«Три, два…»
Выхода не было.
«Один».
Зил почувствовал, что пол у него под ногами дрогнул, и увидел, как потолок медленно пополз вверх. Точнее – потолок остался на месте, а вот пол оказался подвижным, и он опустился примерно на две с половиной меры, как бы провалившись в следующее помещение, располагавшееся ниже того, что было сразу за гермодверью.
Когда пол остановился, троица и Зубастик замерли на платформе, только что бывшей полом и с которой до следующего горизонтального уровня можно было спуститься по блестящей стальной лестнице с поручнями. Первым по ней вниз метнулся мышара.
«Система зачистки отключена», – пророкотало сверху.
Только Зил покинул платформу, а он был замыкающим, она сразу же бесшумно поползла вверх и так же бесшумно вернулась на место, столь точно войдя в отверстие в светящемся потолке рабочего помещения резервной Ставки, что Зил при всем желании не смог бы рассмотреть зазор.
– Система зачистки?.. – Крыця прижалась к Далю, рассчитывая, наверное, что тот защитит ее от всех ловушек, приготовленных древними для своих благодарных потомков.
– Лучше тебе не знать, что это значит, – осматриваясь, пробормотал Зил, хотя сам только догадывался о том, что с ними случилось бы в предыдущей комнатушке, если б карантин завершился менее удачно и система зачистки сочла бы их чужаками, не имеющими права даже на киломеру приближаться к резервной Ставке. Быть может, их изрешетили бы пулеметы на турелях – выдвинулись бы из замаскированных ниш в стенах и…
Нижнее помещение было в десяток раз просторнее верхнего – в ширину, в длину и в высоту. Неподалеку от лестницы, оставшейся на месте, располагалось аж шесть диванов, обтянутых черной кожей, такой блестящей, будто ее только что смазали жиром. Зил хлопнул себя ладонью по щеке. Бурая гниль, да он едва удержался от того, чтобы свалиться на диван и, облегченно выдохнув, захрапеть! Он, промокший напрочь после купания в подземных водах Моса, устал так, что едва стоял: его шатало, колени предательски дрожали и подгибались, обглоданная файером рука онемела. Да от усталости, простите за интимные подробности, у него даже чувство голода притупилось! Лишь нестерпимый зуд родимого пятна не давал лешему расслабиться, намекая, что ничего еще не закончено, что тут, в резервной Ставке, небезопасно и нужен глаз да глаз!..
Усилием воли заставив себя пройти мимо таких мягких и уютных с виду диванов, он прошел между большими столами из черного пластика, на которых покоились различные древние приборы, неизвестно для чего предназначенные, – черные, белые и серые штуковины с надписями и без, и хоть буквы были знакомые, смысла написанного Зил разобрать не смог, как ни прищуривался и сколько ни шевелил губами.
Все вокруг было ужасно древним, но в то же время новеньким, будто бы только вчера сделанным. А еще, что поражало больше всего, вокруг было безупречно чисто. Зил почувствовал ветерок – значит, система вентиляции и очистки воздуха до сих пор работала безукоризненно, без сбоев, ничего в ней даже не скрипело и не шуршало. Сколько еще годков минует, прежде чем остановится автономный генератор и все здесь превратится в кишащее креветками болото, пристанище для белянчиков и хряцарей всех мастей и размеров?..
Позади раздался едва слышный шлепок, за ним последовало радостное хихиканье. Зил резко – хрустнули шейные позвонки – обернулся.
Это Крыця не удержалась – запрыгнула-таки на диван:
– Ух, как мягко!
Ну прямо как маленькая девочка! Неужели не понимает, что она не в княжеских покоях резвится с любовником, пока хозяин не видит, а в тайном древнем бункере под Мосом, где девять веков тому назад самые главные военные руководили уничтожением миллионов людей?! Да они рискуют жизнью, просто заглянув сюда!.. Зил с неудовольствием уставился на мокрые грязные ноги Крыци, не признававшей обуви. Взяла вот так просто и испачкала обивку дивана. И почему Даль не следит за своей подругой, не делает ей замечаний?..
– Девушки вообще-то должны вести себя скромнее, – буркнул леший.
– Ты просто мне завидуешь, тебе же самому хочется поваляться, – Крыця так резво вскочила с дивана, что Зубастик едва успел отпрыгнуть, чтобы не погибнуть под ногами карлицы. Она подбежала к столу и потянулась к черной прямоугольной штуковине – ящику, в нижней части которого светилось ярко-красным пятнышко размером с ноготь большого пальца: – А это что такое?..
