Вздохнув, я встал и пошел за ним; второй шел за моей спиной. По дороге я увидел, что Фред всё еще стоит с трубкой возле уха и ритмично кивает, затем дергает головой вверх, открывает рот, втягивает воздух и снова его закрывает, затем последовательность возобновлялась. Кто-то его всерьез воспитывал. Мне понравился шериф Хольгер… как его там? Лайонел Барсморт.
Улица встретила нас — а как же иначе? — довольно сильным дождем, так что мы галопом бросились к вишневому «эссексу», и я прыгнул на заднее сиденье, меня даже не пришлось поторапливать. Мы молча доехали до участка. Я уже готовился к разговору с шерифом, но менее разговорчивый из копов сразу же потащил меня по лестнице вниз; это означало, что либо он ведет меня в зал пыток, либо в камеру на удобную койку. Вся мебель и прочая обстановка были белого или черного цвета, единственными разноцветными пятнами являлись арестованные. Я догадался, что кто-то хотел этим сказать: здесь, братец, есть только виновные или невиновные. И невиновным ты не являешься…
Именно поэтому я ожидал скорее зала пыток, но такового здесь не имелось. Я улегся на жесткий черный матрас, приклеенный к твердой койке, в свою очередь, приклеенной к стене — белой. Разложив одеяло, чтобы не застудить почки, я погрузился в размышления — не белые, не черные, скорее, серые и отнюдь не веселые: слишком многое пошло не так, а кто-то более требовательный, чем я, даже сказал бы — совсем не так. Не так я должен был появиться в Редлифе, во всяком случае, не на угнанном в спешке БМВ. Я не планировал завязывать какие-либо близкие знакомства уже в первый вечер, не говоря уже о том, чтобы разбить себе голову. Тем более я не нуждался в ночлеге в подвале городской полиции — в конце концов, я снял вполне приличный дом недалеко от центра города. Я подумал, хорошо ли я сделал, не подключив к компьютеру модем, но, в конце концов, меня ни в чем особенном не обвиняли — так просто, откуда ни возьмись, у дверей убитой появляется никому не известный мужчина, чужой в этом городе… Я сам бы его арестовал, даже если бы он отказывался от каких бы то ни было связей с жертвой.
Жертва… Неужели мое появление побудило кого-то поспешно заткнуть ей рот? Или я просто, как опоздавший зритель, пришел под конец третьего акта и сижу, удивляясь тому, как много всего произошло без меня? Она разговаривала с кем-то ночью, разговаривала довольно долго, а ведь было уже поздно, не самое подходящее время для разговора об очередном полном ужасов сценарии, разве что именно ночью принято говорить о страшном? Не знаю, но скорее бы я решил, что это был личный разговор, долгий личный разговор с кем-то хорошо знакомым, может, с подругой, может, с хорошим другом. А где-то на середине разговора звучит реплика: «А знаешь, какое у меня сегодня было приключение? Я стукнула по голове какого-то пробегавшего мимо типа и устроила ему сотрясение мозга! Теперь лежит, бедняга, в моей спальне для гостей, ну знаешь, той наверху, и спит после немалой дозы лекарств. Что? Да, я вызвала доктора Вернера… Да нет, какой бродяга! Это детектив из Нью-Йорка… Не знаю, не впадай в панику…»
Я почувствовал, что мой сценарий начинает меня затягивать, словно я видел, как эту сцену играет, например, Трэси Хайд. Она мне не особо нравится, но у нее бы это неплохо получилось! Итак, она говорит: «Он первый день в нашем городе… Да, приехал сегодня. Что? Нет, не волнуйся — не может быть, чтобы он специально разбил себе голову о мою дверцу, в конце концов, это я его стукнула!.. Да, я уверена! Я не кричу, просто ты меня раздражаешь своими подозрениями. Приезжай завтра и познакомишься с ним… Ладно, попробую с ним как-то договориться. Ладно… Ладно…»
Трубка положена. Конец связи.
Какие у меня основания полагать, что всё было именно так? Почти никаких. Скорее все можно было бы списать на случайность — подброшенная сколько-то раз монета когда-нибудь упадет на ребро. У меня самого когда-то выпал из рук стеклянный шар, отскочил от земли и снова попал в мои дрожащие руки. Случайность. Идет спокойная жизнь маленького городка, претендующего на звание зимнего курорта, а тут появляется детектив и удивляется тому, что в городе что-то происходит. Просто, дорогой мой, ты должен вписаться в местную жизнь. Может быть, тогда многое перестанет тебя удивлять?
