Посмотри в лицо правде, говорил он себе, сворачивая с бульвара Сен-Жермен в незнакомые переулки. Единственное, что удерживает тебя от решения, – страх перед одиночеством в чужом городе. Сверх всего, в Париже нет настоящих друзей, да что там – во всей Европе. И он не говорит по-французски...
Париж и манил и пугал его. Джерри страстно хотел стать его частью, быть его уроженцем, изучать его бесконечные лабиринты. Казалось, здесь нет двух улиц, которые пересекались бы под прямым углом, на уличных табличках были французские названия, которые невозможно было запомнить, и он, Джерри, был здесь – в паутине переулков, в толпе красивых женщин, с которыми он не мог заговорить, среди ресторанов, в которых он не мог толком заказать еду или кружку пива. Так он ходил, пока не потерялся – и не только в прямом смысле этого слова.
Итак, в чем была истинная суть его затеи? Вот в чем: если он не способен сам отыскать дорогу в отель, нечего думать о том, чтобы стать парижанином! И вот, заблудившись как следует, Джерри решил отыскать дорогу к Сене, а там найти дорогу будет просто: идти вдоль реки от Нотр-Дам по направлению к Эйфелевой башне, там будет Лувр, затем Тюильри, а там через сад на север к Вандомской площади.
Ладно, где Сена? На севере? А где он?
Джерри бродил кругами и все больше запутывался. Понемногу он стал паниковать. Улочки были похожи одна на другую; он мог поклясться, что на этой, например, он был уже раза четыре. Люди, фланирующие вокруг казалось, обитали в иной реальности, а французское бормотание и непонятные надписи приобрели некий зловещий смысл.
Он заставил себя постоять спокойно и подумать. Рано или поздно подъедет такси, нужно будет произнести магические слова: «Отель “Риц”!» – и он спасен. Паника утихла. Ведь это всего лишь игра, которую он ведет с самим собой. Ну-ка, давай – постарайся ее выиграть! Как выходят из лабиринта? Надо идти вдоль стены, каждый раз поворачивая направо, пока не выйдешь.
Джерри пошел по узкой улочке. На первом перекрестке свернул направо, потом еще раз, и еще, и еще... Этот дурацкий маленький лабиринт с двух сторон ограничен бульварами Сен-Жермен и Сен-Мишель, а с третьей – Сеной. Рано или поздно лабиринт будет разгадан. Он приободрился и вскоре вышел на бульвар Сен-Мишель. На севере в полной красе возвышались шпили Нотр-Дам, а неподалеку виднелась та самая brasserie [36], в которой он обедал. Теперь нужно пройти по бульвару до реки, теперь все просто.
Но почему он не ощутил вкуса победы? Почему он чувствует себя так, словно его обманули? Или действительно обманули? Как ни крути, он здесь чужой, себя не обманешь.
Ну и черт с ним! – подумал он раздраженно.
На другой стороне улицы выстроилась очередь такси. Уже поздно, вечером – прием, и не было толку тащиться пешком к отелю, чтобы доказать то, что он уже – увы – доказал.
– Отель «Риц»! – сказал он, садясь в машину, и его повезли через Сену, к старому красному ковру и старой магии «Рица».
Больше никаких шлюх, обещал он себе, по крайней мере, пока я не стану самостоятельным. Это, по крайней мере, игра, в которой парень знает наверняка, выиграл он или проиграл.
Пусть Германия сделает первый шаг
Любой разговор о приеме Советского Союза в Объединенную Европу – чтобы уравновесить так называемую «германскую экономическую гегемонию», – вызывает вопли ярости. Так что поддержка этого предложения немцами может показаться донкихотской и даже непатриотичной.
Верно, каждый немец от зеленейшего из зеленых до ортодоксов, тайно вышивающих свастики на нижнем белье, может гневаться из-за нашего истинного места в сердцах наших собратьев европейцев.
Верно и то, что мы добились экономического превосходства тяжким трудом, умением и выбором культурных ценностей, а не подлыми интригами. Справедливо также, что у нас нет ни перевеса голосов в Страсбурге, ни военной мощи, которую можно бы использовать для чего-либо более зловещего, чем охрана нашего благосостояния.
Но, увы, верно и то, что мы дали европейским братьям серьезный повод бояться нас. И если сейчас этот страх не имеет больше рациональных оснований, то с эмоциями должно считаться.
Вскоре мы получим возможность для последнего экзорцизма[37], мы сумеем прогнать призрак Третьего рейха навсегда.
Пусть Германия не стоит на пути Советов в Объединенную Европу. Давайте даже поддержим это. Мы лишь выступим на стороне исторической неизбежности и тем самым объявим народам Европы, что у нас нет прежней приверженности военной силе, что мы готовы отказаться от своего несомненного экономического превосходства ради создания более равновесного союза.
