— Вот беда-то! — снова заныл Каткар. — Положеньице хуже некуда.
— Бросьте, не все так плохо, — вмешался в разговор Шард.
— То есть?
— А то, что я прикинул скорость движения реки — три мили в час, не больше. Если дерево унесло в середине ночи — предположим, часов шесть назад — то оно проплыло около восемнадцати миль, не больше. Краулер же может давать в воде пять-шесть миль в час, и если мы отправимся в погоню немедленно, то нагоним дерево и привязанный к нему флаер за три, максимум за четыре часа.
Тут же без дальнейших рассуждений Глауен направил краулер вниз по течению.
Они плыли по самой середине разбушевавшейся реки, через жару, еще усиливающуюся отражательной способностью воды. Духота стояла такая, что, кажется, нечем было дышать, и каждое движение требовало усилий, явно несоответствующих. А когда засияла Серена, жара и блеск воды стали совсем нестерпимыми. Глауен и Чилк начали подбирать плавающие в воде ветки, предварительно стряхивая с них насекомых и небольших змеек, приютившихся на листьях, и построили некое подобие навеса для Шарда, который давал хотя бы относительную, но тень. Время от времени из воды высовывались гигантские головы и перископы, явно намеревавшиеся атаковать посудину, и приходилось все время быть начеку.
За три часа такого плавания они миновали множество бревен, вырванных с корнем деревьев, кустов и каких-то непонятных плавающих предметов, но, несмотря на тщательное наблюдение, никаких следов флаера все еще не было обнаружено.
— А если пройдет еще пара часов, и машины мы так и не обнаружим? — не выдержал, наконец, Каткар.
— Тогда остановимся и хорошенько подумаем, — нехотя ответил Чилк.
— Я уже думал — и много, а потому не думаю, что это самое правильное в данной ситуации, — ядовито заметил Каткар.
Река становилась все шире; Глауен старался плыть, держась ближе к левому берегу, так что бы вся река оставалась в пределах видимости.
Прошел еще час, и впереди забелело пятно — это был Скайри. Глауен с трудом подавил вздох облегчения и едва не упал со скамьи, сраженный усталостью, жарой, некой эйфорией и чувством благодарности Судьбе. Шард обнял его за плечи.
— Мне даже трудно выразить свои чувства, — прошептал он.
— Пока еще рано возносить хвалы и благодарности, — заметил Чилк. — Флаер, кажется, кем-то оккупирован.
— Гуляльщики! — вырвалось у Глауена.
Краулер подошел ближе. Судя по всему, бревно к которому был привязан Скайри зацепилось за что-то недалеко от берега, и гуляльщики, очарованные странным плывущим предметом, перебежали по бревну на флаер. В данный момент они трудились над тем, чтобы выкинуть в воду мешок с остатками мерзкого животного.
Налетевший ветерок донес отвратительный запах и до краулера.
— Ради всего святого, что это за дрянь?! — не выдержал Чилк.
— Запах идет от мешка с останками, — пояснил Глауен. — Я специально оставил его на палубе, чтобы отвратить этих гуляльщиков от машины. — Он подошел к краю краулера и замахал руками. — Ну-ка, прочь отсюда! Прочь! Уходите!
В ответ гуляльщики завизжали от злобы и стали во всю мочь испражняться на краулер. Оставалось взять винтовку и отсечь от дерева, к которому был привязан Скайри, огромную ветку. С криками и писком гуляльщики помчались назад. Высоко задирая колени. Остановившись на безопасном расстоянии они предприняли еще одну ассенизационную атаку, но безуспешно.
Все четверо перебрались на флаер. Глауену первым делом пришлось вылить на палубу несколько ведер воды, дабы смыть вонючие останки, вывалившиеся на палубу из прорвавшегося мешка, а заодно и следы пребывания гуляльщиков. Краулер тоже погрузили на борт.
— Ну, река Верте, прощай! — воскликнул Глауен. — Я получил от тебя все, что хотел. — И подойдя к приборному щитку, поднял Скайри в воздух. Они двинулись прямо к устью почти на бреющем полете.
На закате все пообедали остатками провизии, удовлетворенно отмечая, как все шире и шире становится под ними река. Начинало чувствоваться приближение океана. Лорка и Песня исчезли, и Скайри летел теперь над западным океаном лишь при свете звезд.
— Но я так и не понял, как именно вы оказались на Шаттораке, — обратился Глауен к Каткару. — Вероятно, вы каким-либо образом оскорбили Смонни, поскольку сам Титус Помпо практически не играет никакой роли во всем происходящем.
— С этим покончено, — холодно ответил Каткар. — И, вообще, я не намерен больше вдаваться в подробности.
— Однако все мы заинтригованы вашими подробностями, а времени у нас много, так что прошу.
— А, может быть, это дело слишком личное, если не сказать, что и вовсе интимное, — огрызнулся Каткар.
— В свете всего происходящего, я не думаю, что дело уж настолько интимно. Оно, так или иначе, касается всех нас, и потому я еще раз повторяю свою просьбу.
