— Андрей, прикажи истуканам, чтобы отнесли его в лазарет. Пока он со смеху не помер. Настя! Дашь ему, как очнется, пустырника настойки граммов сто пятьдесят, и пусть отдыхает. Я вечером его осмотрю.
«Истуканами» Евдокия называла Ревенантов. Сколько ей ни объясняли, она ни в какую не соглашалась считать их обычными людьми. «Зомби», «Навьи», «Умруны», «Мавки» — как она их только не обзывала.
Мужчин она к себе вообще не подпускала вот уже десять лет. Со смертью Володи что-то надломилось в ее душе, и она уже больше не была такой сорвиголовой, как раньше. Ратибор боялся, чтобы она не ушла в монастырь, о чем неоднократно с ней разговаривал и отговаривал. Но она только и сказала: «Тятя, мне плохо, а не тошно!» — и на полгода ушла в лес — к деду.
Старый волхв постарался снабдить внучку хотя бы необходимым набором знаний из арсенала травника — он охотнее возился с Романом. Семилетнего правнука дед обучал всерьез и со всем прилежанием, говоря, что в мальчугане дремлют могучие силы, которые стоит только разбудить и направить в нужное русло. Хотя малыш ему и не был правнуком по крови, ибо приходился сыном Андрею и Анжеле, но старый Боримир твердил что-то про неземные связи и прочую в таких случаях сообщаемую ерунду. В живописи вилами по воде колдуны и знахари не имеют себе равных.
Два Ревенанта с носилками забрали Марко и унесли в лазарет. Анастасия ушла следом, Евдокия осталась вдвоем с Андреем. Капитан Булдаков помчался в кают-компанию сообщать последние новости.
— Ну, как тебе Авдотья, новый мир? — спросил свояченицу полковник, приобняв за плечи.
— Ох, Андрюша, ты полагаешь, что нас уже возможно чем-нибудь удивить? Столько всего навидалась за эти десять лет, что и удивляться разучилась. Разве что негра из сказок вживую не видала...
— Попросить капитана пристать к берегу? Там добра этого...
— Перестань! — Она мягко взяла его за руку. — Я ведь не это имела в виду. Андрей, скажи, зачем нам это нужно? Зачем лезть к чужим людям, учить их жить, исполнять наши желания, зачем? Может, их собственный мир не настолько плох, чтобы его переделывать!
Андрей Константинович глянул в строгие глаза.
— Не тебе объяснять концепцию разумной жизни. Борьба противоположностей: черное — белое, плохое — хорошее, кислое — сладкое.
— Умное — глупое! — продолжила Дуня. — И что?
Волков отвел глаза.
— Есть такое понятие, Дуняша, — энтропия системы. Своеобразный показатель вероятности пребывания системы в данном состоянии. Понимаешь?
— Я изучала начала физики. Какие-то там термодинамические процессы...
— Термином «энтропия» пользуются не только физики. Так вот. Система «Земля-Унтерзонне-Гея» сейчас находится в весьма неуравновешенном состоянии.
— Почему? — перебила Дуня его непроизвольным возгласом.
— Ты не была на Земле. Там хреново. Слишком много насилия и несправедливости. Хранитель говорит, что от Земли в Космос идет мощное излучение темной энергии, привлекающее соответствующие формы жизни. За последнее тысячелетие этот район галактики стал нестабилен. Становятся возможными различные катаклизмы и прочие проявления нестабильности.
— А мы при чем? Нас ведь отправили сюда!
— Погоди, не перебивай. Насколько я понял, хотя мне и не сказали, наше появление у вас — своего рода клизма...
— Ну уж сказанул!
— Да, клизма! Хранитель признал, что Унтерзонне является нейтралью — золотой серединой, где темного и светлого поровну...
Дуня внезапно шлепнула себя по лбу.
— Ты хочешь сказать, что мы должны превратить Гею в некий плацдарм для светлых сил!
Лицо Андрея просияло.
— Именно. Естественно, мне прямо так не сказали, но задача ясна.
— Погоди! Если у вас на Земле — Ад, у нас — Чистилище, то мы должны на Гее построить Рай?
— Э, нет! Мои предки тоже строили Рай, но получилось нечто иное. Мы должны компенсировать темную энергию Земли. Это вроде как батарейка: если есть минус, то должен быть и плюс. Без противоположного полюса не будет тока!
