На одну секунду верная собака остановилась возле полубесчувственной Майи; потом метнулась, как угорелая, к коридору и с громким, озлобленным лаем понеслась к комнате, которую занимал барон де Велиар.
Весь дом сбежался на эту кутерьму.
Профессор, люди со свечами. Все бросились к молодой девушке, но в ту же секунду она сама встала и отчаянно устремилась к дверям, открытым настежь на террасу.
Туда только что пробежала, вся ощетинившись, словно в полном припадке бешенства, ее собака, ее верная Газель.
— Газель! Назад! Сюда! — кричала Майя отчаянно.
И вдруг, вся задрожав, умолкла, протянула руку, на что-то указывая вдали, и замерла, как статуя, вся освещенная луною.
Все глаза устремились за цветник.
Там, на поляне, облитой сиянием, у опушки парка стоял огромный зверь и, оскалив зубы, поджидал летевшую на него Газель. Она как стрела упала на грудь зверя и оба, сцепившись, исчезли в тени деревьев.
— Волк! Бешеный волк! Помилуй нас, Боже! — заговорили люди.
Майя сделала шаг к отцу и упала к нему на грудь без чувств. Нервы ее не выдержали потрясения. Пораженная всем происшедшим, она еще более испугалась, в последнюю минуту, тому, что одна видела совсем не волка…
Во всем доме не проснулся от этого страшного шума один гость — барон де Велиар.
Он вышел на другое утро из своей комнаты свежий, улыбающийся, как всегда.
Он поражен был рассказами о загадочном происшествии. Очень дивился, очень соболезновал о погибшей Газели, а еще более о болезни m-lle Marie, которую он больше не видел. Барон уехал на следующий день, обещав профессору с три короба всяких присылок и сведений… Он решил уехать накануне, убедившись, что в настоящее время, несмотря на гибель Газели, — он бессилен!..
Когда Майю увели в спальню почти без чувств, она упала на постель и уже готова была погрузиться в одолевавший ее сон, как вдруг перед закрытыми ее глазами пронеслись блестящие буквы, — слова, целая фраза: «Собери силы: под изголовьем твоим предохранительный талисман, — надень его и будь спокойна». Нужна была вся привычка Майи беспрекословно повиноваться Кассинию, чтоб она нашла силы сознательно исполнить его требование… Одну минуту Велиар надеялся, что она заснет, не успев этого сделать. Но нет! Вот она засунула руку под подушку, вынула нечто вроде медальона, — какой-то темный камень на цепочке и, даже не взглянув на него, машинально перекинула цепочку на шею…
Засыпая сладко, Майя не чувствовала богохульного проклятия, обрушившегося на ее голову и голову Кассиния. Теперь проклятия, и знания, и силы барона Велиара были недействительны… Он это знал, и не было ему больше необходимости оставаться в доме профессора.
«На него сможем действовать и издали! — решил он. — А вот надо найти средство с нею справиться!.. Они теперь ее предупредят, наверное. И вооружат еще сильнее!..»
Самым удивительным фактом во всей этой ночной передряге было то, что на теле мертвой Газели не оказалось ни одной раны, — ни единого следа волчьих зубов.
IX
— Майя! Проснись, дитя мое!.. Давно пора. Братья и сестры ждут тебя… Ты хорошо отдохнула?
Майя не в первый раз слышала над собой этот ласковый голос, но медлила открыть глаза, так сладко ей спалось, так легко дышалось на мягком, нежном ложе, в просоньи казавшемся ей сотканным из лебяжьего пуха. Наконец, она сделала над собою усилие, подняла веки и посмотрела, ничего не понимая…
Она лежала на большой возвышенности, откуда во все стороны открывался далекий, величественный, чудно-красивый вид. — То, что ей казалось ложем из лебяжьего пуха, было высеченным в куске белого мрамора каменным ложем вверху пригорка, который до самого подножья был иссечен такими же изваянными в груди его местами отдохновения. Он весь был окружен галереями, винтообразно сбегавшими вниз с беломраморными колоннадами и портиками, кое-где красиво драпированными белыми же или пурпуровыми с золотом, тканями, то опускавшимися до низу, то подобранными величавыми складками.
