Вдох и выыыыдох. Улетай, одиночество.
Кто я?
Я — человек мечты. Я хочу найти истину там, где все словно соткано из обмана, иллюзий и противоречий. Я пытаюсь помочь людям понять себя, понять, чего они хотят на самом деле. Я пытаюсь показать им, что им не обязательно уродовать себя, чтобы жить в ладу с другими и не обязательно воевать против всех, чтобы сохранить себя. Я человек, который дарит другим свободу, даже если они поначалу не знают, как ею распорядиться. Я — человек, который помогает другим найти свой путь.
Вдох и выыыыдох. Улетай, отчаяние.
Кто я?
Я — человек Зоны. Я живу здесь, в причудливом мире. Я принял его прихотливые законы. Я согласен, что игра всегда будет нечестной. Я надеюсь, что мне удастся достичь истины, сколь бы нечеловеческой она ни была. Я готов заплатить, готов отказаться от всего, собственно я ничем и не дорожу.
Вдох и выыыыдох. Улетай, усталость.
Кто я?
Я — человек света. Я не притушил тот внутренний свет, что дан каждому от рождения. Я не затоптал его, не дал затоптать другим. Я верю, что мой внутренний свет питается Истиной. И я готов беречь его. Есть у нас в Зоне одно странное предание. Будто где-то там, за Саркофагом, за Третьим и Вторым энергоблоками, поселилась еще одна группировка — «Солнцестояние», заключившая союз с Сердцем Зоны. И будто в те минуты, когда тучи над Зоной расходятся и светит солнце, к Избранным приходят агенты «Солнцестояния», и если их попросить, они исполнят твое желание. Роте в это не верит. Говорит, сказочки вроде эльфов. Но тут ты ошибаешься, господин генерал. Именно что вроде эльфов. Спроси у любого ирландца: верит ли он в эльфов? Он тебя сразу обругает и к черту пошлет, именно потому что верит. И считает, что лишний раз о них говорить — беду накликать. Потому что не след говорить о них нашим человеческим языком. Вот и «Солнцестояние» есть. Потому что если в Зоне столько тьмы, то под этой тьмой должен скрываться свет. И когда-нибудь они поймут, что я достоин, что я Избранный. Они придут ко мне и спросят, чего я хочу. И я скажу: «Возьмите меня с собой. Дайте мне увидеть истинный свет».
Вдох и вы-ы-ыдох. Улетай, тьма.
Кто я?..
И тут комнату залил яркий солнечный свет. Гоголь с внутренним трепетом, но без удивления смотрел, как из лучей соткался светящийся силуэт.
— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — сказал незнакомец. — Я пришел к вам от «Солнцестояния».
Глава 3
Играть заставил всех графей и герцогей, вальтей и дамов в потрясающий крокей…
1
— А теперь идите ко мне, — позвал незнакомый сталкер. — Только осторожно. Постарайтесь не намочить ноги. Не стоит этого делать без крайней необходимости. А особенно — если еще не знаешь, на что идешь. Лучше всего просто перескочить ручеек. Помните, как было у Алисы в Зазеркалье? Перескочил ручеек, и ты уже на другой горизонтали. Из пешки — в ферзи.
Виктор и Ким недоуменно переглянулись, но ручеек послушно перескочили.
— Вот и молодцы, — обрадовался сталкер. — Теперь пошли со мной. Я вас, как Баба-Яга, накормлю-напою. В баньке, правда, не попарю — времени нет. Но умыться дам.
— Вы его знаете? — тихо спросила Ким, пока они поднимались по склону.
— Нет. — Плюмбум неуверенно покачал головой.
— Тогда почему он сказал: «Я уж думал, вы до меня никогда не доберетесь»? — допытывалась въедливая шведская профессорша.
— А разве он это не вам сказал? — попытался выкрутиться Виктор.
— Нет. Я точно знаю, что никогда его не видела. А вот в вас не уверена.
— Я не знаю… Что-то было вроде… Очень давно… Не помню толком. Еще утром я сказал бы: точно ничего не было. А теперь не уверен…
— О, мужчины! Вечно у вас ни два, ни полтора! В последний раз я слышала этот лепет от своего бывшего, когда он отказывался сдать тест на отцовство…
Жилище, куда привел их загадочный сталкер, и в самом деле напоминало избушку на курьих ножках. Это был маленький добротно срубленный домик с узкими полутемными сенями.
