— Что? — прошептал Курортник.
— Впереди что-то есть…
— Да, есть. Сгоревший бэтээр.
— Нет, кто-то там прячется.
В голове возник посторонний звук, так гудит турбина самолета, набирая обороты. Я оторопело посмотрел на военстала и прошептал:
— Вы слышите?
— Нет… все тихо.
Командир подозвал Лабуса, остальные залегли. Мне передышка тоже была нужна, но Курортник велел идти за ним. Может, он стал больше на меня полагаться, догадавшись, как и Химик, о моих новых способностях?
Или успел обсудить со сталкером этот вопрос? Они же шли по моим следам через яблоневый сад…
— Теперь ты первый. Только очень тихо и под ноги смотри, — шепнул Курортник.
Несколько секунд я двигался впереди, а военсталы за мной, но потом гул в голове превратился в рев, я сбился с шага, прижал ладони к вискам и упал. Мир поплыл, сизая дымка окутала меня…
Сильные руки подхватили, усадили. Пелена исчезла, рев оборвался. Лабус ощупывал мое лицо, хлопал по щекам. Оттянул веко, отпустил, поводил пальцем у меня перед глазами из стороны в сторону. Повернувшись к Курортнику, кивнул.
Командир хмурился. А меня трясло.
Лабус присел под кустом, пулемет положил на локтевой сгиб, палец — на спусковом крючке, и при этом он ухитрялся левой рукой теребить усы. Курортник, насторожившись, плавно лег на спину с гранатой в руке. Разомкнул усики кольца, вытянул его, скосил взгляд на куст, за которым была дорога. Лабус, подавшись вперед, изготовился к стрельбе.
В моей груди будто разгорался костер, пот струился по лицу. Я посмотрел на Костю: окруженный ярко-красной аурой военстал напряженно вглядывается в просеку. Меня накрыло вязкой пеленой, сквозь туман я различил, как командир заерзал, повернул голову и сжал гранату так, что пальцы хрустнули. Громко так — словно воздушный шарик над ухом лопнул. Звук отозвался в голове 1улким эхом. Я услышал шелест травы, свист ветра в кронах, как хрустит кора качнувшихся деревьев и трещит мерзлая почва под подошвам чужих сапог…
По просеке кто-то двигался. Плыли два черных сгустка — чужие сознания, два темных облака, две тени.
Я мысленно потянулся к ним, коснулся угольных пси-ниточек, скользнул навстречу. Позвоночник прострелила судорога. Внутренним взглядом я увидел просеку, пожухлые, покрытые инеем стебли травы. Я словно подключился к камере видеонаблюдения. Медленно наплывала картинка. Перед глазами мелькнул закопченный остов бэтээра, пятна ржавчины на скошенном листе брони — каркас машины просел на один борт, открывая взгляду продолговатые дыры от сорванных с петель люков. Картина подернулась дымкой, прыгнула навстречу… Я смотрел на просеку двумя парами чужих глаз. Как в схватке с псевдоплотью, ощущал сознание синхронов, их единый разум, только он напоминал кусок черного мрамора, в отличие от сознания «свиньи», больше похожего на рыхлый ком земли. Я коснулся гладкой поверхности мрамора… и увидел бездну. Бескрайняя ночь притягивала, звала, мерно гудела. Я мысленно попытался сжать черный монолит — холод, холод из бездны влился в меня, ледяными щупальцами пробрался внутрь. Сектанты остановились. Я завладел мыслями близнецов, их волей, я уже знал их имена, повадки, склонности. И тогда я приказал — тихо, вкрадчиво, так, чтобы они не ощутили вмешательства в объединенное сознание, управляющее двумя телами, решили, что это их собственная мысль, — приказал: Идите к церкви, встречайте отряд… нужна ваша помощь… Генрих, Герман, вас ждут на холме…
И потом я провалился в ночь. Вой черного ветра вокруг, ураганный рев. Монолит держал меня, тянул за синхронами. Я не хочу прятаться, я хочу идти дальше с
бушующей силой, стать мусором, пылью, унестись вместе с ветром. Я побежал — полетел и ударился о ледяную стену. Обжигающий холод сковал мысли, впился осколками в сердце… Нет. Пусти, пусти…
— Пусти… — прошептал я пересохшими губами.
Тело трясло, холодный пот заливал лицо, капли стекали по переносице и падали на перчатки обхватившего меня Лабуса.
