— Ну, пальни под ватерлинию, — милостиво разрешил отец, — авось оба бедолаги окажутся целыми...
Костя молча зашел за деревянный пирс и выстрелил из подствольника своего АКС.
Граната не торпеда, под ватерлинию она уйти не смогла. Да и Костя, по правде говоря, не целился под ватерлинию. Граната попала в ахтерштевень, разворотила его с добрым куском всего левого борта. Тут же, как это обычно случается с крюйт-камерой, она взорвалась с шиком и грохотом. На сей раз дело объяснялось просто: кумулятивная струя попросту прожгла судно как раз в том месте, где и посчастливилось оказаться запасам пороха.
Короче, дернуло здорово! У одного из чиновников ударная волна так здорово прочистила серные пробки в ушах, что, будучи почти глухим уже года три, он внезапно услыхал все: и вопли попавших под горящие обломки, и шипение горящих кусков корабля, падающих в воду, и проклятия Муртазы-паши, решившего, что корабль взорвался из-за раздолбайства вахтенных.
— А ты, дядя, утверждал, будто ваше чудо о пяти мачтах столь велико, — подмигнул Гассану полковник.
— Но что могло случиться? — спросил побелевший Муртаза. Ему предстояло очень неприятное объяснение в Диване.
Отчетливо представился осиновый полутораметровый кол, заостренный вверху.
— Каменные ядра сдетонировали, — насмешливо посмотрел на Гассана Константин, а отец добавил:
— Пошли кушать, пока то же самое не сделали кирпичи в крепости. От массы критической.
Поскольку во взгляде Гассана читалось что угодно, только не осмысленное понимание происходящего, Костя взял его под руку и, морщась от сладкого бабьего запаха, принялся объяснять:
— Пошли, твое высокоблагородие, на кораблик наш. А по дороге я расскажу о критической массе и об ужасах Хиросимы, — нехотя адмирал поплелся вслед за наглым гаером к «Мурене», с которой уже один из Ревенантов сбросил небольшие сходни.
Настя, обольстительно улыбаясь Муртазе, проделала то же самое. Когда оба главных чиновника повернулись спинами к остальной толпе, телохранители их — свирепого вида янычары сделали несколько шагов вслед, Волков отрицательно помотал головой. Сняв с плеча автомат аналогичный Костиному, он прицелился и выпустил гранату по второму барку. Выстрел оказался не столь удачен — сказалось отсутствие практики, но ему удалось разнести в щепки спардек и вызвать на судне пожар.
При звуках выстрела Муртаза с Гассаном обернулись и, увидев такую катавасию, остановились. Муртаза рванулся было назад, но Татьяна с Настей его удержали.
— Ничего не поделаешь, дорогой, — мило улыбнулась ему Татьяна, — сегодня неудачный день.
И крепкие бабы поволокли почти не упиравшегося пашу к сходням. Туда уже Костя тычками запинал Гассана. Их догнал Андрей Константинович и молодецки взбежал на борт.
— Ходу, Лейф, — крикнул он, — пока эти широкожопые не опомнились.
— Командир, — томно произнесла Татьяна де Лавинье, — выбирайте выражения. С вами дамы, причем обе графини.
Волков изобразил на лице глубокое сожаление.
— Прошу прощения, графини, но эти мерзавцы на берегу, если я не ошибаюсь, заряжают мушкеты.
Татьяна немного подкорректировала:
— Андрей Константинович, в Турции сие уродство называлось «тромбон». Пока они их зарядят, то мы успеем дойти до «Ориона». Они, между прочим, используют каменные пули.
— Почему? — удивился Волков. Он ведь не заканчивал военного училища, по причине не имения такового в начале экспансии на Унтерзонне. Но, пользуясь случаем, почерпывал сведения из любых источников.
— Дикари-с! — рассмеялась графиня.
На «Орионе» Муртаза-паша вспомнил, что он представитель великой державы, и потребовал объяснений. Граф Волков с присущими ему, да и всем военным шутками и прибаутками образно показал двум туркам, где он видит величие их державы.
Гассан-паша, напротив, держался очень скромно и все время печально посматривал в ту сторону, где двум его баркам пришел большой каюк. «Великий Измир» уже ушел на сублитораль, а «Медина» все еще коптила этаким плавучим костерком.