— Обувь тут снимайте, — велел сталкер. — Надевайте тапочки и идите к умывальнику. Воду я вам нагрел.
Тапочки оказались сплетенными из березовой коры лаптями без задников. Вода была в умывальнике с носиком, висевшем здесь же, в сенях. По носику нужно было бить ладонью.
— У нас такой на даче был, — мечтательно сообщила Ким.
После этого Плюмбум ждал по меньшей мере вышитого рушника, но полотенце выпадало из темы — обычное белое вафельное, с полустертым синим штампом «Медпункт» в углу.
Большую часть единственной комнаты занимала русская печь. Также здесь красовался деревянный темный стол, вдоль стены вытянулись лавки. Из печи сталкер достал ухватом горячий горшок с грибной похлебкой, разлил в деревянные миски, выдал гостям деревянные ложки, положил на стол каравай хлеба, поставил солонку. Плюмбум попробовал с опаской: кто его знает, что за грибы? Но сильный голод победил благоразумие. Да и то сказать — хотел бы хозяин их убить, пристрелил бы еще у ручья, тепленькими. А на маньяка, который заманивает к себе прохожих, кормит их мухоморами, а потом любуется мучениями, он явно не похож. А на кого похож? Тьфу ты пропасть, сказано ведь: не знаю! Похож на хохошь, а хохошь на кого хошь… Так бабушка говорила, когда в настроении была. Вот что значит антураж — ассоциации пошли какие-то совсем уже дикие, деревенские…
Тем временем сталкер извлек три граненых стакана и открыл висевший на стене резной шкафчик, где стояли в ряд разноцветные бутыли.
— Я же раньше фельдшером был на Третьем энергоблоке, — ответил он на незаданный вопрос. — У нас спирта было хоть залейся. Ну а после Выброса я и приноровился от нечего делать настойки ставить. Только вот угощать, к сожалению, редко кого приходится… А может, и хорошо, что редко… Вам сейчас, пожалуй, лучше всего вот эта пойдет. — Он достал темно-зеленую бутылку. — Здесь зверобой, душица и чабрец. Отлично усталость снимает. Ну что, за встречу?
Настойка в самом деле пошла хорошо. Рот мгновенно наполнился терпким травяным ароматом, спирт обжег горло, а усталость и тревоги словно отступили. Плюмбум расстегнул поясной ремень и сбросил его со всей амуницией на пол. Снял шлем, положил на лавку, приспустил центральную молнию. Ким последовала его примеру, а еще стянула резинку с волос, и все ее маленькие косички упали на плечи.
В комнату грациозно вошла черная кошка, за ней — три котенка. Не глядя на гостей, семейство устроилось на половике и занялось умыванием.
— Ути, пусечки! — умилилась Ким, совсем как девчонка.
И тут же, почти не меняя интонации, спросила:
— А вы о каком выбросе говорили?
— Выброс был только один, — наставительно сказал сталкер. — Все остальное — афтершоки.
Ким взглянула на него пристально.
— Тогда получается, что вы… один из Хозяев Зоны? Иначе как объяснить, что вы работали здесь до Первого Большого Выброса, а выглядите моложе нас?
— А никак иначе и не объяснишь, — легко согласился сталкер. — Умница, девочка. Я наделся, Виктор, ты сам вспомнишь, а смотри, Ким тебя обскакала. И не в первый раз, между прочим.
— Что я должен вспомнить? — поинтересовался Плюмбум, игнорируя подначку.
— А много чего, — ответил сталкер безмятежно. — У тебя богатый выбор. Давай так, ты расскажешь, что помнишь, а я расскажу, что ты забыл.
— Да ничего я не помню толком… Вроде, мы виделись уже, но как, когда и зачем — не припоминаю.
— Эк оно как тебя… — задумчиво протянул сталкер. — А скажи-ка мне: помнишь, как полгода назад вы вышли к Стоунхенджу?
— А это тут при чем? — удивился Плюмбум. — Тебя ведь там не было.
— Верно, не было. — Сталкер широко улыбнулся, показав ровные ряды белоснежных зубов. — Хоть это вспомнил, спасибо. А тебе тогда не показалось странным, что твой приятель Александр Пыхало, которого вы все называете Приваловым, ткнул кольцом в ячейку транспортного пульта и чуть не загнулся, а тебе — хоть бы хны и даже поумнее малость стал?