— То есть жизни? — неуверенно предположила Евдокия.
— Совершенно верно! Примитивно, но понятно! Кухарка не может хорошо управлять государством, если у нее на кухне бардак! А у нас вроде как есть опыт Унтерзонне. Хранитель хотел быть уверен, что его представитель в горячке не наломает дров... Ну и хитрая же лиса! Знал, кого посылать.
Дуня обрадовалась за Андрея и ласково поцеловала его в щеку. Тот неожиданно смутился этим проявлением сестринской любви и пробормотал:
— Хорошая ты баба Евдокия, да замуж тебя не за кого выдать!
— Дурень ты, Андрей, хоть и начальник. — Женщина фыркнула, повернулась и побежала вдоль по палубе.
— Ты куда? — крикнул ей вслед полковник, но ему никто не ответил. Тогда он хлебнул из своей плоской фляжки глоток коньяку и отправился на мостик, где одноглазый Нельсон огорченно крутил верньеры настройки радиоприемника.
— Адмирал, — произнес Андрей Константинович, — «Маяк» появится еще не скоро...
— Да я, гере командующий, на предмет погоды интересовался.
Волков моментально вспомнил, для чего Попов в конце девятнадцатого века придумал радио.
— И как? — тут же спросил он.
— Воздух пропитан электричеством, — емко ответил капитан, — словно мы в обмотке гигантского трансформатора. Сейчас вдарит.
Волков пожал плечами.
— Я читал, что на Индийском океане грозы — явление нередкое. — Нельсон криво ухмыльнулся.
— Гере командующий, за свою до и послежизненную карьеру я видел такое, что меня трудно удивить, но поверьте моему опыту — это не простой шторм. Налицо изменение энтропии, о которой вы не так давно упоминали. Незначительное изменение, но менее крепкой, чем «Орион», посудине уже бы пришел конец. Мы своим появлением вызвали сильные возмущения в экосистеме.
— И как вы считаете, капитан, долго ли это будет продолжаться? — Досада на лице полковника превратила его лицо в нечто забавное. Нельсон невольно усмехнулся.
— Я в первый раз на крейсере прохожу сквозь Портал. Могу высказать только предположение, что нужно врубать «Самый полный» и уносить отсюда ноги...
— Тогда, черт возьми, капитан, действуйте!
Одноглазый Ревенант Первой статьи отдал честь и врубил телеграф на «Самый полный». «Орион», обладающий огромной инертностью, задрожал всем корпусом и неуловимо принялся наращивать скорость. Вот лаг показал тридцать узлов... тридцать три... тридцать шесть... тридцать девять!
— Прошу вас, гере командующий, распорядиться, чтобы никто не выходил на палубу! — прокричал Нельсон через шум резонирующей обшивки. — Через десять минут я врублю форсаж!
Послышался гнусавый свисток боцманской дудки — команда занимала места согласно боевому расчету. Ход на форсаже со скоростью пятьдесят пять узлов приравнивался к готовности номер один. Полковник кивнул головой и вышел на палубу. Ураганный ветер едва не свалил его с ног. Один из Ревенантов, обвязанный фалом, помог ему добраться до входа на нижнюю палубу и тотчас поспешил обратно.
Внизу было гораздо тише. Ветра, естественно, не было тоже. Оправив мундир, Андрей Константинович вошел в кают-компанию. Все были в сборе, кроме Анастасии, которая находилась в лазарете и ухаживала за неожиданным гостем. По переговорному устройству полковник связался с главной рубкой и проинформировал капитана, что по палубе никто не шляется и его люди все на месте.
— В течение сегодняшнего дня пределы нижней палубы покидать запрещается! — закончив разговор с Нельсоном, изрек Волков. — «Мерседес» уходит от погони.
— Что такое, командир? — всполошился Шура Лютиков. Он испуганно подскочил к иллюминатору и вгляделся в туманный и облачный горизонт.
— За нами гонится Великий Кракен, — пошутил командир. — Нептун готов отдать зверюшку в хорошие руки, благо с морды не капает, ест все и особенно любит прапорщиков.
Лютиков нервно засмеялся.
— Вы все шутите! — нежно сказал он фразу, часто извлекаемую никудышными подчиненными. — А на самом деле?
— А на самом деле при скорости сто километров в час вам на палубе делать нечего. Лютикова запрет не касается — если его и сдует с крейсера, акулы хорошо поужинают. Отряд же потери бойца не заметит.
