– А что будет, если один из вас умрет? Рано или поздно смерть приходит за всеми, ее нельзя обмануть. Две души не могут долго находиться в одном теле, прежде чем одна возьмет контроль на себя, а другая отойдет в тень. Это жестоко – и не важно, кто станет сильнее. Вот почему традиции Древней Крови запрещают такую жадность к жизни.
Рольф сурово нахмурился, глядя на меня. Может быть, он подозревает, что именно таким способом мне однажды уже удалось обмануть смерть. Нет, он ничего не знает, успокоил я себя. И спокойно посмотрел ему в глаза.
Брови Рольфа угрожающе сошлись на переносице.
– Когда жизнь существа подходит к концу, значит, так тому и быть. Продолжать ее – противно природе. Однако только обладателям Древней Крови дано испытать страшную боль, когда две души, соединенные магическими узами, вынуждены расстаться, потому что одну из них уносит смерть. Но таков закон жизни. Вы должны уметь вернуться в себя, когда наступит время. – Он хмурился, а мы с Ночным Волком словно онемели, такое сильное впечатление произвели на нас его слова. Похоже, даже Рольф понял, как мы потрясены. Его ворчливый голос зазвучал немного мягче. – Наш обычай не жесток, по крайней мере не больше, чем нужно. Мы знаем способ сохранить воспоминания о том, что вас связывало, сберечь голос мудрости и любовь того, кто покинул мир.
– Чтобы один партнер смог жить внутри другого? – спросил я, не слишком понимая, что он имеет в виду.
Рольф наградил меня взглядом, исполненным отвращения.
– Нет. Я же только что сказал – мы так не поступаем. Когда придет твое время покинуть мир, ты должен уйти от своего партнера и умереть, а не пытаться проникнуть в его жизнь.
Ночной Волк тихонько заскулил, он тоже не понимал. Рольф, видимо, решил, что это слишком для нас сложно, и потому замолчал и принялся с шумом чесать бороду.
– Получается вот что. Моя мать давно умерла. Но я помню ее голос, когда она пела мне колыбельные и остерегала от всяких глупостей. Правильно?
– Наверное, – не стал спорить я.
Это был еще один повод для разногласий между мной и Рольфом. Он не мог смириться с тем, что я почти не помнил матери, хотя провел с ней первые шесть лет жизни. Услышав мой не слишком уверенный ответ, он прищурился.
– У большинства людей дело обстоит именно так, – заговорил он громче, словно рассчитывая, что так я быстрее его пойму. – Когда Ночной Волк умрет, именно это тебе и останется. И с ним будет то же самое.
– Воспоминания, – кивнув, сказал я, мне было трудно даже говорить о смерти Ночного Волка.
– Нет! – вскричал Рольф. – Не просто воспоминания. Их может иметь каждый. Но умирая, один из связанных оставляет другому нечто более глубокое и ценное, чем память. Это присутствие. Он не продолжает находиться в твоем сознании, не делит с тобой мысли, не принимает решения, не переживает события. Он просто… есть. Как будто стоит в сторонке. Теперь ты понимаешь, – сердито сообщил он мне.
Я собрался сказать, что все равно ничего не понял, но Ночной Волк прижался к моей ноге, и я пробурчал нечто нечленораздельное, что при желании можно было принять за согласие. Весь следующий месяц Рольф упрямо учил нас разделять наши сознания, потом снова возвращаться друг к другу, но не до конца. Меня это не устраивало. Я считал, что мы делаем все неправильно, что результат, который нам удастся достичь, не будет иметь никакого отношения к утешению и «существованию», как их понимал Рольф. Когда я поделился с ним своими сомнениями, он удивил меня, согласившись со мной, но тут же заявил, что мы с Ночным Волком по-прежнему слишком тесно связаны и нам следует еще больше отходить друг от друга. Мы прислушались к его словам и самым искренним образом старались, но между собой решили, что станем делать, когда за одним из нас придет смерть.