– Не трогай! – крикнули одновременно леший и говорец.
Но карлица, конечно же, их не послушала – разве мужчины ей указ? – и ткнула своим детским пальчиком в светящееся пятнышко. Тотчас что-то щелкнуло и загудело внутри черного ящика, и на всей поверхности другого прибора древних, стоявшего рядом с ящиком, вспыхнул свет, замелькали какие-то буквы, слова, цифры, стрелочки, черточки…
– Ну вот, а вы боялись! – радостно заявила Крыця, с улыбкой глядя на то, как одни символы сменяются другими и тут же пропадают, чтобы уступить место следующим непонятным значкам.
Конечно же, она рано обрадовалась, и ничем хорошим ее выходка не закончилась.
Оглушив троицу, взвыла сирена.
Зубастик ощерился и поджал хвост.
* * *
В горле пересохло, и язык раздулся от постоянных разговоров с потерянной Карой и просьб простить его за разлуку.
Еще до полудня, пошатываясь и подволакивая ноги, шаря по сторонам голодным взглядом, вошло в столицу существо, объединявшее в себе Сыча, лучшего следопыта всех Разведанных Территорий, и Мора, самого бездарного и ненавистного князя за всю историю Моса. Первого сюда привел след Кары, его обожаемой боевой секиры, – он был такой сильный, что Сыч уже чувствовал отполированную рукоять у себя в руке! А второго толкало в спину и заставляло переставлять ноги желание удовлетворить свою страсть к настойке из спор Древа Жизни, бутылочка которой наверняка завалялась где-нибудь в его покоях в замке – может, под креслом из панциря? или в будуаре? или под кроватью второй жены?.. Пока что Сычу и Мору было по пути, а потом Сыч подавит лишнюю сущность и полностью возьмет контроль над телом. У Мора были такие же планы.
Обилие тонжерра вокруг – а тонжерр был везде, целые сугробы его высились тут и там – Мора ничуть не возбуждало, ведь князь попросту не воспринимал нужной для себя зеленую дрянь, устлавшую город от бордюрных камней до кончиков шпилей на крышах. Разве этот мусор мог быть тем, что дарило ему наслаждение и давало возможность быть собой, только собой и больше никем?!
Только собой?.. Сыч никак не мог понять, что князь имел в виду, и это его немного беспокоило. Впрочем, пускай, ведь скоро князя не станет окончательно, Сыч уничтожит его, так что не стоит вникать в проблемы мертвеца.
Он шел по улице, и в воздухе витала зеленая дымка. Однако, как у всякого следопыта, у Сыча был иммунитет ко всем известным на планете ядам и боевым отравляющим веществам, он должен был выжить в таких средах, где обычному чистяку и полукровке не продержаться и мгновения. Да он бы пару-тройку дней прекрасно себя чувствовал в кипятке и без воздуха! Поэтому какие-то зеленые споры – а следопыт уже имел с ними дело, – не могли ему навредить и, даже проникнув в его дыхательные пути, попав на слизистые оболочки и просто на кожу, они были для него всего лишь сродни пыли, от которой у него даже в носу не зачесалось бы. Иммунитет этот был не в теле – мясо мало что значило для следопыта, – и даже не в мозге, который Сыч пересадил в черепную коробку князя. Иммунитет содержался в сознании, он являлся информацией, контроллерами, определяющими опасное для организма вещество и тут же блокирующими воздействие этого вещества на нервы и мышцы. И то, что новое тело еще не стало для Сыча родным, плохо подчинялось и не успело приобрести все свойства, которыми обладала та ничтожная часть извилин, что была внесена в него извне, конечно, ослабляло следопыта, но не настолько, чтобы он, вдохнув пыльцы, по приказу Родда радостно двинул к замковой площади вместе с колоннами чистяков. Он сделал это исключительно по собственной воле – затерявшись среди рабов Родда, среди его послушных кукол, лишенных разума и способности сопротивляться, Сыч был практически незаметен – и это при минимальных затратах на маскировку. Он мог бы пройти незаметным и по пустым улицам, но зачем тратить энергию – а затраты в таком случае предстояли немалые, – если можно сохранить ее для предстоящей битвы? Когда Сыч вернет Кару (сделать это будет несложно), он сразится с Роддом; тому нечего делать в Мосе, ведь Мос – вотчина Сыча, его наследство, его… Сыч мотнул головой. Опять сущность князя прорвалась в ход его мыслей, уж больно велико было возмущение Мора тем, что столицу княжества кто-то захватил, пока он был в завоевательном походе, окончившемся крахом и спешным беспорядочным отступлением. Видимо, князь считал коварство и подлость исключительно своей прерогативой, остальным жителям Разведанных Территорий вменялось в обязанность быть искренне честными и беспредельно благородными.