Шура обиделся, достал из кармана детскую игрушку «Тетрис» и принялся наяривать. В самом уютном углу кают-компании, где стоял камин, уселся Кеша Симонов и бренчал на гитаре для благодарных слушателей песенку про то, как «Снег кружится». Его слушали человек восемь. Остальные, услыхав, что «кина не будет», разбрелись по своим каютам.
На юге, в помещении лазарета, сестры милосердия колдовали над несчастным Марко. Анастасия, в плотно обтягивающих упругий зад джинсах, ставила венецианцу капельницу. Евдокия скептически смотрела, как восставший духом Марко пялится на сестренкины прелести, а затем заявила:
— По-моему, больной идет на поправку — рефлексы в норме. — Она обратила внимание Анастасии на стоящее зонтиком одеяло. Настя прыснула и заалелась.
— Скромнее одеваться надо, — продолжала свою мысль Дуня, — я читала, что в это время считалось модным оголять верхнюю часть туловища, а нижнюю прикрывать юбками. И не дай бог кому хоть увидеть даже пятку!
— Как у меня, кстати, с пятками, — хмыкнула Настя, закрепив пластырем иглу, — сексуальные?
— Mein Gott! Ich wahrscheinlich im Paradies! [18]— внезапно произнес Марко и сделал попытку ухватить Настю за зад.
— Beruhige sich. Nicht jenes wirst Du in die Holle geraten! [19]— шлепнула его по лапам госпожа Волкова. — Касторки ему дать, что ли...
— Ich bitte die Verzeihungen, wollte nicht kranken [20], — взмолился бедолага и убрал руки под одеяло, не скрывавшее его грязных мыслей.
— Пойдем, Авдотья, — фыркнула Настя, — пусть гусю шею точит.
— Чего? — не поняла сестра. Та ей прошептала на ушко. Дуня стала пунцовой.
— Ауфидерзейн, калека! — сказала она, закрывая дверь лазарета.
Под вечер выбрались из области низкого давления, где свирепствовал жестокий шторм. Нельсон сдал вахту второму штурману и выпил рюмку коньяка за очередной адмиральский час.
— Если все будет хорошо, — сказал он, — через два дня будем в Сиракузах. Не нравится, честно говоря, ваше решение, гере командующий...
— Какое? — уточнил Волков. Он закусывал коньяк лимоном без сахара, поэтому слегка морщился.
— Что нам делать в Сиракузах? Выбросили бы его в Стамбуле — лишних хлопот не было бы! Не все ли равно ему, откуда до Венеции добираться?
— Есть разница, — возразил полковник. — Так ему по Италии топать, а так, как предлагаете вы, через пол-Европы.
— Сколько там той Европы! — презрительно сплюнул Нельсон. — Тем более что по Апеннинам не всякий в это время решался путешествовать: разбойники, отсутствие приличных дорог, войны за чужое наследство. А из Стамбула до Венецианской республики добраться гораздо проще.
Полковник сунул в рот еще дольку лимона и, кривясь от наслаждения, кивнул:
— Что ж, я не против. Можем его и до Москвы подбросить. Нам не в падлу.
Спасенному объявили командирскую волю. Вопреки ожиданиям, он с большим энтузиазмом согласился отправиться в далекую и дикую Московию. Проницательный Шура Лютиков, чуя в венецианце родственную душу, рискнул предположить, что в Венеции его ждут кредиторы, которые ему не очень обрадуются.
— О да! — перевела Рената Локтева. — Бриг был снаряжен в долг, за счет его дядюшки. Причем у Марко нет сомнений, что его дядюшка посадит племянника в долговую яму, ибо с потерей брига наш приятель обанкротился.
— Гут! — кивнул командир. — Спроси его, не желает ли он поработать на нас. Судя по его плутовским глазкам, он прилично может сводить дебет-кредит. Причем так прилично, что сам внакладе не останется. Решено — пусть учит русский
Глава 14. Гея. 1698.
От Царьграда до Нечерноземья
Часть 1
В Эгейском море наткнулись на лесбосских пиратов, взявших на абордаж турецкую фелюку. Носовой помпой отогнали наглых смуглокожих корсаров и на буксире довели фелюку до турецкого берега. Старый мусульманин-шкипер со слезами на глазах благодарил Волкова и Нельсона, а затем пригласил их в гости. Поотнекивавшись для приличия, Андрей Константинович с семьей и Шура Лютиков сели в мотобот и побывали у турка дома.