Я задергался. Военстал отпустил меня, и я повалился на бок, попробовал встать на четвереньки, жадно хватая ртом воздух. Руки подломились в локтях, и я врезался в промерзшую землю лицом.
Меня перевернули на спину, склонившийся Лабус напряженно всматривался в мое лицо. Вдруг его передернуло, в глазах мелькнули удивление и растерянность. Они сменились испугом.
— Как ты это сделал? — Около меня на колени опустился Курортник. Вставив кольцо в гранату, убрал ее в подсумок и снова прошептал: — Как?
Я с трудом сел. Лицо горело огнем, будто наждачкой прошлись по щекам. Костя отодвинулся подальше, вид у него был оторопелый. Я вдруг понял, что рядом находятся Пригоршня, Химик и раненый Лесник, которого сталкеры поддерживают за плечи. И все они пристально смотрят на меня. Что такое? Что случилось, почему они так уставились?
— Я…
— Тихо, — остановил меня Курортник. — Говори тише.
— Я видел глазами синхронов. Я… — Я хотел сказать, что владел их мыслями, их сознанием, но сказал другое: — Они ушли…
— Куда? — Курортник сделал знак, и Костя исчез за кустами.
— К церкви. — Я сглотнул и хрипло выдавил: — Янтарь… Они идут на Янтарь.
— Осознание… Но зачем им Янтарь?
— Кто они? — с трудом произнес я.
— Синхроны? Сектанты, монолитовцы. Они подчиняются Осознанию.
— О-со-зна-ни-е, — по слогам произнес я, пробуя слово на вкус…
Вернувшийся Лабус спрятал бинокль в футляр и доложил:
— Ушли к подножию холма. У церкви движение.
— Идем через проселок. — Курортник повернулся ко мне. — Идти сможешь?
Я слабо кивнул.
— Тогда быстро. — Он взял ремень ружья, перекинул через мою голову. Схватив меня за плечи, рывком поставил на ноги.
Я пошатнулся. Командир пристально посмотрел мне в глаза — я ощущал такой же взгляд Химика, стоящего сбоку, — и сказал:
— За мной. Лабус — замыкающий.
* * *
Курортник пытался идти быстро, но нас тормозил раненый Лесник. Меня часто пускали вперед, указав направление, — я легко определял, где зависли аномалии, проводил через опасные участки. Такое доверие радовало — я нужен военсталам, — но и слегка пугало.
Командир делал частые остановки, тогда я ложился на землю, закрывал глаза и глубоко дышал. Лабус с Курортником исчезали в лесу, уходили в разные стороны — контролировали окрестности. Никита и Химик в это время перебрасывались короткими фразами, а Лесник лежал на животе с закрытыми глазами и молчал. Тяжело сталкерам — в охотнике килограммов девяносто, а у Химика из ноги кусок мяса вырван, он все сильнее хромает с каждым переходом, да и Пригоршня вымотался.
В этот раз передышка затянулась. Курортник обычно командовал привал в глухом месте, вот и сейчас встали посреди разлапистого ельника. Солнечные лучи с трудом пробивались к земле, устланной мягким слоем опавших иголок; воздух был морозный, свежий.
Никита срезал и накидал на землю лапника, помог Химику устроить Лесника на ветках и подошел ко мне, протягивая плоскую фляжку:
— Глотни, лаборант.
Я медленно свинтил крышку, глядя то на Химика, то на Никиту. Они по очереди отвели глаза, Пригоршня даже голову опустил. Что такое, почему у них такой вид? Будто они смущены и одновременно слегка напуганы чем-то — я что, прокаженный?
Сделав маленький глоток, я уставился на мохнатые ветки. Иголки кололи шею, от дерева шел густой запах смолы. Странно — в прошлый раз, когда Никита подсунул мне спирт, я чуть не задохнулся, а сейчас горло даже не обожгло.
— Пригоршня, подсоби, — позвал Химик.
Стоявший надо мной сталкер замешкался, будто хотел поговорить, но потом направился к Химику. Тот, перебинтовав ногу, решил заняться Лесником. И хорошо — мне не хотелось сейчас разговаривать. Шок от вторжения в чужое сознание не отпускал. Страх шевельнулся внутри. Я сделал еще глоток, и в этот раз спирт подействовал — я подавился, закашлялся. Подняв фляжку на уровень глаз, разглядел на полированной стали следы от пальцев, подышал, протер рукавом и заметил под горлышком гравировку. Три маленькие прописные буквы: «Н.И.Н» — наверно, инициалы Никиты. На гладком боку фляги я вдруг увидел отражение своего лица. Пальцы дрогнули, я отшвырнул флягу, едва не вскрикнув. Вскочил. Пригоршня рванул за ремень автомат и застыл — Химик не дал ему повернуться, схватившись за ствол оружия. Оба смотрели на меня.