— Господин командор, — обратился он к Волкову, — какая нужда была взрывать мои корабли?
— Не нужда, — серьезно ответил Андрей Константинович, — политика. Нам необходимо было показать свою силу, причем так — внезапно, зло, вероломно. Чтобы вы поверили в нашу мощь и в дальнейшем не наделали ошибок, приведших к более неотвратимым последствиям.
Оба собеседника вели разговор на английском языке, ибо знание Гассаном-пашой русского не превышало объема пятилетнего ребенка того времени.
— Открою вам секрет, адмирал. Вы должны не в позднее чем трехдневный срок освободить Керчь. Меня не волнует, каким образом вы собираетесь это сделать. Можете отплывать на всех имеющихся плавсредствах, можете тащиться на Бабу пешком, можете закупить у татар лошадок. А про Керчь забудьте. Это русская территория.
Гассан-паша отбросил восточную елейность и напрямую спросил:
— С чего вы взяли?
Андрей Константинович рассмеялся:
— Хотите карту покажу? Эй, цирлих-манирлих, кто-нибудь, земной аглицкий атлас, мы тут с кумом Тыквой спорим за географию! Английский атлас вас устроит, надеюсь, чтоб не сказали, что я сам нарисовал.
Прибежал вестовой, принес атлас. Раскрыв его на соответствующей странице, Волков показал опешившему адмиралу всю несостоятельность его претензий на Крымский полуостров.
Все происходящее казалось двум туркам кошмарной придурью — остаточными явлениями курения гашиша. И этот корабль, и люди на нем, и атлас Лондонского картографического общества одна тысяча семьдесят девятого года выпуска (на год выпуска никто не обратил внимания, на другие странички ходу не было), и нелепая гибель двух кораблей. Муртаза-паша чувствовал, что медленно сходит с ума. Он то и дело хватал себя за жиденькую бороденку, до боли дергая ее, пытался незаметно ущипнуть себя за ногу, но все было тщетно.
— Ну, все, — заметив это, сказал полковник, — прекращаем эту борьбу противоположностей. Пора писать меморандум, господа хорошие. Со своей стороны твердо обещаю: Россия ограничится Черноморским побережьем на рубеже Устье Дуная — Начало Кавказа и в дела турецкие соваться не собирается. По поводу экстерриториальности Босфора и Дарданелл поговорим позже.
— Бред какой-то! — вздохнул Муртаза. — Даже и в этом случае... Вы ведь понимаете, что, захватывая Керчь, навлекаете на себя недовольство Султана и всей остальной Европы.
— Вот это точно бред! — фыркнул Андрей Константинович. — Там скоро помрет Карл Второй, испанский монарх, и вся эта Европа перегрызется. Им будет не до России.
Гассан-паша оживился.
— Так это правда, что король Испании плох? — спросил он, теребя в руках батистовый платочек с совершенно идиотскими кружевами.
— А як же ж! — воскликнул Волков. — Где же то здоровье, когда он одновременно и псих, и эпилептик. Лошадь бы давно загнулась! Но пару лет он еще протянет! Имею точные сведения от королевского лекаря. Кстати, если Диван будет интересоваться вашим мнением, то в этой войне пусть Турция будет на стороне франко-испанской коалицией. Точно говорю, не прогадают.
Адмирал подумал, что над ним насмехаются. В самом деле, время думать, как спасти от кола собственную задницу, а этот говорит, что в Диване спросят его мнение по вопросам внешней политики страны. Султан добряк редкий, однако потеря двух кораблей при столкновении с невесть каким противником вряд ли окажется приятным известием. Хотя два корабля — это еще не весь флот, наверняка в Проливах видали, какая дура прет на север. А вот Муртазе за потерю крепости точно грозит оливковое масло в задний проход перед церемонией проводов в последний путь... Интересно, какая хоть приблизительная мощь этого дьявольского корабля?
Муртаза в это время хлебал из бокала кока-колу и осторожно спрашивал:
— Вы желаете, чтобы и весь город эвакуировался? Как же такая масса народу...
— Господин паша, я говорил только о крепости. А что до города — он нам не мешает, тем более что население там... В основном татары? Не правда ли, графиня?
— Большая половина, — ответила Татьяна, сидевшая рядом в солнцезащитных очках — беседа эта проходила на шканцах, благо было тепло, — там всяких хватает.