С этой мыслью я отключился и заснул.
«…я выругался, словно поляк с похмелья при виде молока…»
Утром, еще до того, как программа «Тюремный капеллан» полицейского компа начала созывать заблудшие души к молитве, я вскочил с койки, свежий, выспавшийся и готовый к новым впечатлениям. Похоже, дождь кончился: сквозь узкое зарешеченное окошко пробивались лучи солнца. Схватившись за решетку, я подтянулся на руках и смог наконец увидеть, что мы действительно находимся в долине, а не в неглубокой впадине между едва видимыми в тумане тенями гор.
Снега на них еще не было, сочная темная зелень сражалась с серо-коричневыми скалами, но прежде всего — с красными кленами, от которых и происходило название города. Когда-то, видимо, их было намного больше, и наверняка до «Катка Валентина» вся долина в это время года пылала карминовым и алым цветом, но и сегодня еще достаточно густые группы старых деревьев образовывали интересные узоры на склонах, а деревья помоложе обрамляли края простиравшихся среди скал лугов. Если это была чья-то идея, то она была достойна восхищения, если же это творение природы — оно должно было привлекать сюда множество самоуверенных и надменных художников из больших городов. Общую картину портила лишь одна деталь — какой-то идиот раскрасил в яркие ярмарочные цвета опоры подъемника, из-за чего они выглядели как попавшие на классический ковер брызги блевотины. Убивать за такое надо! Интересно, кто из местных шишек является его владельцем? Наверняка какой-то психопат.
Я отцепился от решетки как раз в то мгновение, когда хлопнула какая-то дверь наверху, и кто-то неуклюже, словно его только что разбудили, начал спускаться по лестнице. Появился уже знакомый мне недружелюбный коп.
Что-то пробормотав, он вставил ключ в замок, лязгнул засов. Дверь бесшумно открылась, достаточно широко для того, чтобы у меня не оставалось сомнений — сюда я уже не вернусь. Я потянулся, застонав от удовольствия, кивком поблагодарил полицейского и вышел в коридор. Когда мы поднялись наверх, он буркнул: «Садись» и начал открывать сейф. Лишь когда он достал оттуда мой бумажник, мрачное выражение на его лице сменилось улыбкой. Протянув мне мою собственность, он обошел стол и сел, а я двумя ловкими движениями превратил бумажник в веер и по очереди, методично, стараясь выглядеть как можно более обиженным, проверил все отделения.
— Угу! — пробормотал я, довольный результатами проверки, затем поднял взгляд и посмотрел на копа. Лицо его приобрело пурпурный оттенок, наполовину от стыда, наполовину от злости.
— Всё на месте? — язвительно бросил он.
Впрочем, получилось это у него достаточно неуклюже. Да и понятно — провинция. Где тут рядовому полицейскому потренироваться в красноречии — на местных жителях?
— На первый взгляд — да, но я бы хотел, чтобы кто-нибудь пошел со мной в банк и зафиксировал состояние счета, поскольку у меня есть сомнения, — банкомат ведь работает круглые сутки, так?
На этот раз он побледнел, и я мог бы поклясться, что температура его тела понизилась на несколько десятых градуса.
— Ах ты гнида! — процедил он.
Ну и цирк! Я приложил руку к груди и поклонился:
— Я?
— Надо было оставить тебя Фреду! — рявкнул он.
Я возмутился: он что, ждал выражений благодарности? За то, что меня не избили? Не выбили зубы? Не отбили почки и не поломали ребра?
— Надо было, — сейчас вы писали бы рапорты с просьбой о смягчении наказания. Например, лишь об увольнении из полиции без права возвращения и без пенсионного обеспечения! Да, кстати, — как тебя зовут, приятель?
— Постовой Даррел…
— А этого, который без мозгов, как?..
— Сержант МакЛейниган.
— Ну что ж, всего хорошего, Даррел. — Я встал. — Не извиняйтесь и не провожайте, я сам справлюсь. А насчет банкомата я пошутил.
