К сожалению, гроулом все и кончилось.
— Ты вообразил себя оборотнем только потому, что умеешь рычать? — на лице Тани смешались брезгливая жалость и раздражение. — Пока. Замки я поменяю, а чемодан у соседки возьмешь.
— Таня! Танечка! — Валера бросился к ней, но дверь захлопнулась прямо перед его носом.
Стальная дверь, которую Сиднев поставил сюда взамен выбитой.
Оборотень ударился в неё всем телом с силой, достаточной, чтобы высадить обычную дверь вместе с коробкой. Но Сиднев ничего не делал наполовину: эту дверь приварили к арматуре несущих конструкций здания.
Тут-то Инга и увидела ту частичную трансформацию, о которой они договорились заранее — и впустую. Глаза оборотня полыхнули зеленью, из-под оскаленной губы показались крепкие клыки, шерсть попёрла, как прорастающая трава в ускоренной съемке, и весь мужчина словно бы осел, раздавшись одновременно в ширину. Рык его на сей раз отдался в животе у самой Инги.
— Валерий… — Инга с трудом удержала сфинктер мочевого пузыря сжатым, а голос — ровным. — Это надо было сделать минуту назад.
Она прикинула, успеет ли, если что, отступить в туалет, и поняла, что нет.
— Я не мог минуту назад! — прорычал Валерий, встряхнулся и словно бы «сбросил» с себя волка. Остался сильно заросший и как будто осунувшийся парень с потускневшим взглядом. — Мне для этого рассердиться надо, а на Таньку я не могу! Я вообще легко сержусь, а Танька, она для меня… как якорь она для меня.
— Что ж вы раньше-то не сказали, — Инга беспомощно вздохнула. — Слушайте, Валера, мне жаль преумножать ваши неприятности, но… вас выследили вампиры.
Верхняя губа вервольфа вздернулась.
— Как?
— По запаху.
Валера совсем сник.
— Да. На что я вообще рассчитывал, дурак такой. Конечно, они бы меня вычислили рано или поздно. Только как теперь Таньку уберечь…
Инга молчала. Она боялась сделать ситуацию хуже.
— Ладно, — мрачно сказал Валера. — Хоть в ванную-то можно теперь сходить? С меня сейчас эта шерсть посыплется вся… Не хочу у вас мусорить.
Инга показала ему на дверь ванной и села в кресло. Она чувствовала себя ничтожеством, запоровшим все на свете.
Валера закрылся. Через полминуты послушался шум воды, а ещё через несколько секунд сквозь стену выскочила ошарашенная Ольга.
— Мать честная! Оборотень!
Почти одновременно в ванной коротко вскрикнул Валера:
— Ё-моё, призрак!
— А вам-то чего его бояться? — Инга вздохнула.
— Да я не боюсь. Просто неожиданно — я в ванную зашла, а там мужик голый! Оборотень!
— А нечего являться без приглашения. Да ещё в ванную. А если бы там я сидела на унитазе?
— Ну, я-то женщина.
— Ольга, у вас есть какие-то представления о частном пространстве, о личной жизни? Вы что, в коммуналке детство провели?
— В детдоме, а что?
— Ничего, — Инга снова вздохнула. — Являйтесь, пожалуйста, в подъезд. Вы же можете? Так вы никого не поставите в неловкое положение.
— Ага, кроме бабки, которая погулять выползет и инфаркт схватит.
— Этот подъезд весь снят под офисы. Не волнуйтесь.
— Так мне что, разъявиться?
— Да оставайтесь, раз уж… Эх, что бы вам часом раньше не прийти.
— Ну извини! — Ольга надулась. — Ты вроде Ярику звонила?
— С ним все в порядке?
— Да, он просто телефон в немой режим поставил и заснул.
— Им Валя интересовалась.
— Да он позвонит, все хорошо. А что у тебя оборотень делает?
— Он клиент, — сказала Инга. — Впрочем, наверное, уже нет.
— Слушай, ты это, Сильвестра ещё не принимала? Он же на раз оборотня унюхает.
— Я уже знаю, — Инга тяжело вздохнула. — Как вы вообще догадались, что он оборотень? Вам… очевидны такие вещи?
— Шутишь, он же волчью тень отбрасывает. Вам, живым, такие штуки не видны, а нам — с полпинка. Инга, отвадь его как-нибудь. Сильвестр учует — беда будет.