— Ну я же, ясен пень, Избранный, — неловко сострил Плюмбум.
— Боже, Виктор, ну что ты несешь? — Сталкер поморщился. — Уж от тебя я этой пошлости никак не ожидал. Думал, взрослый человек, серьезный… Все проще, друг, у тебя уже вроде как прививка была. Мозг под информационный поток был отформатирован. Вот и пошло легче. Как по намазанному.
— Прививка? Мозг отформатирован? Какой-то бред…
— Да, вижу, крепко тебя приложило. Такое случается, если только человек что-то важное забыть хочет. Даже не важное, а самое главное для него. Редко случается… Тогда придется мне рассказать… Тогда слушай… Случилось это в те времена, когда девки были краше, водка крепче, а артефакты кудрявее…
Если быть точнее, случилось это холодным летом две тысячи восьмого года. Не было еще ни «Долга», ни «Свободы», ни военсталов, ни наемников — только «вольные» сталкеры да «крышующие» их бандиты. Зато всего остального хватало с избытком — почти как теперь. Аномалии, мутанты, зомби, Выжигатель мозгов, выбросы и байки о всемогущем Монолите за Саркофагом.
Плюмбум тогда был еще совсем «зеленый» — Зону благодаря природному дару чувствовал неплохо, алгоритмы ходки отработал до автоматизма, опыта поднабрался, но иногда мог совершить ошибку глупее не придумаешь. И одна такая ошибка обернулась большой бедой.
Будучи человеком не чуждым науке, Виктор редко отказывал исследователям с ученой степенью. Богатый турист, коллекционер или перекупщик всегда мог заплатить больше, но когда приходилось выбирать, Плюмбум отдавал предпочтение «яйцеголовым». Первые два года после Большого Выброса систематические исследования Зоны не проводились — академический мир пребывал в шоке от того, как резко и необратимо изменилась Зона отчуждения. Поэтому в растущие на окраинах Чернобыля сталкерские поселки приезжали в основном самые нетерпеливые энтузиасты. Поначалу им хватало для счастья пары простых артефактов, туши свежеподстреленного мутанта или видеокассеты с записью действия примитивной «жарки». Потом аппетиты начали расти. Ученые захотели все увидеть своими глазами, обнюхать, измерить, запротоколировать, и на Южном Кордоне, еще не перекрытом миротворческим батальоном, возник научный лагерь «Бастион» — два десятка палаток, полевая кухня, клетки для мутантов, три трейлера с измерительным оборудованием и спутниковой связью. Сюда наведывались и совсем юные студенты, и седовласые профессора, и бородатые доценты с гитарами, и симпатичные аспирантки. Жили весело, интересно, по ночам собирались у костра, чтобы попить горячего чая с огня и попеть Окуджаву и Высоцкого, Щербакова и Медведева, Цоя и Шевчука.
Плюмбум стал в «Бастионе» постоянным гостем — общество бичей и мародеров, из которых в то время состояло племя крадущихся, тяготило его. Разумеется, и яйцеголовые проявляли к нему повышенный интерес, а узнав, что он некогда трудился в Институте медико-биологических проблем, называли не иначе, как «коллегой». Расспрашивали о сталкерских уловках, о наиболее популярных маршрутах, о повадках мутантов в естественной среде обитания, требовали пересказывать самые нелепые легенды, старательно все это записывали, задавали уточняющие вопросы. Виктор помнил, конечно, одно из главных правил сталкера: поменьше говорить, побольше слушать — но ученые обезоруживали своей детской непосредственностью, житейской наивностью и неиссякаемой жаждой новых знаний. Позднее он встречал и других ученых — скучных и уставших, отрабатывающих часы за грант, склочных, вредных и интригующих на пустом месте. Но те, самые первые, были настоящими фанатиками, и Плюмбум искренне уважал их за преданность делу.
