Мне это известно, попадал в болото один раз еще мальчишкой, до сих пор помню ощущение своей беспомощности — что ни делаешь, а только хуже становится, болото тянет к себе вниз, тянет, а зацепиться не за что.
От этих мыслей я как-то стал жестче, собраннее — понемногу городская мечтательность из меня стала уходить, сменяясь трезвым практицизмом. Действительно, умереть в таких местах легко, а выжить трудно. Да и человеческой жизни цена здесь совсем иная, чего не понимают городские люди. Тут ты никому не нужен, искать никто не станет, а свою полезность для других сначала доказать требуется…
Избушка оказалась небольшой, внутри места еще меньше, чем снаружи…
Маленький дощатый столик, прилепившийся у окна, там же печка-буржуйка с железной трубой, выходящей через прорезанное в стене специально для нее отверстие.
Сейчас она топилась: на железном листе, закрывающем сверху, стоял закопченный алюминиевый чайник и фыркал, позвякивая крышкой.
Воздух спертый, как всегда бывает в небольших непроветриваемых помещениях, дух дыма и смолистых дров, еще каких-то сгнивших тряпок — такие запахи обычно витают в брошенных домах.
Эти избушки живут своей жизнью: некоторые быстро разваливаются, другие, наоборот, приобретают дополнительную прочность и стоят века.
В городах все неживое: дома, улицы, залитые асфальтом, мебель и та из пластика. А здесь все сделано из того, что под рукой: камень, дерево, мох, — и имеет свой запах и свою энергетику.
Я прижался к бревенчатой стене, из которой неровными пучками торчала серая пакля, пропуская Сергея Сергеевича.
Изба показалась мне странной, никогда до этого ничего подобного не видал, даже не слышал о том, что кто-то так строит.
Две широкие скамьи в два яруса. Ощущение такое, словно попал в купе вагона. Пригляделся. Очень похоже. Тут и хозяин подтвердил:
— Специально устроил все так, как в вагоне. Нравится? Меня из-за нее Проводником все стали звать.
— Так вас из-за этой избы прозвали? А не потому, что дорогу на таежный кордон знаете?
— И за это тоже, — кивнул Сергей Сергеевич, зажигая что-то вроде свечки. На заводское производство это не походило, похоже, этот человек сам их сделал, взяв пчелиный воск. Запах, когда свечка разгорелась, поплыл по избушке и в самом деле медовый. Мне очень понравилось. Словно ладан курящийся. — Народ у нас темный, внешние отличия быстро замечает, а внутренние качества, присущие только одному, не видит. Чаю не желаете, юноша?
— Конечно, если у нас купе, то чай будем пить обязательно. Жалко, спиртного ничего нет. Не успел. Все слишком быстро происходило, с метро на поезд, с поезда на автобус, с автобуса на «бумер», а с ним сюда. Ох, и рычит у него мотор!
— Автомобиль Кирилла не спутаешь ни с каким другим. Это надо же, как хорошее авто можно угробить! Но немцы молодцы! Сумели сделать такую машину, которая не разваливается даже от старости. Выпить у меня есть, да только не знаю, стоит ли, мне, например, пока не хочется…
— А я бы выпил… — Мое тело просило спиртного, все-таки три дня в дороге, тяжело с непривычки. В голове все перепуталось. Что за страна? Отъехал чуть от столицы, и уже все чужое, странное, непонятное. А если еще дальше — к чукчам, совсем потеряешься? — А что за напиток предлагаете? Водку?
— Заводского не пьем. Нет у нас веры в сегодняшнее производство. Новые хозяева в гонке за прибылью испортили исконно русский напиток, согревающий сердце и веселящий ум, и превратили его в наркотик, убивающий если не похмельем, так ядами, в нем образующимися.
— А… — понимающе покивал я, выслушав, готовясь выпить нечто жуткое, убивающее одним запахом, обжигающее желудок. — Самогон?
— Можно назвать и так. У нас тайга, ягод хватает, а перегонный аппарат из города привезли, когда борьба с алкоголем начиналась, люди тогда ожидали репрессий со стороны власти. Кстати, не знаете, юноша: кто тогда победил — государство или алкоголь?