— Уже учуял… — стоп, а если…? — Ольга, а как вообще охотники относятся к вервольфам?
— Ну, в целом нормально. Вервольфы — народ тихий, мирный. Есть, конечно, упоротые, но их обычно сами волки и укорачивают. Хотя и среди охотников упоротые попадаются. Знаешь, такие, которым что мирный волк, что немирный…
— А Ярослав? Он…
— Что ты! Он нормальный! Строго по кодексу живет, шаг вправо-шаг влево…
Да уж…
— Если я познакомлю своего клиента с вашим сыном — они… найдут общий язык?
— Если твой клиент не зарезал никого. А тебе зачем?
— Мое слабое знакомство с миром сверхъестественного привело к тому, что я подставила человека, — Инге хотелось исчезнуть, вот не то чтобы умереть — а просто нигде и никогда не быть. Ничтожество, корявая дурища, ни на что не способная…
«Заткнитесь, папаша. Закройте уже свой рот».
— В общем, мне нужна консультация вашего сына, и как можно скорее.
— Щас, — Ольга исчезла, через секунду появилась снова. — В «Двух гусях» он, пиво пьет с одним мужиком…
* * *
Ярослава кольнула совесть — он ещё утром увидел, что она звонила, но как-то протупил с ответным звонком. Валя не звонила, она знала, что телефон погиб. И он не знал, стоит ли звонить ей. Инга — хранитель договора, ей в любом случае стоит…
— Да, Инга Александровна?
— Ярослав, мне страшно неловко, но… мне и моему клиенту требуется консультация… по вашей части.
— Я подскочу.
— Нет, что вы, я сама…
— Да расслабьтесь, — Ярослав понимал, что неважно подбирает выражения, но ему было уже немножко все равно. — Уже иду.
Он поблагодарил тезку, сделал декоративную попытку расплатиться, и, отдав долг приличиям, распрощался. Офис Инги в каких-то четырех кварталах отсюда, тело надо разрабатывать, а деньги — экономить, так что идем пешком…
…В клиентском кресле у Инги, понуро опустив плечи, тонул парняга, в котором Ярослав признал бы оборотня, даже если бы мать не рассказала все по дороге. Нет, бывает, конечно, что и оборотня с первого взгляда не распознаешь… и со второго, и с третьего… Тут как с евреями — одни выглядят побелокурей всех бестий, а другие как с нацистской карикатуры сошли. Ну, вот и оборотни тоже. Во всяком случае, этот.
— Ну, что у нас плохого? — спросил Ярослав, усевшись на стол.
* * *
Ярослав пришел слегка навеселе. Нельзя сказать, что пьяный — но и трезвым уже не назвать. Вот эта вот преувеличенная точность движений и тщательность артикуляции — Инга узнавала её. И боялась её. Именно так говорил и двигался отец, когда «поддавал».
Нет, пьяный он не бил ни Ингу, ни Зою, ни маму. Даже не ругался. Напротив — становился добрей, шутил и извинялся за свои прежние грехи, и порой у мамы в сердцах вырывалось: да хоть бы он не просыхал! Но Инге этого совсем не хотелось — даже не потому что тогда он спился бы и умер больным. Просто эта алкогольная доброта была фальшивой, как у старика Мармеладова, которого ещё с курса школьной литературы хотелось взять и… Впрочем, к чёрту. Уж в этом-то Ярослав на отца никак не походил.
Выслушав историю Инги и оборотня до конца, он попытался потереть лоб, наткнулся на больное место, отдернул руку и, морщась уцелевшими частями лица, страдальчески проговорил:
— Инга Александровна, вот вы мне скажите как специалист, как психотерапевт скажите мне… Вы можете хоть что-нибудь не испортить?!
Инга почувствовала холод на скулах и на кончике носа. Холод разливался по всему лицу, и она понимала, что бледнеет сейчас, бледнеет быстро и страшно, и что если она немедленно не сделает с собой что-нибудь, она или разрыдается, как дитя, или ударит Ярослава первым же, что подвернется под руку.
— Ярослав, я совершила ошибку и раскаиваюсь в ней, но это не значит, что я позволю разговаривать с собой в таком тоне.
— А в каком?! — рявкнул он. — В каком тоне разговаривать с образованной женщиной, под сороковник, если она не соображает, что за её офисом наверняка установлена слежка?! Вы должны были поехать к нему домой, а ещё лучше вызвать в нейтральное место, уж он-то умеет хвосты сбрасывать!