— Шериф будет у себя в час, он просил, чтобы ты… чтобы вы зашли к нему побеседовать.
— О, первая добрая новость за сегодня. С удовольствием зайду поболтать с шерифом.
Я подумал, что зря я продолжаю играть эту комедию, достаточно будет, если он в соответствующем свете представит шерифу сегодняшнее утро: «Он издевался над нами, шеф, высмеивал наш акцент и провинциальную тупость. Он сказал, что в этом участке проворнее всех движется только вода в канализации, а самая лучшая память у факса, поскольку он помнит все буквы, чего о нас не скажешь. И еще, шеф, он говорил, что вам приходится водить пальцем по буквам, чтобы прочитать на дверях надпись „ВЫХОД“…»
Ничего не поделаешь. Если он настолько же туп, как Фред, проблем мне не избежать, если же нет — как-нибудь сумею объясниться. Я вышел на улицу и выругался, словно поляк с похмелья при виде молока.
Лил дождь.
Некоторое время я стоял, глядя на закрытые водной завесой горы, на исчезающие в струях воды пятна кленов и опоры подъемника. Потом открыл дверь и крикнул в глубь помещения:
— Дождь идет, постовой Даррел! Не могли бы вы отвезти меня к моей машине?
— Она стоит на парковке за правым углом, ключи в замке! — крикнул он в ответ.
Меня подмывало потребовать зонтик, но рассудок победил. Я поднял воротник куртки и побежал к машине. Действительно, она стояла в указанном месте, и ключи были в замке. Я завел двигатель и поехал домой.
Миссис Кендрик сегодня уже там побывала или, что более вероятно, включила вчера термостат, так что в доме было уютно, тепло и приятно. Я приготовил себе крепкий кофе, такой, что разъедает хромированное покрытие на ложке, вместо курения сигареты подумал о том, что неплохо было бы освежить рот с утра, и тщательно почистил зубы, всё это время размышляя, что делать дальше. Служебные обязанности, однако, прежде всего; я поставил чашку на столик, включил компьютер и кратко описал события позавчерашнего, вчерашнего и сегодняшнего дней. Потом, всё еще исправляя опечатки, набрал телефон Грега-Гришки. Когда он ответил, я сохранил текст записок и начал плакаться ему в жилетку. Он внимательно слушал, то и дело бросая: «Гонишь!», «А ты что?», а я, поглядывая на экран, отвечал ему, одновременно запустив антивирус, и несколько минут спустя комп выдал мне стандартное сообщение: «Вирусов не обнаружено».
— Первая ночь — в чужом доме, с разбитой башкой, вторая — в камере. Как думаешь, что будет на третью? — спросил я.
Другая программа, в теории дефрагментирующая диск и упорядочивающая память, занялась затиранием следов о посланном сообщении и о деятельности антивирусной программы. Мой тайный электронный сообщник работал на полных оборотах. У Грега же, похоже, возникли какие-то проблемы, поскольку он долго молчал. Я подумал было, что у него какая-то незадача с английским языком, и уже собирался что-нибудь ему подсказать, когда мне пришла в голову мысль, которая наверняка пришла в голову и ему:
— Если ты хочешь меня от чего-то предостеречь и намекаешь на кладбище, то не строй иллюзий. Я долго еще не позволю отдать мне последние почести.
Прежде чем он ответил, какое-то холодное дуновение пронеслось через комнату, настолько отчетливое, что я посмотрел на входную дверь, не открылась ли она от сквозняка, а затем ощущение опасности ударило меня словно обухом по голове.
— Подожди, — тихо сказал я Грегу, хотя бедняга всё равно молчал. Я выбрался из-за стола и окинул взглядом комнату. В моем кабинете со вчерашнего дня ничего не изменилось, я посмотрел на спальню, кухню… Ничто и нигде не свидетельствовало о чьем-либо визите, а тем более о спрятанной взрывчатке или «жучках». Но, подумал я, можно ли представить себе лучшую возможность заминировать дом, чем отсутствие хозяина в течение всей ночи? Когда тот спокойно спал в камере? Я нашел коробку номер восемь и сорвал опоясывавшую ее ленту; там находились всякие мелочи — наручники, два… нет, три парализатора, пугач, несколько ножей. Я взял нож с выбрасываемым лезвием, примерил его в руке и спрятал в карман. Потом вернулся к столу и, внимательно всматриваясь в залитый дождем переулок,сказал:
— Грегги? Ты там? Извини, у меня чайник засвистел, а сейчас мне уже пора. Постараюсь позвонить побыстрее.
