Их закружило в ревущих смерчах, сбило с ног.
Гайденбург встал первым, помог подняться Чарли и Роре. Они молча подошли к глухой стене, отделявшей их от неизвестности, и остановились.
– Роботы взорвали атомолет, – сказал Гайденбург.
Ему ответила полная и жуткая тишина.
– Роботы взорвали атомолет! – закричал он.
Снова тишина.
И вдруг Рора, подняв с земли какой-то твердый угловатый кристалл, с силой швырнула его в стену.
– Что вы делаете? – бросился к ней Гайденбург. Теперь это, – показал он на стену, – не допустит на планету земных кораблей. А нам отсюда не выйти. Впрочем… Постойте-ка. Ведь взрыв произошел у самого входа в этот подземный мир, и, конечно, разрушил его. Но почему стена не отвечает? Где Аэла? Что с ней?
В глазах качался, реял цветной туман. Аэла с трудом переступала непослушными одеревеневшими ногами по стеклянным наплывам подземной галереи. Рассчитывать на чью-либо помощь было нельзя. Никто не знал пути сюда.
Веревка, скрученная из обрывков одежды, в кровь растерла плечи. Тело звездного человека, вначале показавшееся ей легким, сейчас не давало продвинуться ни на шаг. Аэла прислонилась к стене и опустилась на пол. Вцепилась пальцами в плечи звездного человека и судорожно заплакала.
Снова брела она сквозь серый мрак к свету. Ей ни на мгновение не приходила на ум мысль оставить звездного человека, чтобы вернуться к нему позже.
И вот наконец печальные сталактиты и свет, яркий после полумрака свет искусственного солнца.
Аэла остро почувствовала, что ее окружает чужой мир, и к ней вернулась жажда жизни.
Человек, умирающий на Земле, становится частью земли, прахом, чтобы потом подняться вершиной тополя или пролиться дождем, стать горстью морского песка или гребнем бегущей волны. Но ужас смерти астролетчика под чужим светилом невыразим.
Аэла оглядела густые заросли причудливого леса и двинулась вперед. Теперь она знала, что дойдет до атомолета.
Мощная эстакада параболой уходила ввысь и исчезала в зыбкой лазури подземного искусственного неба. Вокруг нее, словно рой пчел, кружились тяжелые гравипланы. Бесчисленные роботы восстанавливали поврежденную систему связи с поверхностью Троллы.
Капитан и Аэла стояли на летающей наблюдательной площадке и смотрели, как бесчисленные механизмы восстанавливают мосты основных перемещений.
Линии для наземного транспорта, линии общих передач, декоративные трассы, подвесные дороги – все почти заново создавали сложнейшие механизмы.
Астронавты осматривали цветущую даль, здания, слитые в стройной гармонии с природой, изобилующей контрастами и красками. Зеленовато-синее море омывало лесистые берега с ажурными дворцами, все говорило о тончайшем проникновении обитателей планеты в скрытую природу вещей, о их способности не подражать природе, а опережать этого неутомимого и испытанного мастера. Они достигли того уровня, когда природа уже не кажется мерилом прекрасного, ее порождение – человек постиг ее, освоил и пошел дальше, оставил позади то, чему он вначале в страхе поклонялся, а затем изучал, считая законченным, недостижимым совершенством.
Летающая площадка опустилась на темный купол у входа к биомозгу.
Вслед за капитаном Аэла сошла в гладкий с полированными стенами туннель, тот самый, по которому она несколько месяцев назад опустилась вместе со звездным человеком. Снова стиснула сердце щемящая боль, возникли в памяти огромные жемчужные глаза…
У серой громады биомозга их уже ждали астронавты. В центре группы стоял Фред Гайденбург.
Несколько месяцев ученые изучали программное устройство биомозга, осваивали сложную систему управления, не прикасаясь к клавишам пульта. Биомозг словно чего-то ждал, таинственный и грозный.
В туманную мглу уходили черные своды. В подземелье царило безмолвие, торжествующее, полное, и только в воображении проникших сюда людей вспыхивали робкие звучания и тотчас гасли.