Мы ни разу не высказали вслух своих мыслей, но я уверен, что Рольф о них догадывался. Он изо всех сил пытался доказать нам, что мы ошибаемся, и примеры, которые он нам приводил, действительно пугали. Одна легкомысленная семья Древней Крови позволила ласточкам свить гнезда на своем доме, и крошечный сын этих людей не только слушал щебет, но и наблюдал за тем, как они прилетают и улетают. И вот теперь, когда ему исполнилось тридцать, он ничего другого не умеет. В Баккипе его назвали бы убогим, таким он и был, но Рольф предложил нам послушать его при помощи Уита, и мы поняли, что он связал себя не с одной ласточкой, а со всеми сразу. Он считал себя птицей, валялся в пыли, размахивал руками и гонялся за насекомыми.
– Вот что получается, когда связь возникает слишком рано, – мрачно заявил Рольф.
Он показал нам еще одну пару, но лишь издалека. Ранним утром, когда туман плотным одеялом окутал долину, мы лежали прижавшись животами к земле на границе лощины, не разговаривая и не обмениваясь мыслями. К озеру подошла самка оленя, но не с осторожностью животного, а с грацией, присущей женщине. Я знал, что ее партнер находится где-то рядом и прячется в тумане. Олениха опустила морду к воде и начала пить, потом медленно подняла голову. Ее изящные большие уши напряглись, и я почувствовал ее робкий вопрос. Я заморгал, пытаясь сосредоточиться на ней, а волк тихонько заскулил, не понимая, что происходит.
Рольф резко поднялся на ноги, категорически отказываясь идти на контакт. Я почувствовал его отвращение, когда он зашагал прочь, но мы остались на месте, продолжая разглядывать олениху. Возможно, она уловила наше присутствие, но смотрела на нас с не присущей оленям смелостью. У меня вдруг закружилась голова, и я прищурился, пытаясь увидеть определенные очертания, прежде чем мое «я» свяжется с двумя существами, о которых мне подсказал мой Уит.
Во время занятий с Чейдом он научил меня нескольким упражнениям, помогавшим анализировать то, что видят глаза, а не то, что подсказывает сознание. Большинство из них были простыми тренировками – например, посмотреть на спутанную веревку и понять, есть ли там узлы, или на кучу перчаток и сообразить, у которой из них не хватает пары. Более сложным трюком было написать название цвета другими чернилами – предположим, слово «красный» ярко-синими, а потом прочитать перечень цветов, правильно называя их, не обращая внимания на чернила. Это задание требовало огромной концентрации внимания.
Поэтому я протер глаза и снова посмотрел, но опять увидел только олениху. Мое сознание, основанное на Уите, предположило, что передо мной женщина. В физическом смысле ее здесь не было. А вот ее присутствие в оленихе обмануло мой Уит. Мне стало не по себе, потому что я понимал: так не должно быть. Рольф оставил нас. Мы с Ночным Волком, озадаченные и смущенные, поспешили за Рольфом, который решительно шагал прочь от тенистой лощины и тихого озерца. Когда мы отошли достаточно далеко, я его спросил:
– Что это было?
Он резко повернулся, возмущенный моей непонятливостью.
– Что это было? Вы – через несколько лет, если не измените своего отношения к вашей связи. Вы видели ее глаза? Я показал вам женщину в теле оленихи. Я очень хотел, чтобы вы ее увидели. Так нельзя. Это поругание того, что должно быть разделенным доверием.
Я молча смотрел на него и ждал продолжения. Полагаю, он думал, что я с ним соглашусь, потому что, не услышав ответа, сердито фыркнул.
– Две зимы назад Делэйна провалилась под лед Тополиного озера и утонула. Ей следовало умереть, но она не пожелала, она цеплялась за Парелу. Оленихе не хватило сил или воли, чтобы с ней справиться. Вы видели, чем все закончилось – олениха с сознанием и сердцем женщины, а несчастная Парела даже мыслей собственных больше не имеет. Это против природы, неужели вы не понимаете? Такие, как Делэйна, виновны в злобных нападках тех, в чьих жилах не течет Древняя Кровь. Именно из-за таких, как она, нас вешают и сжигают наши тела над водой. И, скажу я вам, она это заслужила.
Я отвернулся, потрясенный его пылом. Мне тоже грозила такая смерть, и я никому не желал пережить тот ужас, который я испытал. Мое остывшее тело лежало в могиле несколько дней, а я разделил с Ночным Волком его тело и жизнь. Я понял, что Рольф догадывается о том, что с нами произошло. Словно услышав мои мысли, он мрачно добавил:
– Тот, кто не прошел обучения, может совершить ошибку. Но тот, кто знает, чем ему грозит такая ошибка, не заслуживает прощения. Никакого!