— Ну извините! — да что это такое, в самом деле, ему орать можно, а ей нельзя?! — Моя жизнь не похожа на шпионские романы, я не привыкла мыслить этими категориями.
— Так привыкайте! Потому что скоро это будет не шпионский роман, а сплошной… короче, все будет до крайности плохо. Вы полны прекраснодушных намерений, но при том влезли в мир, в котором ни черта не понимаете, ни-чер-та!
— Спасибо за напоминание, именно потому я к вам и обратилась.
— Раньше надо было!
— Вы не отвечали на звонки!
— Простите, — вмешался Валера. — Вы мне можете чем-то помочь, а?
— Нет! — Ярослав ударил рукой по столу и тут же скорчился, прижимая её к груди. — Сам же видишь, какой из меня сейчас боец. А главное — что вот её стараниями, — он кивнул на Ингу, — я ни одного кровососа тронуть не могу. Иначе моя мать попадает в рабство к этому…
— Прежде чем обвинять меня, обдумайте тот факт, что я не заставляла вас избирать мой кабинет местом убийства.
Ярослав хотел огрызнуться, но сник. Она была права. Чем он думал?
— Но вы же можете быть… военным советником, — осторожно предположила Инга. — Договор ведь не запрещает вам… консультировать других?
Ярославу стало смешно. Он бы даже посмеялся, кабы не ребра.
— Это я должен оборотня консультировать, как кровососов убивать? Ну вы как скажете… Нет, этот парень не хуже меня знает, что жинку нужно забирать, а из города — валить. Валера, кто у вас альфа?
— Вожак, в смысле?
— Ну да.
— Батя мой, а что?
— Ты в семье старший?
— Не, ещё брат и сестра.
— Плохо, — Ярослав побарабанил пальцами по столу.
— Почему? — спросила Инга.
— У оборотней, пока альфа-пара может размножаться, дети в остальных парах не появляются, — гнев Ярослава прошел и ему даже стало немного стыдно за свою вспышку. — Гормонально это как-то регулируется, само собой. Если у Валериной матери не начался климакс, то ни сестра, ни невестка понести не могут, так? — обратился он у оборотню за подтверждением. Тот кивнул. — Ну вот. А Валера уже с приплодом приедет. Младший-то. Гамма или в лучшем случае бета. Нехорошо выйдет. Отношения в семье могут… напряженно сложиться. У волков с иерархией строго.
— А в другое место уехать? В другое село?
— Та же хрень начнется — ночные отлучки кто-то заметит, волка в полях кто-то выследит, может случиться фигня. Короче, вернуться в деревню — меньшее из зол.
— Танька не поедет, — трагическим голосом проговорил оборотень. — Она же меня послала, только что. Как я её уговорю?
— Ты мужик или кто? — Ярослав приподнял нерассаженную бровь. — Будем уговаривать до упора. Если надо — свяжем и увезем. У тебя машина-то есть?
— Не у меня. На фирме. Только она в работе сейчас, к завтрашнему освободится…
— А чем занимаетесь?
— Да окна пластиковые ставим…
— Тебе что важней, жена или окна?
— Жена мне важней! Но машина с большим заказом в Богоявленский район уехала, и хоть ты тресни, до завтра не вернется!
— Ясно. Вот зараза, моя тоже в ремонте. Ладно, давай так. Я пойду проведаю свою тачку. Ты вызови свою, скажи, позарез надо. Если ни там, ни там не срастется, хоть напрокат возьмем. А пока иди, уговаривай жинку.
«Эй, а ничего, что вы собираетесь похитить человека?» — хотела сказать Инга, но почему-то слова не отклеивались от языка.
* * *
Окруженная детьми, Таня несколько успокоилась. Всё, случившееся утром, казалось дурацкой шуткой. С ударением на слове «дурацкой». Валеру жаль, себя тоже — но ведь иначе было нельзя. Или можно?
…Вырвавшись из кабинета психологини, она сперва помчалась домой и вновь принялась лихорадочно собирать полуразобранный Валерин чемодан. Но тут же вспомнила удар всем телом в железную дверь за спиной; удар, от которого известка с потолка посыпалась — нет, без толку менять замки, Валера высадит дверь или окно, он же, кажется, не в шутку верит, что он полуволк. Нет, нужно уходить самой. Она вывалила содержимое чемодана на кровать и начала бросать в клетчатую утробу собственные вещи, выдергивая из шкафа все подряд. Вскоре поняла: не успеет. Тут же подумала: и не надо. Белье, деньги, документы — вот самое главное. Остальное можно забрать потом.