— Что это?! — прошептал я.
Навернулись слезы. Я положил ладони на лицо, медленно провел по паутине мелких порезов. Вот почему они так на меня смотрели! Вот почему никого не удивил мой рассказ о монолитовцах-синхронах. Я стал похож на Вивисектора — теперь не только внутренне, но и внешне! Ведь есть морфология, а есть внутренняя физиология, и одно связано с другим…
— Да что же это такое?! — Вместе с испугом во мне пробудилась злость, я помимо воли оскалился.
Лесник приподнял голову, мутным взглядом посмотрел на меня и упал лицом на еловые лапы. Никита все пытался прицелиться, но Химик держался за ствол. Я отступил на шаг.
— Стой, — сказал Пригоршня. — Не шуми. Давай поговорим.
Я отошел еще немного.
— Стой!.. — Химик поднял руку. — Я могу тебе объяснить.
Нет. Не нужны мне ваши объяснения. И сочувствие с жалостью мне не нужно. Вы все здесь мерзавцы. Пожалели лаборанта, не стали пугать, что я в тварь превращаюсь… А на самом деле как новый артефакт к Янтарю потащили — сам в лагерь приду, решили за меня. А вот хрен вам! Пошли вы все! Я вам не отмычка, чтоб мимо аномалий проводить! Курортник — сволочь, и Химик — не меньшая! Никита — на его простодушном лице было замешательство, — о тебе-то я иначе думал… А Лабус? Он тоже отводил взгляд, отмалчивался…
Я продолжал пятиться. Химик отпустил ствол автомата, Пригоршня медленно повернулся, наводя на меня оружие.
Лесник, вновь оторвав голову от лапника, прохрипел:
— Не дури, пацан…
Никита упер приклад в плечо. Я вскинул руки, растопырив пальцы, потянулся к алой напряженной ауре. Пальцы сжались, будто схватили невидимые вожжи, — пси-нити свернулись восьмеркой, сталкер поперхнулся, колени у него подкосились, ствол автомата прыгнул вверх. Я потянул вожжи на себя и резко разжал пальцы… Пригоршня вскрикнул и упал на колени, наклонился вперед, упершись стволом в землю, чтоб не упасть.
У меня горело лицо, кожа бугрилась, я чувствовал вздувшиеся на животе шрамы — будто змея ползала под курткой.
Все они предатели, все пятеро. Использовали меня…
— Я ухожу.
Химик оставался в прежней позе, только руку положил на крышку контейнера с артефактами.
— Не нужно, Химик, — сказал я. — Не успеешь.
Сталкер медленно убрал руку.
Я набросил на голову капюшон. Все, вы мне больше не нужны. Дойду до Янтаря один, а вы доберетесь туда сами и Лесника дотащите.
Никита с усилием выпрямился. Я повернулся к ним спиной и нырнул под ветку ели. Сзади донеслось:
— Пригоршня, стой! Пусть идет…
Обогнув куст орешника, я перепрыгнул яму с талой водой, перешагнул через вылезший из земли корень и поспешил в сторону Янтаря.
Глава 18
ЯНТАРЬ
Злоба и ненависть душили меня. Янтарь… А почему туда? Зачем? Вспомнить что-то очень важное. Но с чего я взял, что там вспомню?