Сыч был уверен, что встретит нынешнего временного обладателя Кары на замковой площади, ведь у вора наверняка нет иммунитета к пыльце Родда, и потому следопыт искренне огорчился, когда добрался до могильника, в который превратилась прекрасная некогда площадь, и не обнаружил там даже намека на след Кары. Впрочем, смрад тут был такой, что… м-да… Летняя жара не церемонилась с нагромождениями трупов, а полчища жужжащих мух и их личинок, копошащихся в опустевших глазницах, ничуть не украшали побоище. Сыч много чего повидал за свою жизнь, но такое…
Внимательно глядя по сторонам и надеясь обнаружить вора до того, как с ним расправится Родд, Сыч медленно двигался в колонне марширующего на убой мяса, только лишь видом своим напоминающего людей. Передние ряды – в основном старики и женщины, – достигнув края площади, тотчас подвергались атаке частей тела Родда, похожих на древесные корни. Эти «корни» протыкали насквозь несчастных обитателей Моса, затем, будто иголка ткань, прокалывали следующие в колонне безмолвные тела, потом – следующие, и следующие, и так пока нанизанных не становилось достаточное, одному только Родду известное количество, и тогда унизанные еще живыми окровавленными телами «корни» – будто шампуры с кусками мяса на них – уползали на площадь, а их место занимали другие «корни», еще свободные от бремени.
Если спешащие на убой чистяки и понимали, какая участь их ждет, они никак это не проявляли, их лица оставались бесстрастными и неподвижными, даже когда их тела с вязким хлюпаньем дырявили. Мороз по коже от этих широко раскрытых, не моргающих глаз, от размеренно раздувавшихся ноздрей. Сыч вовсе не был надушенной цветочным парфюмом придворной дамой, но его передергивало от вида крупных зеленых мух, ползающих по щекам и лбам живых еще людей, руки которых были прижаты к бокам, а ноги расставлены на ширине плеч.
Где же Кара?!..
– Даринка, Селена, будьте рядом, не расходитесь! – вдруг услышал он из-за рядов тел, покорно ожидающих убоя.
Во-первых, все обитатели Моса потеряли дар речи под воздействием тонжерра. А во-вторых, Даринка и Селена. Так же звали женщин, на поиски которых отправился мальчишка-леший по имени Зил, до сих пор еще живой вопреки приказу князя. Сыч привык выполнять свою работу, но в Древе Жизни местные обитатели, называемые слугами, сумели как-то проникнуть в его сознание и внести в него изменения. От одной только мысли, что кто-то ковырялся в его сущности, менял ее по своему усмотрению, Сычу хотелось рвать и метать, убивая направо и налево. И, конечно же, ему хотелось – очень хотелось! – вернуться в Древо Жизни и залить его кровью от основания и до грибной шляпки, и плевать, что оно служит вместилищем всего смертоубийственного, что уничтожило Землю во время Третьей мировой! Однако слуги Древа обладали большей силой, чем следопыт Сыч, и могли вновь пленить его и внести непоправимые изменения в его сознание, чего ни в коем случае нельзя было допустить. Тем более Древо Жизни и так пострадало из-за того, что слуги осмелились воздействовать на следопыта. Скоро слуги поймут, что Сыч отомщен, да-да, скоро поймут!..
– Ну что за чушь?! Даринка, не отходи от матери! И не забегай вперед, нам же не двенадцать лет, как некоторым!
Решение было принято мгновенно.
Если Сыч возьмет в плен глупых баб, зачем-то выбравшимся на площадь, – самоубийцы они, что ли? – неимоверно удачливый мальчишка Зил сам придет к следопыту, сам подставит свою голову на отсечение. Тогда приказ князя – слышишь, Мор?! – будет наконец-то выполнен, и это освободит Сыча от данных ему обязательств и поможет избавиться от лишней сущности.
Расталкивая безмозглое мясо, он метнулся через стройные колонны на голоса не просто живых, но еще и вменяемых людей, способных говорит, думать и действовать по своему усмотрению. А что, если, захватив женщин, заставить Зила отправиться на поиски Кары? Быть может, у мальчишки – с его-то неимоверным везением! – быстрее получится найти пропажу и он принесет следопыту его обожаемую Кару?!