Астронавты стояли перед своим грозным врагом, едва не уничтожившим их всех, перед убийцей целой цивилизации. И то, что погубило звездное человечество, сейчас превратилось в его единственную надежду. Только биологический мозг мог увести планету от разгорающейся звезды в мировое пространство, только ему было под силу управлять несметными механизмами, могучими источниками энергии, предвидеть все случайности, управлять энергетическими полями и выполнять тысячи и тысячи других непосильных для человека задач.
Серая неподвижная масса, заключенная в прозрачный шар, была соединена бесчисленными связями с программным устройством.
– Странно, мы намереваемся подчинить себе то, что неизмеримо сильнее нас. Эта серая масса хранит несметные сокровища величайших знаний, собранных за многие тысячелетия могущественнейшим народом, – сказал Чарли.
– Подчинится ли он нам? – тихо сказала Рора. – Не превратит ли он нас в разрозненные атомы, едва мы предоставим ему свободу?
Гайденбург нажал крайний слева, выступающий вперед клавиш.
Мгновенно все программное устройство засияло цветными точками, черточками, штрихами. Масса мозга едва заметно шевельнулась.
Нажатие второго клавиша – и из полутьмы выплыл прозрачный, словно наполненный голубоватым дымом шар.
– Слышите ли вы меня? – задал первый вопрос Гайденбург.
– Да, – коротко ответил голос холодного тембра. Голос доносился отовсюду, и астронавты напрасно искали глазами его источник.
– Как включить свет в помещении? – спросил Гайденбург.
– Нажмите семнадцатый клавиш семьдесят первого ряда в тридцатом регистре, – ответил мозг.
Гайденбург бросил короткий взгляд на капитана и выключил биомозг.
– Нажатие этого клавиша, – сказал он, – повлечет за собой мгновенное включение всех управляемых мозгом механизмов и нашу немедленную гибель.
Аэла вздрогнула, отшатнулась от экрана. Значит, коварный мозг на каждом шагу будет им подстраивать ловушки, пока не уничтожит их и не вернет себе прежнюю независимость. Тысячелетие паразитического существования породило новые клетки мозга, породило новое качество – стремление к бесконтрольному производству.
Все происшедшее говорило о том, что одно неосторожное движение возле программного устройства, один неверный шаг, и мозг жестоко расквитается с двуногими букашками, дерзнувшими подчинить его своей воле. Люди знали, что он мог не только их уничтожить, он мог в куски разнести всю планету, если бы это потребовалось. Но пока джин был заключен в бутылку.
– Коварная штука, – сказал капитан. – Возле нее даже думать о чем-нибудь трудно.
– Если мозг за истекшие годы разросся на крови погибшего народа, – с яростью в голосе сказала Аэ-ла, – надо отсечь у него то, что он накопил паразитируя.
– Мозг заключен в непроницаемую оболочку, – ответил Гайденбург. – Мельчайшая инородная пылинка расстроит его. Это своеобразная болезнь мозга.
– Что же делать? Сможем ли мы вернуть биомозгу его прежнее состояние?
– В этом нет необходимости. Он будет выполнять лишь нашу программу и никогда больше не получит никакой власти над людьми. Опасность же при работе с ним никогда не исчезнет. Он величайшее открытие человеческого разума. А большинство великих открытий становилось при своем возникновении величайшим злом. Мы отлично помним кровавую зарю атомной энергии, ужас, охвативший всех, когда ученый маньяк захватил кладовые антивещества. Человечество, создавшее биомозг, тоже прошло через все эти испытания. И когда люди решили, что разум одержал окончательную победу над общественной стихией, восстал биомозг. И это оказалось роковым. В раскаленной пустыне бродят зеркальные тени.
– Что же будет с зеркальными людьми?
– Они уже делают первые самостоятельные шаги. Скоро сообщение с поверхностью будет восстановлено, и они смогут поселиться здесь, внутри планеты.
Гайденбург спокойно подошел к программному устройству биомозга и включил его.
– Экран! – властно сказал он. – Подводные города.
В помещении загорелся мягкий свет. Перед астронавтами открылся широкий экран. Все увидели группу зеркальных людей. Они медленно, точно ощупью, шли куда-то нестройной цепочкой, поддерживая друг друга, и уже не кружились на месте, точно слепые, хотя на головах у них больше не было черных обручей. Зеркальные люди двигались вдоль озера со странной и тусклой, ничего не отражавшей водой.