Ремень ружья зацепился за ветку, приклад бухнул о дерево, и я остановился. Впереди поросль, усыпанная ржавыми волосами… подойдет. Я снял ружье, взявшись за стволы, размахнулся и швырнул в аномалию. Оружие утонуло в бурой массе, всколыхнув бледно-голубую волну, будто подожгли тополиный пух. Тогда я стянул рюкзак и, держа его за лямку, шагнул вперед. Но в последний момент передумал бросать в аномалию — сорвал узел, перевернул и вытряхнул содержимое на землю. Раскидав барахло ногой, отыскал пластиковый цилиндр, полный желеобразной светящейся массы. Поднял. Вот она, «пуля-квант». В голове светящимися линиями вспыхнула схема зарядника, электрические цепи устройства смыкались в массивном коробе. Нужно набрать простой код на панели, сдвинуть фиксатор крышки в виде флажка, бокс раскроется, обнажив два отделения…
Я подбросил контейнер, поймал за сплюснутый конец — легкий. Прикинул размер первого отделения… Да, никаких сомнений, контейнер войдет в нишу приемника на коробе. Второе отделение задраено свинцовым стеклом. И зачем оно надо… Будто при пуске ГСК кто-то будет наблюдать за процессом, стоя перед установкой. Даже помешанный на успехе предприятия Григорович не стал бы этого делать. Вполне возможно, спектр излучения желеобразной массы как-то влияет на процессы в ГСК. Направляет скрученную в пучок энергию в тело установки. Да, точно! Не зря руководитель сектора обозвал ГСК зарядником. Сплюснутый кончик — я пригляделся — имеет слабый выступ, зацеп, по схеме его захватит пластина, которая при включении установки раскалится до нескольких тысяч градусов. Под действием температуры узкая полоска пластика растает, содержимое контейнера перетечет во вторую камеру и… А дальше я не знаю. А может, не помню?
Я сунул «пулю-квант» во внутренний, из огнеупорной ткани карман куртки и окинул взглядом лес.
Скоро все выяснится. Курортник говорил, что осталось спуститься в ложбину, где сохранились хилые постройки молочной фермы, а там до лагеря рукой подать. Я видел ферму раньше, с холма — Григорович отрядил меня туда в сопровождении патруля военсталов в первый же день после моего прибытия. На возвышенности было зарыто какое-то оборудование, людей не хватало, эвакуация шла полным ходом, вот меня и отправили. Ферма — одно название. Каркасы двух коровников с прогнившими стенами и провалившейся крышей да металлическая конструкция с остатками какого-то агрегата и бункером наверху. Может, силос там мешали или еще что, не знаю. От коровников к подножию холма бежала бетонка. Ветер и солнце выбелили плиты дорожного полотна, стыков не видно. Издалека кажется, что дорога белой лентой стелется под холмом и убегает в лес. Почему сорняки не смогли взломать бетон, пробиться на поверхность за такое длительное время?.. Если подняться на холм, то с вершины откроется пологая равнина, окаймленная хвойным лесом. В низине озеро, вокруг которого лагерь ученых.
Я пошел по опушке, оставив ферму слева. Спустился в ложбину, откуда предстояло взобраться по крутому склону. До подножия метров триста открытого пространства; я остановился, рассматривая коровники и бетонку. И понял, что дорога покрыта слоем жгучего пуха, вот почему не видно растений на стыках. От построек тянуло озоном, все вокруг пропиталось аномальной энергией. Я припомнил разговоры про ионизированные облака, аномальные области, где детектор бессилен, где могут разрядиться вмиг и отключиться любые источники питания. Или, наоборот, взорваться и сгореть от резкого скачка напряжения. Может быть, оборудование на вершине холма как раз и предназначалось для мониторинга аномального излучения в низине.
«Пуля» в кармане заметно нагрелась, сквозь подкладку просачивалось тепло, будто грелку к груди приложили. Нужно скорее добраться до склона. Присутствия мутантов и людей я не ощущал, а может, в ионизированном облаке мои способности не работали. Я, присев поддеревом, выждал минуту, выдохнул и побежал к подножию, поросшему кустарником. Дальше, на склоне, деревья. Какие? Я никак не мог понять. Наверное, аномальная область изменила их облик. Стволы прямые, как у сибирской лиственницы, толстые, на растопыренных ветках ни хвои, ни листочков. Растут плотно, перемежаясь с кустарником в человеческий рост.
Из коровников донесся вой, низкий звук перерос в пронзительный визг, я чуть не упал, взмахнув руками, пытаясь зажать уши. Визг резко оборвался, до меня долетел слабый хохот. Полтергейст. Я побежал дальше. Запах озона улетучился, я выскочил из аномального облака, выставив перед собой локти, с треском вломился в кусты. Тонкие прутики хлестнули по костюму, сорвали с головы капюшон, царапнули уши. Я выскочил на пятачок перед деревьями и повалился на спину. В груди пекло. Рванув клапан кармана, выудил горячий цилиндр — желе внутри будто затвердело, сменило цвет на темно-синий. Пальцы свело судорогой. Пластик нагрелся до такой температуры, что на коже появились волдыри. «Пуля» упала на пожухлые стебли травы, запахло горелым. Сердце бухало в груди, я никак не мог отдышаться.