Однажды физик Ветров из Донецка привез в лагерь карту, которую купил через Интернет за две тысячи долларов. Цена сумасшедшая, но ученый был уверен, что это хорошее вложение средств, которое быстро окупится. Карту изготовили вручную, и масштаб на ней был, мягко говоря, не выдержан. Тем не менее указанные объекты имели приписки, и разобраться, что на ней к чему было вполне возможно. Карту показали Плюмбуму. Тот критически изучил ее и дал пренебрежительный отзыв: дескать, многие рисуют и «лохов» на это дело ловят. На карте изображен маршрут по западной границе Зоны с проходом к Третьему энергоблоку. Никто никогда туда не ходил из-за высокой аномальной активности, значит карта липовая. И еще — что это за головастик в конце маршрута нарисован? И что означает приписка: «ЛЕТА»?..
Но Ветров буквально сгорал от энтузиазма и объяснил Виктору, что это, коллега, открытие века, что в Зоне образовался естественный информационный накопитель, а «Летой» его прозвали остряки-самоучки в честь реки забвения, протекающей, согласно древнегреческой мифологии, в подземном царстве Аида. Точнее ее было бы, конечно, назвать «Мнемозиной» — рекой всезнания, которая протекает рядом с Летой, но откуда этим двоечникам знать мифологию? Нахватались по верхушкам… Но скажите, коллега, на карте обозначены реальные ориентиры? Ах, все-таки реальные? Тогда почему вы сомневаетесь в ее достоверности?
Скептицизм Плюмбума физику перебить не удалось, но десяток аспирантов из Москвы, Санкт-Петербурга и Киева он уболтал собраться в экспедицию. Причем планировал идти к своей Лете-Мнемозине согласуясь с драгоценной картой и не прибегая к услугам опытных крадущихся. Хорошо хоть отказал двум симферопольским студенткам, которые тоже рвались в опасное путешествие — сообразил, видно, что они будут приманкой для бандитов и прочих озабоченных.
Виктор наблюдал за сборами со смешанным чувством. С одной стороны, он не хотел показать, что поверил «липовой» карте. С другой, понимал, что без проводника ребята пропадут не за грош. Некоторые аномалии были на карте обозначены и среди них даже какие-то хитрые, о которых Плюмбум никогда не слышал. Что, например, такое «мясорубка»? Но Виктор прекрасно знал, что все аномалии обозначить невозможно: Зона постоянно меняется, какие-то аномалии рассасываются без следа, поблизости нарождаются новые — вляпается кто-нибудь из десятки в «карусель», а остальные ведь его не бросят, скопом полезут выручать, так и накроются по-товарищески одним медным тазом. В отдельных случаях ученые — исключительные дураки.
Плюмбум походил-походил, подумал-подумал и все-таки наступил на горло собственной песне, вызвавшись помочь. Как и следовало ожидать, Ветров несказанно обрадовался, долго тряс Свинцову руку и говорил извиняющимся тоном, что денег дать не может, все на выкуп карты потратил, но зато обязательно включит «коллегу» в число соавторов, когда дело дойдет до научных публикаций.
Виктор решил про себя, что сможет на месте доказать физику свою правоту — для этого будет достаточно убедиться, что аномалии на реальной местности не соответствуют обозначенным на карте. В этом содержалась уловка, но Плюмбум был готов принять грех на душу ради того, чтобы все вернулись домой целыми и невредимыми. К сожалению, он не знал, что Ветров уже проконсультировался по поводу карты с другими сталкерами из ближайшего поселка, иначе лег бы грудью на пути экспедиции, но не выпустил ученых за пределы «Бастиона».
Их перехватили сразу за Корогодом. Вышли из леса пятеро небритых сумрачных субъектов в кожаных куртках, надетых поверх спортивных костюмов, показали оружие — два обреза и АКМы — и ученые сразу подняли лапки кверху. Бандиты были из дагестанской группировки и на апелляции Плюмбума к местным авторитетам не отреагировали. Дали пару раз по зубам, отобрали карту. Старший спросил, сильно коверкая русский язык: «Плюмбим зывать? Ты Лету нам давай?» Виктор сообразил, что экспедицию «заложили», но ничего уже не мог изменить. Он попробовал сыграть в дурачка, но его повалили на траву и хорошенько отпинали. Потом старший из дагестанцев приставил ствол обреза к голове трясущегося Ветрова и сказал: «Стрилять буду чиловека. Лету давай!»
Свинцов уговаривал бандитов отпустить ученых: дескать, они будут только мешать, замедлят продвижение по Зоне — но старшему, похоже, было знакомо понятие «отмычки», и он оставался непреклонен: «Лету давай! Всие пусть идут. Стрилять буду».