— Отлично! Может, желаете расписочку для Султана? — издевательски осведомился Волков.
— Меморандума достаточно, граф, — кисло ответил Муртаза-паша. Кока-кола не улучшила его настроения.
— Один момент. Графиня, не будете ли вы столь любезны пойти набрать сей текстик на компьютере и распечатать в трех экземплярах? Прекрасно, только не забудьте, что бумага должна быть гербовая, текст должен быть на трех языках: русском, турецком и (фиг с ними) английском, ошибок быть недолжно, а шрифт должен быть... э-э... Bookman old style!
Таня кивнула, взяла планшет, где командирскою рукою были набросаны основные тезисы меморандума, и ушла в канцелярию.
— Ну-с, как будут говорить наши потомки, пройдемте!
— Куда? — спросили в один голос оба турка.
— М-да, из вас неплохой дуэт мог бы получиться, — вместо ответа изрек граф. — Вы петь вместе не пробовали? Рекомендую!
Командир дурачился не зря. Он хорошо усвоил уроки особиста Худавого и начальника 8-го отдела Локтева — часто меняя тему и уходя от ответов на прямой вопрос, заставляешь собеседника терять спокойствие. Это вроде того, что если бы вас пригласили на презентацию, а оказалось, что в том здании — свинарник. Или пастора позвали к умирающему, а на самом деле он попал в публичный дом.
И вправду, видок был у достопочтенных турок еще тот! Волков провел их по шканцам, на котором не было и следов парада по поводу столь высоких гостей, и по трапу они поднялись на бридждек.
— Куда стрелять будем, господа? — спросил он, нетерпеливо постукивая пальцами по лееру.
— Простите? — не понял Муртаза.
— Да полно, джентльмены! Вы ведь не раз задавали себе вопрос: какова мощность моего «Летучего Голландца»? Так теперь и выбирайте, куда звездануть! Чтобы никому обидно не было...
Паши прижались лбами и о чем-то зашептались. Сказав по два раза «кхе» и по одному «хм», они наконец изволили обратить свой взор на Волкова!
— В полумиле отсюда к востоку стоит старая сторожевая башня, оставшаяся еще от Корчева. Толку от нее никакого — мы давно подумывали ее взорвать, так пороху было жалко, — сказал Муртаза, блестя масляными глазами.
— Плуты. Евреи, греки, татары и турки! Чтобы я своими руками уничтожил памятник древнерусской старины! Выбирайте другое! Не то сейчас по Стамбулу жахну...
— Как по Стамбулу? — произнес Гассан-паша. — До него более чем четыреста миль...
— Не верите? Давайте думайте!
— Хорошо, — вздохнул Муртаза-паша, — в полутора милях южнее, видите, вон там, — он указал рукой на одинокую скалу посреди моря, шириною с полсотни метров и высотой метров тринадцать, — там никого нет, кроме чаек. К ней даже пристать нельзя.
— Сейчас пристанем, — усмехнулся Волков и достал наладонник, совмещенный с рацией. — Господин адмирал, командующий на связи! В демонстрационных целях произведите пуск ракеты класса «борт-борт» по надводной цели. Цель — одинокая скала в полутора милях южнее «Ориона». Перед и после пуска крупное фото объекта. Пуск через пять минут!
— Есть! — донесся до него хладнокровный голос старого морского волка.
— Прикройте глазки, джентльмены! — посоветовал он измученным ожиданием оппонентам, глядя на циферблат «Командирских» часов.
С грохотом и шипением ушла ракета. Почти тотчас раздался взрыв, возвестивший о попадании. Когда осела пыль водяная и гранитная, то наблюдатели вместо бывшей скалы увидели лишь риф, напоминающий осколок зуба, вроде того, который остается во рту после вмешательства неопытного дантиста.
После легкого ужина к ним подошел вестовой и принес два снимка, размером 18x24. Андрей Николаевич, иезуитски нахмурясь, просмотрел оба, а затем с торжественной миной вручил их Муртазе.
— Ну, вот и вся история. Покажите в Диване, хоть в Кровати, а можете даже и на Тахте. Не опоздайте к вечернему намазу. Мои самые теплые пожелания Султану.
Глава 15. Гея. 1698.