Рольф повернулся и зашагал по тропинке, мы тащились за ним. Ночной Волк помахивал хвостом, а Рольф тихонько бормотал себе под нос:
– Жадность Делэйны уничтожила их обеих. Парела больше не может вести жизнь оленихи. У нее не будет ни самца, ни детенышей. Когда она умрет – им обеим придет конец. Делэйна, когда была женщиной, не захотела принять смерть, но став оленихой, она не желает вести жизнь животного. Когда Парелу зовут самцы, Делэйна не позволяет ей отвечать. Может быть, думает, что таким образом сохраняет верность мужу или еще какую-нибудь глупость в таком же роде. Ну, и что они обе выиграли – если не считать нескольких лет существования, которое и жизнью-то назвать нельзя?
Мне было нечего ему возразить.
– Однако, – мне с трудом далось это признание, но я все равно сказал Шуту: – Однако про себя я подумал, что, наверное, только те двое до конца понимают значение решения, которое они приняли. А если они довольны своей жизнью – несмотря на то что нам кажется, будто с ними случилась беда?
Я замолчал, потому что история Делэйны и Парелы вызвала у меня смешанные чувства. Если бы Баррич не смог вернуть меня из тела волка в мое собственное, стали бы мы такими, как они? Если бы Шут не оказался сегодня рядом, может быть, мы с Ночным Волком снова оказались бы в одном теле и остались в нем навсегда. Я знал, что Шут уже все понял, и тогда я откашлялся.
– Рольф нас многому научил за год, проведенный с ним, но, изучая детали магии, которой мы оба обладали, я и Ночной Волк все-таки не приняли обычаев Древней Крови. Я считал, что мы имеем право знать их секреты просто потому, что мы такими родились, но нам не обязательно следовать правилам, которые столь старательно навязывал нам Рольф. Наверное, я поступил бы мудрее, если бы сделал вид, что поддался, но я устал от бесконечной лжи, свитой в паутину с другой ложью. Поэтому я старался держаться на расстоянии от их мира, а Ночной Волк со мной не спорил. В результате получилось так, что мы находились среди Древней Крови, но практически не участвовали в их жизни.
– А Ночной Волк тоже держался от них в стороне? – мягко спросил Шут, и я убедил себя в том, что в его словах не было ни укора, ни вопроса о том, не навязал ли я свою волю волку по собственным эгоистическим причинам.
– Он считал так же, как и я. Они должны были поделиться с нами законами магии, которой обладала наша кровь. Но Рольф изо всех сил демонстрировал, что откроет нам тайны Древней Крови только после того, как мы примем его законы. Согласись, это своего рода давление, друг мой.
Я посмотрел на волка, уютно устроившегося на моих одеялах. Он крепко спал, его организм медленно приходил в себя после моего вторжения.
– Неужели там никто не попытался просто вам помочь, подружиться с вами? – Вопрос Шута заставил меня вернуться к моему рассказу, и я задумался.
– Холли пыталась. Мне кажется, она меня жалела. По своей природе она очень робкая и любит одиночество.
Слит и его подруга свили гнездо на раскидистом дереве, растущем на склоне холма за домом Рольфа, и Холли частенько проводила время на плетеной платформе рядом с гнездом Слита. Она никогда особенно со мной не разговаривала, но часто тем или иным образом демонстрировала расположение. Например, подарила перину, набитую перьями, оставшимися от жертв Слита.
Я улыбнулся собственным мыслям.
– Холли меня научила самым разным вещам, нужным человеку, который живет один, – ведь в Баккипе обо мне заботились другие. Я получаю настоящее удовольствие, когда пеку дрожжевой хлеб, а еще Холли преподала мне несколько уроков кулинарии – поскольку, кроме походного жаркого и каши Баррича, я не умел готовить ничего. Когда я к ним пришел, выглядел я не самым лучшим образом – моя одежда износилась и обтрепалась. Холли потребовала, чтобы я принес ей все, что у меня было из одежды, но не затем, чтобы зашить, – она объяснила мне, как следует о них заботиться. Я сидел рядом с ней у огня и познавал сложную науку: как заштопать носки так, чтобы получилось красиво и аккуратно; когда подшить брюки, прежде чем они окончательно придут в негодность. – Я покачал головой, улыбаясь своим воспоминаниям.