И вот астронавты увидели подводный купол. Люди там жили без зеркальных плащей и без темных очков. В огромных безжизненных глазах так же, как и в мелких чертах лиц, полностью отсутствовала воля.
Под куполом не было никаких сооружений. Среди черных камней росла белая трава с длинными и тонкими стеблями. С людьми творилось что-то непонятное. Они срывали со своих волос черные обручи, брались за руки, кружились, монотонно раскачивались. Толпа в подводном городе редела, люди уходили на поверхность.
– Вот видите, – заметно волнуясь, сказал Гайденбург. – У них уже пробуждается какое-то беспокойство… Но они в своем развитии отброшены далеко назад, и им абсолютно чужд и недоступен сложный мир машинной цивилизации.
Астронавты умолкли. Все думали об одном и том же, но никто не решался первым сказать роковые слова.
Наконец капитан оглядел печальные лица астронавтов и с трудом проговорил:
– Если люди Земли… Если мы оставим здесь группу своих ученых, зеркальные люди возродятся к жизни. Кроме того нельзя оставлять биомозг без контроля. Если прежде он нес гибель и разрушение, то сейчас его мощь поможет порабощенному человечеству возродиться к новой жизни.
– Я остаюсь, – тихо сказала Аэла.
– Мы тоже никуда не полетим отсюда! – воскликнули несколько молодых астронавтов.
– Я думаю, – задымил трубкой Гайденбург. – Все мы готовы принести самую большую жертву – не вернуться на Землю ради этого. Совет решит, кому остаться.
Аэла стояла перед овальным, необъятным, как озеро, экраном в центральном управлении планеты рядом с Гайденбургом и двадцатью земными учеными.
На экране четко выделялся силуэт гигантского звездолета среди белой пустыни. До старта корабля оставалось по земному времени несколько минут.
На экране появилось лицо Роры. Глаза ее были полны мольбы, страдания и такой нежности, что Аэла бросилась к экрану.
– Прощай, Аэла! – сдавленно крикнула Рора, и на экране закружилось все в цветном урагане. Это началась неистовая пляска энергетических полей. Аэла закрыла глаза от невыносимого сияния экрана. Когда она открыла их, на экране уже не было ничего. Корабль исчез. Он несся безмолвной дорогой за миллионы километров от Аэлы и оставшихся на чужой планете людей.
Над пустынями Троллы летел горячий ветер. Звенели стеклянные плитки, ползли под напором ветра. В небе бежали рваные красноватые тучи.
На плоскогорье вышел зеркальный человек. В грудь и в лицо ему ударил жгучий ветер. Но человек не повернул назад. На его белоснежных волосах уже не было черного обруча. Он двинулся вперед. Он шел все дальше. Увидел одинокий черный обелиск на могиле звездного человека. Долго стоял перед ним, силясь не то понять что-то, не то вспомнить…
Обелиск выступал из каменных глыб, словно стремился в небо, в пространство, туда, где за темными безднами летела в голубых туманах Земля.
НА ТЕРРОЛАКСЕ
Биолог Нильс Кор был убежденный скептик. Он уже побывал на планетах ближайших звезд и пришел к убеждению, что разумная жизнь на других планетах – вздор.
Ракета шла над Терролаксом. Элма и Андрей не отрывали глаз от ее цветущих долин. Разреженная атмосфера Терролакса почти целиком состояла из чистого кислорода. По броне ракеты неслись цветные струи огня.
– Когда-то земные ракеты, входя в атмосферу, горели, словно спички, – сказал Андрей.
И вдруг он увидел глаза Элмы – целые озера испуганной синевы.
– Андрей, Нильс, – запинаясь, сказала она, – я видела белую башню.
Нильс Кор резко повернулся к ней. Его темное лицо, изрытое глубокими морщинами, было спокойно, но глаза смотрели внимательно и встревоженно.
– Вы еще не знаете, Элма, что такое космические миражи.
– Нет-нет, я видела белую башню.
– Я тоже в свое время видел нечто подобное.
– Нет, это не мираж, Нильс. Я чувствую, что это не мираж.