Из-за них живописно открывались просветы на чуднокрасивые окрестности. Высочайшие цепи гор, снизу покрытые богатой растительностью, выше — увенчанные горделивыми снежными вершинами, перемежались долинами, где светлые озера блистали среди рощ, благоухавших всей прелестью тропических и северных деревьев и цветов. Холмы и луга были усеяны разнообразными жилищами; полу-фантастические здания всех стилей выглядывали из-за зелени и пышных цветников.
Множество водопадов и светлых ручейков стремилось каскадами, перерезывало волнистую местность по всем направлениям. Иные впадали в зеркальные озера; другие, пенясь и журча, по камням бежали далее, к синему морю. С одной стороны горы широко расступались, и там, в блиставшей бирюзой и золотом дали, безоблачное небо сливалось с безбрежным океаном.
Но прямо перед изумленной Майей раскидывалась долина, вся окруженная лесистыми, темными холмами; а в ней, под цветущей дубравой, вместе с ней опрокинувшись отражением в светлое озеро, возвышалось большое, уединенное здание. То было нечто вроде индийской пагоды со многими этажами, галереями и киосками.
Не веря своим глазам, молодая девушка закрыла их, ослепленная! Потом протерла и вновь открыла… Пред нею были все те же волшебно-чудные картины, — ничто не исчезло, ничто не изменилось… Она привстала и хотела внимательней осмотреться; но голос, будивший ее только что, послышался опять, и она увидала позади себя высокую, приветливо ей улыбавшуюся женщину.
— Пойдем, — говорила она, — все хотят тебя видеть и ждут давно. Надеюсь, что ты успела отдохнуть с тех пор, как брат Кассиний тебя принял к нам?
Майя отвечала ласковой улыбкой на ее улыбку. Хотя она не могла бы назвать этой женщины или сказать, где ее видела, но она тотчас ее узнала, чувствуя, что хорошо, давно ее знает, и нисколько не удивилась ее присутствию.
— Я отдохнула прекрасно! — отвечала она. — И готова следовать за тобой, куда прикажешь. Давно, скажи, привел меня сюда Кассиний?.. Какое чудесное место!.. Как мне жаль, что я, может быть, потеряла много времени во сне?
Женщина снисходительно усмехнулась.
— Ты его не потеряла, если раз очутилась между нами! — возразила она. — Твой сон был нужен для совершения пути… Время должно цениться не само по себе, а по той пользе, с которой оно проходит. Готова ли ты следовать за мной?
— Совершенно… Но скажи мне, где я? Где Кассиний? Увижу ль я его, наконец?.. И куда он привел меня?.. Не здесь ли тот приют истины и великой любви, о котором он говорил мне?.. Все здесь так прекрасно! Милая… Как звать мне тебя?.. Я не помню твоего имени… О! какое дивное место и как мне хорошо!
Глаза Майи блистали. Она чувствовала себя так весело, так легко, словно у нее выросли крылья, словно она готова была, как бывало в детстве, подняться на воздух и полететь.
Красивая высокая женщина смотрела на нее ласково, снисходительно улыбаясь, как взрослые смотрят на детей.
— Ты задала столько вопросов сразу, дитя мое, что их трудно упомнить! — отвечала она. — Меня зовут Софией. Кассиния ты увидишь. Он привел тебя в это преддверие нашей обители, чтоб спасти от злого влиянья одного из врагов правды и противников людского спасения…
— Де Велиара! — вспомнила Майя, и на лице ее отразилась тревога. — Но как же будет с отцом? — испуганно спросила она. — Он испугается, что меня нет! Он не перенесет этого!
— Не беспокойся, мое дитя. Мы бы не поступили так жестоко… Ты духом с нами, но для отца и всех оставленных тобою ты спокойно спишь и проспишь долго, не возбуждая ничьих опасений… На этот раз тебе с нами нельзя оставаться. Потом вернешься, если захочешь сама… если устоишь в соблазнах. Пойдем.
Они стали спускаться по бесконечным галереям, сводившим, почти без ступеней, к подножью холма. Изредка лишь более крутые лестницы взбегали на отдельные террасы, куда, сказала ей спутница ее, уходили сестры, желавшие уединиться для размышлений или для занятий. Там, говорила она, за террасами, отделявшимися от глаз драпировками вдоль колоннад, находились еще более уединенные гроты, где сестры могли предаваться одиночеству, не боясь помех.
— У каждой из нас есть такая келья, — говорила София. — Но если нет у нас особых занятий или влеченья к созерцанию, мы больше бываем все вместе.