– И, вне всякого сомнения, Рольфу нравилось, что ты частенько проводишь время с его женой, сидя у камина? – За словами Шута я уловил другой вопрос. Дал ли я Рольфу повод ревновать и вести себя со мной грубо?
Я допил остывший чай и откинулся на спинку стула. Меня начало окутывать знакомое меланхолическое настроение – вступила в действие эльфовская кора.
– Ничего такого. Можешь смеяться, если очень хочется, но это было, как будто я нашел мать. Холли меня ненамного старше, но она относилась ко мне ласково и с пониманием, она желала мне добра. Но… – Я снова откашлялся, – Ты прав. Рольф ревновал, хотя ни разу ничего не сказал вслух. Он входил в дом, видел у очага Ночного Волка и меня с мотком шерсти, из которого Холли собиралась что-то связать, и мгновенно находил ей какое-нибудь другое дело. Нет, он обращался с ней хорошо, просто изо всех сил старался продемонстрировать, что она его жена. Холли никогда со мной об этом не заговаривала, но я думаю, она нарочно так себя вела, чтобы показать Рольфу, что, несмотря на прожитые вместе годы, у нее есть собственная жизнь и желания. Впрочем, она ни разу не дала ему повода для ревности.
По правде говоря, еще до окончания зимы Холли попыталась сделать меня своим среди людей Древней Крови. По ее приглашению в дом стали приходить их друзья, и она никогда не упускала случая меня с ними познакомить. В нескольких семьях имелись дочери на выданье, и они бывали чаще других, как правило в те дни, когда Рольф и Холли приглашали меня на обед. Рольф пил и смеялся, много разговаривал – иными словами, получал море удовольствия. Он нередко говорил, что такой веселой зимы не было уже много лет, и я понял, что Холли не слишком часто открывает двери своего дома для гостей. Впрочем, хоть она и старалась найти мне подружку, она делала это деликатно и совсем не навязчиво. Но довольно быстро я понял, что она считает самой подходящей кандидатурой Твайнет, девушку на несколько лет меня старше, высокую, темноволосую, с голубыми глазами. Она была связана с вороной, такой же веселой и озорной, как и сама Твайнет.
Мы подружились, но мое сердце еще не было готово к чему-то большему. Думаю, отец девушки сильнее, чем она, был возмущен тем, что я не проявляю к ней достаточного интереса, поскольку довольно часто в самой разной форме заявлял, что женщина не может ждать вечно. Я чувствовал, что Твайнет хочет найти спутника жизни не так сильно, как казалось ее родителям. Мы оставались друзьями всю весну, а потом и лето. Олли, отец Твайнет, и вынудил меня в конце концов уйти из Вороньего горла. Он потребовал от своей дочери, чтобы она либо перестала со мной встречаться, либо заставила объявить о своих намерениях. В ответ Твайнет заявила, что не собирается выходить замуж за мужчину, который ей не подходит, и уж конечно не пойдет за того, кто младше ее годами и сердцем. А еще она сказала, что ради того, чтобы получить внуков, родители готовы уложить ее в постель с человеком, выросшим среди людей, не обладающих Древней Кровью, да еще с кровью Видящих.
Мне передали ее слова, но не Рольф, а Холли. Она произнесла их едва слышно, опустив глаза, словно стыдилась столь чудовищной сплетни. Но когда она на меня посмотрела, спокойно дожидаясь, что я стану все отрицать, ложь, готовая сорваться с моих губ, так и осталась непроизнесенной. Я поблагодарил Холли за то, что она поведала мне о чувствах Твайнет, и сказал, что она дала мне пищу для размышлений. Рольфа в тот момент дома не было. Я зашел к ним, чтобы попросить топор, пришла пора заготавливать дрова на зиму. Я ушел, так ничего и не попросив, мы с Ночным Волком уже поняли, что не останемся среди людей Древней Крови. К тому времени, когда луна заняла на небе свое место, мы покинули Воронье горло. Я надеялся, что местные жители будут рассматривать наш поспешный уход как реакцию молодого человека, которому отказала возлюбленная, а не как бегство Бастарда от людей, узнавших его.