— Пока! — буркнула трубка.
— Пока, брат.
Теперь я уже действительно ощущал какое-то странное возбуждение и не мог понять, то ли сам вгоняю себя в подобное состояние, то ли действительно что-то происходит на едва ощутимом, эфемерном, может быть, астральном уровне. Выскочив из дома, я прыгнул в машину и помчался в сторону Донкея; на первой же станции техобслуживания я заехал на эстакаду и тщательно осмотрел автомобиль снизу, даже позвал автомеханика.
— Посмотрите профессиональным взглядом — у меня во время езды раздаются какие-то странные звуки, и никак не могу понять, в чем дело.
Мы ничего не нашли. Мне оставалось только ехать дальше. В Донкее я проехал по улице, с которой два дня назад в страхе бежал, словно чистильщик бассейна, застигнутый в спальне клиента; за поворотом возле мастерской я вышел и, высунув из-за угла нос, минут пятнадцать наблюдал за ближайшим окружением. В конце концов я вынужден был признать, что я либо истеричная баба, либо слепец, который не в состоянии воспринять подаваемые ему сигналы. В обоих случаях я мало что мог сделать, так что, уже не раздумывая, подъехал на «датсуне» к мастерской, где меня тепло приветствовал Джексон. Его радость могла означать, что он устроил моей машине капитальный ремонт. «Блэкстар», из-за которого я угодил в такой переплет, невинно стоял под крышей, уставившись на меня фарами. Еще позавчера они так мне нравились.
— Превосходно… — оценил Джексон, щелкая ногтем по объективу камеры заднего вида. — Хотя, в принципе, возникает вопрос: раз уж вы любите такие мощные машины и раз уж у вас нашлось немного денег на такой двигатель, то почему не БМВ?
Он смотрел на меня невинным взглядом, а я раздумывал, не пришло ли еще время кого-нибудь убить. Я пожал плечами, хотя знал, что подобным образом даже спец из Шаолиня не сумеет повредить и мухе.
— Не знаю. БМВ какой-то такой… крикливый…. Мол, «смотрите, люди!». А мне вовсе не нужно, чтобы любой придурок пытался столкнуть меня с дороги, а нужно лишь, чтобы я мог, когда захочу, ехать чуть быстрее остальных.
— Ясно.
Он не пытался со мной подружиться, просто показал калькуляцию расходов. Я показал в ответ, что не боюсь трехзначных счетов. Мы договорились, что он подержит «датсун» у себя, пока его не заберет компания Гертца, и распрощались.
В пределах города я вел себя законопослушно, но сразу же за его границей достал из «бардачка» оружие и, чувствуя себя уже спокойнее, вернулся в Редлиф. В гараже я выгрузил остальные шмотки, в том числе два детектора, подключил стационарный, со вторым прошелся по дому и подвалу. Чисто. Прочие «штучки» я запихал в кухонные шкафы. До полудня мне удалось распаковать большую часть коробок, отмеченных надписью «Не трогать», и разложить их содержимое по соответствующим местам. Оказалось, что я не в состоянии заполнить собственным барахлом даже столь небольшой дом: видимо, когда паковался, выкинул слишком много вещей. Решив, что в достаточной степени придал дому человеческий вид, я сел за компьютер и спокойно просмотрел записи, которые прекрасно замаскированная «антивирусная программа» переслала по модему в Нью-Йорк, и дополнил их множеством догадок, рассуждений, прогнозов и гипотез. Записи я закрыл кодом, код замаскировал с помощью другой программы и запустил очередное приложение, которое под присягой бы показало, что я занимался совсем другим. Вот она, электронно-информационная верность. За восемнадцать тысяч долларов, к счастью не моих.
В двенадцать пришло время принять душ, и я побрился наконец своей собственной бритвой. Меня обрадовал тот факт, что у меня еще осталось немного кофе; между одним обжигающим глотком и другим я пытался дозвониться до Гертца, но всё время было занято, так что в конце концов я поручил компу сообщить фирме о том, где находится их автомобиль.