— Алкоголь, государство погибло в неравной борьбе…
— Так я и думал. — Мужик залез куда-то под лавку и вытащил стеклянную бутыль литров на пять, наполненную мутной темно-зеленой жидкостью, я такую посуду только в кино видел — кажется, штоф называется. — Налью немного, не потому что жалко, просто завтра нам тяжелый поход предстоит, а вам с непривычки тяжко будет. А питье хорошее, как раз такое, что и требуется после трудного пути.
Он налил жидкость в алюминиевую кружку, запах шибанул в нос: пахло непонятно, но ясно сразу, что этот напиток очень крепкий. Градусов семьдесят. Может, больше.
— Беспокоиться не стоит, — успокоил Сергей Сергеевич, глядя, как я недоверчиво принюхиваюсь. — Это не совсем самогон, а эликсир, на травах настоянный, я его пью, когда болею, любую хворь снимает в момент. И нюхать его не стоит, иначе пить трудно станет…
— А вы давно в городе были? — Я выплеснул жидкость себе в рот, морщась и уже заранее готовясь к неприятному вкусу, но, к моему удивлению, он оказался нежный, хоть и несколько странный. Жидкость опалила слизистую рта и горла и скользнула вниз в желудок, там сразу зажегся огонь. Спиртовые пары ударили обратно в нос, и я икнул.
— Давно. — Мужик разлил пахнущий травой крепкий чай по алюминиевым кружкам и протянул мне. — Запейте, юноша, вам легче станет. А что мне там делать?
— Ну, в городе много чего есть. — Я выпил горячую пряную жидкость, разбавляя самогон, или эликсир, как его назвал Сергей Сергеевич. Определенно желудку после чая стало лучше. — Кино, телевизор, электричество, телефоны, факсы, компьютеры, вокзалы, интернет опять же…
— В городе всегда развлечений хватало, да только никому счастья все эти игрушки не дали. Или все не так?
— Какое счастье? — не понял я. — Это вы о чем сейчас спрашиваете?
— Вот вы, юноша, счастливы?
— Если брать конкретно меня, то, наверное, нет. — Я вздохнул и отпил горячей горьковатой и в то же время очень ароматной жидкости, ощущение было примерно таким, словно в хороший чай капнули немного коньяка и рома, но при этом алкоголь в чае не чувствовался. Впрочем, его во мне уже и так хватало, внутри бродило что-то от выпитого эликсира, и чувствовал я себя при этом как-то странно: у меня то ноги начинали холодеть, то, наоборот, разогревались так, что пот начинал из всех пор бежать, и в то же время не могу сказать, что неприятно — наоборот, очень даже ничего, просто необычно…
— Меня жена из дома выставила, когда ее с другим парнем застал…
Сам не знаю, чего это меня на откровенность потянуло. Может, действительно на меня так самогон подействовал?
— Понятно. — Мужик кивнул. — В общем, все как всегда. Ничего в вашу жизнь новые игрушки не принесли, все осталось таким же, как и было. Все те же измены, все тот же вопрос, кто кого круче. И царь над всей грызней…
— Президент…
— Неважно название — важна суть, а она одна и та же, разница, как правило, номинальная. Один правит по закону крови, другой по закону о выборах, а все одно — правитель.
— Без него в России нельзя…
— Это так: дай нам силу, дай нам власть, помогите не пропасть…
Я вдруг поймал себя на мысли, что этот человек разговаривает очень свободно, легко использует различные слова, в том числе и редко употребляемые. Не похож он на деревенского мужичка, ох, не похож, есть в нем что-то непонятное, скрытое, настораживающее…
— Вы говорите так, словно получили хорошее образование…
— Так оно и есть, разве вам Кирилл не сказал? Или ваш работодатель? Я из ссыльных, но когда-то, давным-давно, служил профессором Петербургского университета.
— Что?!
— Вы не удивляйтесь, юноша. Тут в этих местах много странного. Если всему дивиться станете, то с ума быстро сойдете. Нужно принимать все окружающее таким, каким видите, иначе беда. Как начнете искать скрытое и непонятное значение во всем нас окружающем, так мозги сразу и накренятся.
— У меня крепкие мозги, их так просто не накренишь, лишнего в голову не беру. — Я снова прислушался к себе, эликсир еще бродил по моему телу, но уже действовал иначе: мне не хотелось спать, пот перестал выходить, в желудке устойчиво горела маленькая печка. — И при какой же власти сослали? При царской? Советской? Нынешней?