— Разве здесь монастырь?.. Кого ты называешь сестрами? — удивилась Майя.
— Сестрами и братьями мы все зовем друг друга. Разве ты не сестра мне по духу?..
Они сошли, наконец, в тенистый парк, где пели тысячи птиц, и по лужайкам, покрытым вольно росшими цветами, паслись группами дикие звери и домашние животные. Скоро они очутились в той прелестной долине, которая видна была сверху.
— Это лабиринт, — то, что издали казалось нам рощей! — сказала София. — Туда ты не можешь проникнуть. Даже и нам, посвященным, не всем и не всегда свободен доступ к жилищу самых высоких адептов, каков Кассиний… Да вот и он идет сам.
X
Радостно забилось сердце Майи. Она ускорила шаги навстречу своему учителю. Кассиний приветствовал ее улыбкой.
— Добро пожаловать, — сказал он. — Отдохни с нами от тревог и дурных влияний! Наберись сил вести дальнейшую борьбу с искушениями, с жизненными испытаниями и печалями. Укрепись, чтоб выйти победительницей и удостоиться принять миссию избранных.
— Кассиний! — вскричала она. — Неужели ты не совсем увел меня?.. Неужели мне опять надо возвращаться?.. Правда: там отец!.. Но… — Майя опомнилась и смущенно умолкла.
Глубокий и печальный взгляд был ей ответом.
— Ты огорчаешь меня, дитя! По какому же праву я могу тебя взять в эту, — конечную для смертных, не разлученных окончательно с жизнью во плоти, — обитель счастия?.. Чем ты заслужила это?.. Еще вчера ты чуть не пала, — жертвой любопытства и неосмотрительности! Несмотря на мои предостережения, ты не сумела противостоять грубым сетям злонамеренного человека! И ты хочешь сразу остаться с избранными по заслугам? С нашими много страдавшими и многое сумевшими вынести и победить сестрами по духу, до того высшими, чем ты, что ты даже и видеть их недостойна!.. Посмотри вокруг себя: видишь ли ты кого?
Майя оглянулась, изумленная. Она еще ни души не видала, кроме Кассиния и Софии; но теперь и той не было возле нее… Она считала себя в полном одиночестве со своим учителем.
Она так ему и сказала.
— Вот видишь ли!.. А между тем, у нас равные по заслугам видят друг друга всегда; тогда как высшим надо сделать усилие воли, чтоб их все видели..
— Как? — изумилась Майя. — Я ясновидящая! Я всегда вижу все! Все, — чего другие никогда не видят!
Белый брат усмехнулся.
— Не возгоржайся, бедная девочка! Не прибавляй нового препятствия к скорейшему достижению истинной высоты… Что ты видишь там, на своей пропитанной грехом и нечистотою земле? Пустые проявления сил природы или нечистые создания злой воли, злых помыслов человека! Посмотри: сюда и доступа нет этим недостойным, безличным, безвольным, отрицательным существам!.. А те, кого могут видеть лишь достойные, — для тебя невидимы. Прошу вас, братья и сестры мои: покажитесь ей! Подтвердите мои слова! — обратился Кассиний, величественно махнув рукой вокруг себя.
Майя отступила, пораженная. На миг все дубравы, поляны, холмы и зеленые кущи оживились ласково или печально улыбавшимися лицами. Величественные Белые братья и сестры, всех возрастов, кроме детства, всех типов и народностей, гуляли по рощам и долам, казавшимся ей только что до того уединенными, что она несколько раз порывалась спросить Софию, отчего нигде не видно людей?.. Теперь вот и София стояла снова перед ней, в группе нескольких других.
— Но отчего же я не вижу? — смущенно пробормотала молодая девушка. — София! Почему я перестала видеть тебя, как только подошел Кассиний?
— Потому что я перестала желать, чтоб ты меня дольше видала. Я стала не нужна тебе более! — ласково возразила София.
— Вот как! — печально промолвила Майя. — Я знала, что мы… То есть такие, как я, — поправилась она, жестоко смущаясь, — достигают возможности становиться невидимыми плотским очам людей, которые не одарены вторым зрением; но не думала, чтоб и я не все и не всех могла видеть…
И она глубоко вздохнула, едва сдерживая слезы.