Сначала она отправилась к маме. Той не было дома — видимо, вышла на рынок. Таня оставила у неё чемодан, написала записку — мол, уходит от Валеры — и… пошла на работу. В конце концов, она выговорила себе освобождение только на полдня.
И вот сейчас, окруженная галдящей мелюзгой, она вновь и вновь говорила себе: нет, я ухожу от него не потому, что он болен. Я ухожу потому, что он врал мне. Врал несколько лет, а когда решил открыться — то все равно не сказал правды, выдумал глупость какую-то… В тот момент, когда Валера начал изображать зверя и так нелепо рычать, Таня не на шутку испугалась тем страхом, который в людях возбуждает внезапное проявление душевного нездоровья. Но сейчас ей было стыдно: выходит, пока врал и деньги в дом нес — был хорош, а как выяснилось, что в голове у него непорядок, так сразу стал плох? Ну да, врал — но, положа руку на сердце, сама она сумела бы в такой ситуации сохранять честность? Да, небось, врала бы похлеще… Врала бы, чтоб не потерять его, потому что…
…Потому что она же любит его, да…
И потом, в словах психологини что-то было. Оборотень — это как-то уж слишком в лоб вранье, хотели бы обмануть — сумели бы напустить тумана побольше. Может, так её плавно подводят к мысли, что Валера страдает раздвоением личности, воображает себя волком? Ну что ж, это ведь у него никак не проявляется, кроме ночей полнолуния. С этим можно жить, она ведь жила, пока не знала. Зато не алкоголик, не наркоман, не маньяк… Ну, побегает по дому голым раз в месяц, что в этом страшного — как будто она его голым не видела…
Надо все-таки встретиться, надо договорить… И когда Валера в очередной раз позвонил, она не стала отклонять звонок, а ответила.
— Ты где? — спросил он сразу.
Ему даже в голову не пришло, что она может пойти на работу. Смешной.
— Тебе не нужно это знать, — суровым голосом ответила она.
— Таня… Танечка, нам очень-очень нужно поговорить.
— Я сейчас не могу. Приходи в половине седьмого в сквер за кинотеатром, где трамвайное кольцо.
— А раньше — никак?
— Нет.
— Хорошо, я буду… Только, Таня, ты если что — сразу звони мне, хорошо? Сразу же.
— Если — что?
— Что угодно. Неважно.
— Ладно, пока, — она отключилась, положив телефон в карман.
И тут её словно холодной водой окатили. Чувство было, словно кто-то пристально смотрит ей в спину.
Она повернулась к забору и увидела незнакомого мужчину. Он стоял, подпирая дерево, на другой стороне пешеходной дорожки, проходившей мимо забора детсада. И смотрел на неё как-то странно. Пристально, словно изучал. Уличные приставалы так не смотрят, они ищут контакта глазами. А этот его специально не искал, но и взгляда не отвел, когда Татьяна посмотрела в упор. Улыбнулся и сделал рукой движение у головы, словно хотел отдать честь, но тут же передумал. И продолжал стоять, смотреть, не переменяя позы.
Лицо у него было… вот ведь, обычное самое лицо, а все-таки какое-то неприятное. Недоброе. Словно он пустой изнутри.
Настроение мгновенно испортилось. Таня, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, позвала:
— Дети! Дети! Идем в группу! Построились, давайте!
— А почему? — задал вопрос щекастый Петя, заслуженный почемучка. Таня вздохнула:
— Дождик будет. Идем.
— Татьяна Иванна, а почему тот дядя на нас смотрит? — вопросил Петя, заметивший мужчину. Таня вздрогнула. Мужчина, услышав громогласный вопрос малыша, отлип от тополя и неторопливо пошел по дорожке прочь.
— Не знаю, Петя. Может, просто решил постоять отдохнуть, — Таня подняла корзинку с игрушками, куда дети уже ссыпали все мячики, ведерки и совочки. — Идемте. Я почитаю вам сказку.
— А какую? — спросил кто-то из девочек.
— Про Красную Шапочку, — механически ответила Таня.