Это я попытался пошутить. Сергей Сергеевич выглядел лет на сорок, так что царя никак не мог захватить.
— Советы путевку на каторгу дали, как раз семьдесят лет тому назад, но образование получил до революции и профессором стал тогда же…
— ?!! Что?!! Так сколько же вам лет?! — Я опешил. По словам профессора выходило, что ему давно за сто. Если врет, то какой в этом смысл? Мне вообще-то все равно, кто он, так что обманывать смысла никакого нет. И вообще мне нужно только эту вещь с кордона взять и отвезти обратно в Москву. И живите вы здесь как хотите, придумывайте себе жизнь. — Не выглядите вы на свои лета.
— Да, правда, выгляжу я хорошо благодаря здоровому образу жизни, тайга хвори хорошо лечит, но обсуждать это не будем, как и мой возраст. Чай выпили? Вот и замечательно. Теперь пора спать, а то Дрема придет, он любит по ночам в этих местах шататься, так люди говорят…
— Дрема?
— Молодой человек! — Сергей Сергеевич заговорил профессорским тоном, даже лицо изменилось, стало строгим, каким-то лощеным. Откуда у мужичка такой взгляд? Или свечи у него такие? Или эликсир? Отчего-то все начинает видеться совсем другим. — Очень невежливо повторять последние слова. И вообще разговор, который ведется в форме множества вопросов, называется допросом. Простите, но такого общения досыта нахлебался в свое время, поэтому и сейчас не терплю. А допрашивали меня такие же молодые и столь же невежественные молодые люди, как и вы, и было это чрезвычайно печально, а временами и болезненно…
— Извините, просто все как-то необычно и странно, — пробормотал я, не собираясь ссориться. — Простите, но во многое вами сказанное трудно поверить.
— Да, поверить трудно, особенно сейчас, когда наука заняла место религии, а во времена моей юности верили в мощь природы. — Профессор посмотрел со странной грустью в огонь. — Когда теряется истинный смысл, всегда приходит время удовольствий, но кончается это большой войной…
— Странно вы как-то рассуждаете…
— Все в этом мире повторяется, и каждый раз обидно за людей, живущих в этот миг. Впрочем, простите меня, юноша, это я лишнее говорю, брюзжание старого человека. — Сергей Сергеевич дунул на свечку и растянулся на лавке. — Прочее невыясненное станем договаривать завтра. Ночь — время для сна еще и потому, что нечисть вылезает, а воевать с нею в ее время себе дороже.
— Нечисть?
— Снова задаете вопросы, юноша? Опять допрос? Потерпите до утра и сами все узнаете.
Я пожал плечами и заворочался на лавке, пытаясь лечь так, чтобы мне не было так жестко. Спать мне не хотелось, хотелось поговорить: самогон, настоянный на травах, все еще волновал мою кровь:
— Извините, но то, что вы говорите, не укладывается в мою голову. И в то же время не пропадает ощущение, что вы меня разыгрываете. О какой нечисти говорите? Вы считаете, что она существует. А что это такое? Мне вообще-то все равно, но за окном двадцать первый век, вся нечисть, мне кажется, сдохла после того, как вырубили леса.
— Юноша, смиритесь с тем, что все узнаете позже. Кстати, думаю, вы пожалеете об этом еще не раз.
— О чем?
— О новых знаниях, в них будет много печали.
— Смешно…
Сергей Сергеевич вздохнул:
— Давайте спать, юноша. Ночь не время для дискуссий. Сутки потому и поделены на светлое и темное время, чтобы каждый мог выжить — и светлый, и темный. Бог милосерден и понимает больше нас в том, что создал. Закрывайте глаза. Завтра будет новый день, и никто не знает, что он кому принесет, поэтому лучше оказаться к нему подготовленным, выспавшимся и бодрым.
Я вытянулся на жесткой скамье. Одеяла, как понял, в этом купе не полагалось. Правда, холодно мне не было, скорее наоборот — эликсир гулял во мне, поднимая температуру и настроение и понемногу расслабляя.
Минут через пять сон все-таки накатил на меня мутной пеленой…
Профессор закрыл дверку печки, и стало невозможно темно. Такого мрака в городе не бывает, там всегда что-то за окном светится. А здесь ничего… тишина какая-то странная, с криками, далеким ревом жутких зверей и плеском рыбы в реке.