Он настиг женщин возле склепа, возведенного на замковой площади задолго до Третьей мировой. Те, кстати, явно выбрались как раз из этого самого склепа, ведь его бронированная дверь была отворена.
Поговаривали, что склеп является входом в тайную лабораторию Мора, в которой князь изготовил яд, убивший его отца. Чуть сбившись с шага и налетев на чье-то покатое плечо, Сыч прислушался к ощущениям, исходившим от сущности князя, и уловил в них кроме растерянности еще и нежность, перемешанную со страхом, так что они стали одним целым. А еще он уловил желание развернуться и побыстрее убраться от склепа. Никаких знаний о ядах, никаких сведений о подготовке убийства отца в Море не было, он не лишал жизни своего родителя, хотя, похоже, люто его ненавидел.
Женщин было три. Они стояли у стены склепа и растерянно смотрели по сторонам. Все были одеты в ярко-желтые, издалека заметные защитные костюмы с горбами изолирующих дыхательных систем на спинах. Их лица были спрятаны за незапотевающими, покрытыми антибликовым покрытием забралами-масками. Такие костюмы Сычу уже доводилось видеть много лет назад – они способны защитить от радиоактивной пыли, от химического и биологического оружия, так что тонжерр не мог одурманить женщин. У той, которая была выше других и вела себя увереннее (она как раз обернулась к входу в склеп, чтобы закрыть дверь, но что-то у нее не получилось, замку отпечатки пальцев, что ли, требовались), в руке, обтянутой перчаткой, был серебристый стальной цилиндр примерно в треть меры длиной. По тому, как бережно женщина прижимала к груди этот цилиндр, нетрудно было догадаться, что вещь эта очень ценная. Но зачем с тем, что для тебя дорого, выбираться из надежного склепа на кишащую «корнями» и заваленную трупами площадь?..
Сейчас Сыч это узнает.
– Стойте, где стоите, – стремительно приблизившись, велел он негромко, но его услышали и, замерев на месте, уставились на него. – Я голыми руками могу убить вас сотней разных способов. А могу просто нарушить герметичность ваших костюмов, и вы станете такими, как все эти ходячие куски мяса. Выбирайте.
Его должны были умолять оставить их в покое, не убивать, и уж тем более не срывать с них забрала-маски. Обязаны были угрожать страшной расправой, быть может, даже швырнуть в него загадочным стальным цилиндром и, конечно же, не попасть. Еще в отчаянии на него могли наброситься с кулаками, но того, что произошло, он никак не ожидал. Ну вот никак!
Оставив безуспешные попытки запереть склеп и широко раскинув руки, высокая женщина подбежала к нему, оторопевшему, не сообразившему, как на такое реагировать, и обняла его, крепко-крепко прижала к своей груди, довольно ощутимо надавив ему стальным цилиндром между лопаток.
– Сын, ты жив. Я знала, что ты жив, – наконец отстранившись, заявила она, и внутри у Сыча все оборвалось в бездну, в падении превращаясь то в кипяток и пар, то вновь в огромный цельный кусок льда.
Главное, он не смог понять, его это ощущения или же проклятое падение с тошнотой и головокружением было навеяно Мором, присутствие которого стало таким явным, что следопыт на миг даже подумал, что князь сможет вытеснить его из тела.
Тело, да. Все дело в мерзком слабом теле, страдающем без своего обожаемого напитка. Женщина видела перед собой князя Мора, а не следопыта Сыча, и при этом называла князя сыном. Значит, она – мать бесхребетного темнокожего уродца и жена князя предыдущего? Очень может быть. Княгиня ведь человек непубличный, мало кто из придворных мог похвастаться личным знакомством с ней, ведь на пирах она не появлялась, аудиенциями мужа и визитами послов пренебрегала, а в супружескую спальню прихлебателей и лизоблюдов не допускали.
Пока Сыч соображал, какую выгоду ему извлечь из создавшейся ситуации, мать Мора говорила не умолкая:
– Так уж получилось, что ты, сын, – самая большая моя неудача в жизни, но я – твоя мать, и я все равно люблю тебя, каким бы ты ни был. Твой отец, ты знаешь, тебя терпеть не мог и требовал, чтоб я избавилась от тебя, но я всегда была за тебя, ты же знаешь.