Хозяин лично прислуживал гостям, а пришедшие в гости соседи десятки раз выслушивали историю старого Исмаила о чудесном избавлении от плена и вероятного рабства. Не верящим в его правдивую историю он с гордостью демонстрировал «Орион», по-хозяйски расположившийся в Измирском заливе в десяти кабельтовых от берега. Несмотря на языковой барьер, гости хорошо отдохнули. Впрочем, Шура успел о чем-то договориться с одним из «беев», зашедших к Исмаилу на огонек. Свои механические часы он променял на дивной работы жемчужное ожерелье. Ошалевший «бей» долго не верил, что в такой маленький корпус можно заключить устройство, размером со среднюю репу.
— Фуфло не впариваю, — таинственно сказал Шура, пожимая турку руку, — а «камушки» найдем, кому подарить.
Дорогих гостей Исмаил угощал фирменным блюдом супруги «Имам баилди» — нечто вроде слоеного пирога из баклажан и мяса со специями, а затем все вместе пили турецкий «мокко» с твердой брынзой вприкуску. Долго уговаривали Исмаила, дабы пригласил к столу жену, но Исмаил делал вид, будто ничего не понимает.
— У, мавр чертов! — выругалась Анжела. — Собственник, твою мать! Баба не человек, по-твоему?
Лоснящаяся рожа хозяина расплылась от умиления, но жена так и не показалась.
Пользуясь случаем, уточнили дату — 29 июля 1698 года (по европейскому календарю). Сдвиг по времени прошел правильно. Не обошлось вначале без курьеза. Хозяин сообщил, что ныне год одна тысяча семьдесят шестой. Гости были страшно удивлены. К счастью, графиня де Лавинье вспомнила, что у мусульман отсчет лет ведется с переселения Магомета из Мекки в Медину (622 г. н.э.).
Когда уже собирались возвращаться на «Орион» и были отбиты бесчисленные поклоны, прискакал пристав от Измирского паши. Пятясь и кланяясь, он что-то залопотал, умоляюще прижимая руки к груди. Но не склонный к общению на языке жестов, полковник лишь пожал плечами и запрыгнул в бот.
— Может, помощь нужна человеку была, — жалостно посмотрела на мужа Анастасия, — а ты так...
— Не забывай, дорогуша, что турки — основные противники России, — предупредительным тоном произнесла Анжела. — Может, им «Орион» торговать захотелось... С пиратами мы помогли разобраться, а дальше пусть сами.
Обогнув Бабу, «Орион» подошел к проливу Дарданеллы, вернее, к его земному аналогу. Пролив этот, шириной от полутора до тридцати, имел сто двадцать километров в длину. Крейсеру понадобилось два часа, чтобы пройти пролив и не потопить ни одного судна.
— Ну и кишка! — крутил головой со смешным видом полковник. — Суэц пошире был!
— Вы еще не видели Босфора! — хмыкнул Нельсон. — Есть там места, где ширина достигает всего половину мили.
— А как само Мраморное море? — спросил Андрей Константинович.
— Меньше Ладожского озера, — еще раз хмыкнул одноглазый капитан, — будь моя воля, я бы его даже к морям и не причислял. Сделал бы Черноморский пролив, и вся недолга! Этак и Неву проливом обозвать можно. Она, кстати, короче, чем Дарданеллы.
«Добрый обрин, дай пожрать!» — пробормотал себе под нос детскую считалочку Волков, пересчитывая в такт ступеньки трапа.
На палубе было многолюдно: Шура Лютиков валялся на надувном матрасе и подставлял щедрому солнцу свое жирное тело глупого пингвина; рядом с ним примостилась компания молодых офицеров. Они потягивали холодное пиво и рассматривали в полевые бинокли турецкий берег. Неподалеку женское население, облаченное поголовно в бикини, мазало друг дружку кремом для загара. Семеро нимф иногда оказывались в поле зрения биноклей, но берег тут же брал свое.
— Шатаемся по мирам, как алкаши по гостям! — заметил Олег Локтев. — Боюсь, как бы не вошло в привычку. Господа, вы заметили, что здесь мы стали дышать реже? Организм перестраивается под новые условия.