Я начал погружаться в сон, а может быть, и уже заснул, как тут это случилось. Избушка вздрогнула и заворочалась, словно стояла на куриных ногах, как в известной детской сказке о Бабе-яге. Раздался тонкий вскрик, непонятный, чужой и близкий. Потом послышался тяжелый удар по бревенчатой стене.
— Дождались, — вздохнул Сергей Сергеевич. — Лежите тихо, юноша. Не шевелитесь, может, чудище само уйдет…
Он потянулся к окну, за что-то там дернул, и послышался звук захлопываемых ставней.
— Еще надо дверь подпереть, надеюсь, сруб поднимать не осмелится, а то совсем плохо будет.
— Кто это? — испуганно спросил я. — Что за чудище?
— Конкретно не знаю, но вряд ли оно пришло к нам с добрыми намерениями. — Профессор подошел к двери и набросил дополнительно на дверь брус, служащий, как я понял, засовом; едва он это сделал, как послышался глухой удар, и дверь затрещала. Одна доска прогнулась, и только брус помог полотну выстоять. — Думаю, теперь оно в дверь не войдет. Теперь остается ждать утра, раньше не успокоится, раз почуяла пищу…
— Это нечисть?
— Я же сказал, что не знаю!
— Что вы называете нечистью?
— Есть чистые создания, сотворенные богом, и есть нечистые, созданные дьяволом, — так считает простой народ. Я же называю нечистью все, что не существовало в этих местах раньше, а пришло сюда извне.
— Извне?
В ответ новый тяжелый удар, от которого избушка, как мне показалось, подлетела на полметра вверх и снова вернулась на землю.
— Нет, что-то сегодня происходит не так, до утра не продержаться. — Профессор подошел к двери и начал убирать брус, сначала один, потом второй. — Этот зверь нам весь дом разнесет, увлекся очень добыванием пищи. А людей он не боится, потому как пришел не из нашего мира.
— Что вы делаете?! — выкрикнул я, боюсь, в моем голосе прозвучала истерика. Мне и на самом деле стало страшно. Даже протрезвел. Кто-то ломал избушку и при этом обладал мощью экскаватора. Вряд ли это медведь, у того нет такой чудовищной силы, чтобы поднять дом на полметра вверх одним ударом. Я вжался в стену и почувствовал, что в спину мне дует — между бревен образовалась щель, и довольно приличного размера.
— Спасаю нас! — Сергей Сергеевич открыл дверь, что-то бросил и захлопнул снова, накладывая брус. — Ишь, привязался! Уходи, зверь невиданный, поищи другую, более легкую добычу.
В дверь ударили с еще более мощной силой. И тут раздался визг. Он, похоже, весь состоял из ультразвука, потому что у меня сразу челюсть заныла, а внутри появилось ощущение, что мое тело пытаются распилить на части, каждая косточка отзывалась болью.
Когда я уже решил, что мне не выжить, все стихло, а в стороне послышался звук тяжелых удаляющихся шагов.
— Что это вы нечисти бросили?
— Ультразвуковая граната. — Профессор сел на свою лавку, тяжело дыша. — Дает яркую вспышку и очень неприятный звук, никто не любит — ни люди, ни звери. Любимая игрушка спецназа, мне их пару десятков москвич привез как раз для таких случаев.
Он налил в темноте что-то в кружку и протянул мне.
— Пейте, юноша, мой эликсир — хорошее средство для укрепления нервов.
Я взял кружку, но выпить у меня не получалось — зубы бились о холодный металл от страха. Каким-то непонятным образом сумел сделать над собой усилие, поймал момент и вылил в рот пахнущий травами самогон. Действительно помогло. Сердце тут же перестало колотиться — по-моему, даже раньше, чем горячая жидкость достигла желудка.
Внутри снова вспыхнуло пламя. Я поставил кружку на столик и почувствовал, как меня повело и все закачалось передо мной.
Едва успел распластаться по лавке, как меня тут же потянуло в темную глубину сна, где кричали звери, а избушка распадалась по бревнышку, и я оставался один на один с невероятно ужасающим существом, состоящим из костяных игл и огромных зубов.
Утром проснулся неожиданно бодрым и энергичным. В городе мне всегда требовалась чашка кофе для поднятия жизненного тонуса, а тут чувствовал себя свежим, бодрым, словно и не провел три дня в дороге, а вчера не дрожал от страха перед чем-то невероятно жутким.