— Смею также заметить, что и Глауен, и Шард являются сотрудниками Бюро Б, так что поставленный ими вопрос имеет характер официального, — усмехнулся Чилк. — Что же касается меня, то мне не менее любопытно узнать, как лучше всего отплатить Смонни, а заодно Намуру, Бенъями и прочим, которые могли подумать, что мне понравится их собачья дыра.
— Однако гнев лучше держать в узде, — улыбнулся Шард, — Я вот, например, стараюсь.
— Словом, по всем мыслимым и немыслимым поводам вам лучше теперь все же рассказать ваши приключения, — подытожил Глауен. Каткар упорно молчал, и тогда Глауен напомнил. — Ведь вы же член фракции ЖМС Штромы — как же вы познакомились со Смонни Клаттук, она же мадам Зигони, она же… имеет еще множество имен?
— Чему же тут удивляться, — хмуро ответил Каткар. — ЖМС занимается вопросами условий существования в Йиптоне и хочет, чтобы современность, наконец, победила на Кадволе спячку веков.
— Ах, да! И вы бывали в Йиптоне?
— Разумеется! Я хотел увидеть все собственными глазами.
— И отправились туда один?
Какая разница, с кем я туда отправился? — снова насторожился Каткар.
— Вы уж лучше назовите этих лиц и позвольте нам самим судить о том, есть тут какая-то разница или нет.
— Я отправился туда в составе депутации со Штромы.
— И кто в ней был?
— Несколько членов ЖМС.
— И разумеется, Клайти Вердженс среди них?
Наступило долгое молчание, закончившееся гневным выкриком:
— Ну, если вам так хочется, то да!
— А Джулиан?
— Естественно, — фыркнул Каткар. — Джулиан энергичен и настойчив. Я даже слышал, что о нем говорят как о зазнайке, но я не спешил бы с такой характеристикой.
— Мы будем скромны и не передадим вашего мнения Джулиану, — усмехнулся Шард. — Так что же произошло на Йиптоне?
— Вы понимаете, что, несмотря на единство относительно необходимости прогрессивных перемен, у членов ЖМС могут быть различные взгляды на отдельные проблемы. Клайти является представителем одного направления, а я другого, и наши конференции не всегда проходят гладко.
— И в чем эти различия? — вставил Глауен.
— Это отчасти дело первоочередности. Я, например, предпочитаю тщательно структурированную организацию с ведущим лидером и разработал подробный проект такой организации в самых мельчайших деталях. Клайти же, как я боюсь, несколько непрактична и воображает себе новое общество сборищем каких-то счастливых пейзан, мечтающих за плугом, поющих и танцующих на деревенских улицах каждую ночь под тамбурин. Все так и станут сказителями или музыкантами, все будут счастливо заниматься искусством. Но кто будет управлять всем этим? Клайти предполагает, что все от мала до велика, мужчины и женщины, добрые и злые станут сообща обсуждать все вопросы в некоем конклаве до тех пор, пока не придут к общему решению, не прокричат «ура» и не похлопают в ладошки. Словом, Клайти выбирает демократию в ее чистой, теоретической и аморфной форме.
— А как же местные животные? Что будет с ними?
— Эти хищники? — беспечно уточнил Каткар. — Клайти такие проблемы не интересуют. Они просто должны будут привыкнуть жить при новом режиме. Только настоящие хищники и ядовитые гады будут выселены или просто истреблены.
— А вы, значит, считаете по-другому?
— И очень по-другому. Я стою за структурированный централизм с сильной властью, поддержанной полицией и жесткими правилами.
— Но на тот момент вы с Клайти закрыли глаза на разницу ваших интересов и вместе отправились в Йиптон?
Каткар поджал губы в сардонической гримасе, полной насмешки и презрения.
— Поездка в Йиптон — не моя идея. Я даже не знаю, у кого она зародилась, но подозреваю, что источником ее являлся Джулиан, который вечно любит интриги. Я знаю, что он прежде советовался лично с Намуром, когда приезжал на Араминту, а уж потом развернул эту мысль перед Клайти. Но, как бы там ни было, план созрел. А я когда я понял, куда дует ветер, я потребовал своего присоединения к делегации, дабы и моя точка зрения не осталась незамеченной.
Мы прилетели в Йиптон. О Симонетте и ее положении я ничего не знал, и думал, что мы будем иметь дело с Титусом Помпо. Так что общение с Симонеттой оказалось для меня настоящим сюрпризом. Однако, ни Джулиан, ни Клайти такого удивления не проявили, из чего я заключил, что Намур как-то предупредил их, чего можно будет ожидать. Я был глубоко оскорблен таким нарушением дипломатических правил и решил высказать свое неудовольствие при первой же возможности.
Короче, Намур привел нас в свой офис с полом из бамбуковых матов, со стенами из бамбуковых плетенок и потолком из какого-то резного дерева, явно привезенного с большой земли. Мы прождали четверть часа прежде, чем Симонетта соизволила к нам выйти — что разозлило уже и Клайти, как я заметил.