От Царьграда до Нечерноземья
Часть 2
— Ну как, Владимир Иванович, сдюжишь, не помрешь со скуки? — спрашивал Волков у Шевенко перед отплытием.
— Справимся, командир! — уверенным тоном заверил Андрея Константиновича старший прапорщик. — Какая скука! Вы ведь со мной Шуру оставили. А за ним глаз да глаз нужен...
— Командир! — плаксиво протянул Лютиков. — Я бы с вами!
— Саня, — вздохнул Волков, глядя на человека, которому уже шел шестой десяток, но зрелости и матерости он так и не достиг, — ты, конечно, временами сука, хапуга и рвач, но вместе с тем я не знаю никого, кто привел бы эту крепость в порядок. Считай ее почти своей собственностью.
— Что значит почти? — Слезы высохли, сопли спрятались в носу, а в глазах появилась заинтересованность.
— Ну, — Андрей Константинович вздохнул, — считай, что у тебя контрольный пакет акций. Это все... все...
Полковник обвел глазами бухту и крепость.
— Это все, ладно, чертяка, все твое, Данилыч! Но если неприятеля пропустишь, висеть тебе на воротах! А если нас, белорусов, опозоришь перед аборигенами или еще перед кем — утоплю в бочке с дерьмом, кажется, здесь так принято? Данилыч, да пойми ты! Хомяк в нору запасов натаскивает на одну зиму, а здесь должен быть запас на десять лет как минимум, для батальона мобильной пехоты. Ладно, друзья, надеюсь, расстаемся ненадолго!
Трое мужчин крепко обнялись. Волков пошел по песчаной косе к лежащей на отмели «Мурене», а два прапорщика остались у стен крепости: один должен был сторожить море, а другой сушу. Одному в качестве дополнения относился суперкрейсер «Орион» — двухсотметровый плавучий остров из титана, дакрона и кевлара — смеси легкого и прочного металла и синтетических волокон, по своей прочности не уступающих, а кое-чем и превосходящих самые твердые металлы.
Если бы «Орион» — крейсер был построен на земной верфи,, та стоимость его равнялась бы десятилетнему бюджету небольшой западной страны типа Испании. Это был, по справедливости, «Борт № 1» во всех трех мирах.
А Александру Данилычу Лютикову досталась керченская крепость — гораздо хуже, чем Брестская, уж он-то знал точно. В восемьдесят третьем году он был в Бресте и посетил знаменитую крепость-герой. С тех пор он почему-то был уверен, что все крепости должны быть похожи на нее. Здесь же, когда полковник Волков показал ему на этот «городской вал» и предложил остаться здесь комендантом, он в первую минуту опешил. Отказаться, значит, нарушить доверие командования, Шура не мог. Несмотря на то, что многие над ним подшучивали, хватку его признавал Сам Старик — Норвегов, и хорошо налаженное хозяйство парижской колонии функционировало во многом тоже благодаря ему. Солдат он был, что скрывать, хреновый, но хозяйственник — крепкий. Поэтому еще на Земле ему многое прощалось: и неуставная форма (джинсы, тельник, бушлат), и подпрыгивающе-семенящая походка, и неявки на утренний развод.
Теперь же перед Шурой стояла архизадача — сделать из кирпично-деревянно-дерново-подзолистого острога форт Нокс. «Пусть все мавры передохнут вместе с татарами, но я из них такую строительную артель сделаю — куда до них вьетнамским шабашникам!» — подумал он, глядя на последние фелюки с ретировавшимися турками.
— Что, Данилыч, — сочувственно спросил Шевенко, — подложили тебе жабу с копытами?
— Сам раствор мешать буду, — шмыгнул носом новоявленный комендант, — но эту срань господню в божеский вид приведу. Только как с гарнизоном? Что за крепость без гарнизона?
— Ты сначала бастионы поставь! — посоветовал мудрый Шевенко. — Что за гарнизон без крепости?
Назавтра Шура с отрядом из десяти Ревенантов посетил бургомистра городка и предложил сколотить фирму на артельных началах. Оклады положил: прорабу двести, подрядчикам — по сто пятьдесят, бригадирам — по сто двадцать, мастерам — по ста и подмастерьям по восьмидесяти ефимков. Бургомистр сказал, что чихать он хотел на свою должность, а пойдет в прорабы или на крайний случай в подрядчики.