– Но планету покрывают почти сплошные джунгли. Жизнь там есть, и это жизнь пожирателей. Меня в последние годы гораздо больше стали интересовать космические цветы, а не живые организмы. Ну, привезем мы на Землю чучело еще одного сверхуродливого земноводного, а дальше что?
Ракета облетела вокруг Терролакса. Электронный рулевой рассчитал склонение и повел ее точно над тем же местом, где Элма заметила белую башню.
Элма первая увидела, как задрожали пальцы Нильса. Старый релятивист, проведший на Вемле не более двадцати пяти лет из ста прожитых, был потрясен гораздо больше, чем его юные спутники Андрей и Элма.
– Это невероятно, – шептал он бесконечно счастливым шепотом.
– Если бы мы могли сообщить капитану “Геоса”, что на планете есть жизнь! – воскликнула девушка.
– Это невозможно, Элма.
Ракета с тремя космонавтам – и была послана на Терролакс проходящим мимо космическим кораблем. Через пять лет “Геос” будет возвращаться от еще более отдаленной звезды и примет на борт исследователей Терролакса. Связи с кораблем уже давно не было. Со скоростью света он мчался к созвездию Лебедя.
Ракета медленно погружалась в черно-красный ураган огня. Неистово ревели дюзы, преодолевая тяготение Терролакса. И вот одновременно с резким толчком амортизаторов возникла оглушающая тишина.
Ракета глубоко ушла в стеклянный песок многоцветной пустыни.
Андрей включил радиоприемники.
– Пустое, – сказал Нильс, но спустя минуту насторожился. Приемник молчал.
– Почему нет шума? – удивленно спросил он. Астронавты переглянулись.
– Видимо, здесь нет грозовых разрядов… – хмуро ответил Андрей.
Элма долго смотрела на его прямые широкие брови. Они сейчас составляли одну темную линию над светлыми с ледяным блеском глазами.
– Мне отчего-то вспомнились непонятные обстоятельства гибели Восьмой звездной Лебедя, – сказал он. – Космонавты сообщили, что на планете гаснут радиосигналы. Больше мы ничего о них не знаем.
Элма посмотрела в иллюминатор. Внешний термометр показывал 108 градусов жары за бортом ракеты.
– Жить здесь могут только убежденные чудаки, – сказал Нильс. – На планете отсутствует вода. То, что мы приняли за джунгли, был кристаллический лес. Мы попали в мертвое царство кристаллов.
Астронавты надели скафандры и открыли люк.
Пестрая пустыня с кристаллическими кустарниками простиралась на все четыре стороны. Астронавты набрали стеклянного песка для анализа. Нильс отломил от низкого искрошенного кустика полупрозрачный сучок. Ничего живого не было кругом.
– Необходимо подготовить вездеход, – сказал Элме Нильс.
Андрей тем временем осмотрел ракету. Повреждений не было. Вышел из строя только один амортизатор.
Андрей вернулся в кабину, и глаза его стали круглыми от удивления. Все в ракете было перевернуто вверх дном. Кто-то невидимый хозяйничал здесь, когда астронавты вышли.
– Нильс! Нильс! – закричал он. – У нас гости!
Нильс вскочил в люк и огляделся – исчезли все мелкие металлические предметы, оставленные на полу.
Астронавты столкнулись с новыми формами жизни. До сих пор людям был известен лишь мир живых существ, имевших сходство с земными. А здесь им встретилось совсем другое. И по всей вероятности, это был разумный мир. Однако поведение невидимых существ оставалось загадочным.
В пустыне царило безмолвие. В блестящем, металлического цвета небе не летали ни птицы, ни насекомые. И тем не менее здесь что-то было.
Вот не то вблизи, не то на горизонте затрепетали прозрачные тени. Они не были ни темными, ни светлыми, но глядеть на них долго было невозможно: начинало резать глаза даже сквозь фильтры шлема. Элма увидела, как из затрепетавшей реки воздуха возникло нечто. Оно катилось к ракете, как большая капля ртути, и ослепительно сверкало.
Рука Элмы судорожно стала нащупывать излучатель. Футляр был пуст – Нильс предусмотрительно забрал у нее оружие.
Существо, вернее нечто, так как существом это невообразимое порождение чужого мира назвать было невозможно, замерло перед астронавтами. У него не было глаз, но Элма чувствовала на себе его взгляд.