— Не огорчайся, дитя мое!.. Это придет.
— Мы все прошли чрез эти стадии…
— Большинство было еще гораздо несовершеннее тебя… Ты еще так молода!
— Духовные силы развиваются нравственным самосовершенствованием… Работай над собою, совершенствуйся и достигнешь желанного, как мы его достигли! — приступили к ней со всех сторон с утешениями.
— А что будет, если я захочу вас увидеть? — сквозь слезы спросила Майя. — Если я употреблю на это желание всю силу своей воли?.. Быть может, это мне удастся?..
— Быть может… если мы не будем тому противиться! — улыбаясь, отвечала София. — Все дело в том, чья сила была бы сильнее. Тех из нас, кто отнеслись бы пассивно к твоему желанию, — ты, вероятно, увидала бы…
— Да! Сила воли — великий рычаг во всем и всегда. Поэтому благоразумные создания им злоупотреблять не должны! — серьезно сказал Кассиний. — Теперь не время и не место, Майя, для бездельных опытов… Я должен побеседовать с тобою серьезно, прежде чем ты возвратишься домой. Пойдем со мной… Здесь тебя, пожалуй, будет теперь смущать невидимое многолюдство; а я проведу тебя в совершенно уединенное место.
Кассиний пошел вдоль зеленой изгороди-стены до поворота и там исчез. Прежде чем свернуть за ним, Майя оглянулась и попробовала сосредоточить всю свою волю на желании увидеть хоть кого-нибудь из только что окружавших ее людей… Напрасно! Все снова превратилось для нее в цветущую пустыню.
— О, Майя, Майя! — укоризненно проговорил ожидавший ее проводник. — Как много должен я любить тебя, чтобы терпеть такое неповиновение!.. Мне следовало бы тебя тотчас вернуть назад и — предоставить твоей судьбе! Быть может, я не всегда буду иметь право так снисходить к твоим проступкам! Смотри, Майя, чтобы непокорность и тщеславие не одолели твоих хороших качеств и не погубили тебя.
Пылая стыдом и раскаянием, свесив повинную голову, Майя вошла в маленькую дверь, пробитую в скале и, не смея возвысить более голоса, молча следовала за своим спутником по бесконечным подземным ходам, по сумрачным лестницам, куда-то высоко, высоко… Витая узенькая внутренняя лестничка все суживалась кверху и в спиралях своих поворотов все становилась круче и круче… Майе казалось, что они лезут на бесконечную колокольню.
Наконец они достигли круглой платформы, не более двух саженей ширины. Вокруг сплошных стен этой воздушной башни, на высоте человеческого роста начинаясь, а кончаясь под самым голубым хрустальным куполом в виде блестящего конуса, покрывавшим башню, как ясным сводом неба, шли один над другим, все уменьшаясь в объеме, семь рядов частых, круглых окошек. Их было по семи в каждом ряду, по семи вдоль и поперек этих оконцев без рам, — просто кружков матовых, белых стекол. Они представлялись снизу блестящими бусами, нитями жемчуга, семь раз охватившими островерхую вышку. В средине комнатки стоял стол со всем нужным для письма и к нему от каждой из этих блестящих бус были проведены проволоки, легко сообщавшиеся и разъединявшиеся со стоявшим на столе зеркалом.
— Садись! — указал ей Кассиний на единственный стул, стоявший у стола.
Майя повиновалась, не смея сказать, что она не устала…
XI
Белый брат прислонился возле нее к стене во весь высокий рост свой. Широкие, светлые одежды его падали тяжелыми складками до пола; небольшая темная борода, вьющаяся, как и темные волосы, падавшие до плеч из- под золотистого головного убора, обвивавшего высокий лоб его наподобие древних уборов аравитян, красиво обрамляли его смуглое, правильное лицо. Серьезно, печально, почти сурово было оно теперь… Майя не смела поднять на него глаз, и сердце ее сжималось и тоскливо трепетало при мысли, что она оскорбила, огорчила своего учителя, которого так давно не видала, так жаждала увидеть!.. Она готова была пасть к ногам его, со слезами просить прощения и умолять, чтобы он ее не покинул во гневе; но ее сдерживало небывалое чувство боязни, она не смела прервать его раздумья…. Кассиний, наконец, вздохнул и сам посмотрел на нее. Не гнев, а печаль была в его кротких, глубоких глазах.