Германия, может быть, далеко не готова к такому самоотверженному шагу. Сегодня она чувствует себя оскорбленной, но в конце концов мы должны спросить себя, что мы на деле потеряем при вступлении Советского Союза в ОЕ. Мы – крупнейший торговый партнер Советского Союза. Огромные суммы вложил немецкий капитал в совместные с Советами предприятия. Мы не имеем ни политического, ни военного превосходства в Европе, поэтому, с точки зрения реальности, а не национальной гордости, мы можем выиграть много, не потеряв ничего.
Именно такого будущего Европы Германия должна добиваться. Европу, где бок о бок стоят Германия и Советский Союз, никто не станет бояться; ее будут воспринимать как братский и высоконравственный союз.
«Штерн»
V
– Будет настоящий вечер, – уверял Соню в такси Пьер Глотье. – Европейское космическое агентство дает прием для потенциальных потребителей, там будет народ со всей Европы, Ближнего Востока и Африки, может быть. Ученые, короли печати и черт знает кто еще. Агентство старается собрать побольше народа, чтобы найти грузоотправителей для их космоплана «Дедал», которого, видимо, еще нет, поэтому не сомневайся, все будет по высшему классу и в изобилии!
Насчет размаха Пьер оказался прав. Прием был на улице Фош, номер 16. Вероятно, это был специальный этаж для приемов в особняке плутократа старой школы – необъятный, в стиле XVIII века салон и два зала поменьше и поскромней. В главном зале стены были обтянуты красной с золотом парчой, а на высоких лепных потолках красовались хрустальные люстры. Повсюду стояли антикварные кресла, но на место мрачных портретов, пейзажей и батальных полотен, в тяжелые золоченые рамы, развешанные по стенам, были вставлены эффектные фотографии: кольца Сатурна, грандиозный Юпитер, спираль Галактики и обязательный вид Земли из космоса.
За длинной стойкой команда барменов в смокингах разливала для гостей недурное шампанское, кому сколько надо, и смешивала по заказу коктейли. У другой стены был огромный стол, заставленный нарезанной гусятиной и утятиной, окороками, огромными блюдами с устрицами, мясом крабов и омаров, копченой лососиной. Стояли вазы с русской икрой, бутерброды с анчоусами и тому подобным. Гвоздем этого грандиозного буфета была скульптура из мороженого, метра три в длину, – авиалайнер в момент взлета, с хвостом замороженного пламени.
Прием был воистину интернациональный: немцы, испанцы, англичане, датчане, португальцы, бельгийцы, арабы, даже несколько турок и японцев и неизвестно кто еще. Мужчины всех возрастов, видов и обличья, а женщин было раза в четыре меньше. Но Пьер не побеспокоился предупредить Соню, что все эти люди пришли сюда либо заниматься делами, либо обсуждать технические проблемы, которые Соню не интересовали и не могли интересовать. Как обычно, Пьер предоставил ей самой о себе позаботиться и теперь летал по салону, вынюхивая материал для научно-популярных статей. Соня бесцельно бродила туда-сюда, пила шампанское, ела и ждала какого-нибудь интересного мужчину, который попытался бы к ней подкатиться. На ней была обтягивающая юбка из белой кожи с косым разрезом, так что ее левое бедро было на виду, а правая нога закрыта ниже колена. Она надела для контраста черную блузку с разрезом, открывающим правое плечо и верхнюю часть правой груди; вокруг талии – красный пояс; модные блестки звездной пыли в длинных темных волосах.
Даже Пьер отметил, что она выглядит ослепительно. Она могла сказать себе, и не слукавить, что здесь нет другой столь привлекательной женщины. Мужчины должны были крутиться вокруг нее без счета – и не тут-то было. Они занимались своими разговорами, а единственная женщина, окруженная свитой поклонников, была простоватого вида дама – в возрасте, должно быть, лет шестидесяти. Соня нечаянно услышала, что дама рассуждала о каких-то «червоточинах», что, по-видимому, больше относилось к далекому космосу, чем к испорченным яблокам. Правда, несколько мужчин пытались заговорить с Соней, в основном по-французски и лишь один по-английски, а еще один – на совершенно непонятном немецком. Но все они оказались странными типами, по виду вроде бы приемлемыми, но абсолютно неаппетитными в сексуальном смысле. Потому, наверное, что они были невыносимо скучны. Простодушные разговоры о буфете и бормотание на технические темы – о летательных аппаратах, чувствительных элементах, каких-то низких и прочих орбитах. Кто бы ни подошел, разговор выходил пустой.
Соня начала раздражаться; все это ее нервировало. Завтра взойдет лондонская порнозвезда, то есть Соне надо срочно уладить свои дела, а она угодила на прием, где было около двухсот мужчин со всего света или, во всяком случае, со всей Европы, и ничего не получалось.
Но ведь есть здесь хоть один – один мужчина, годный хотя бы для простенького флирта!
И тут Соня его увидела.
Он был примерно ее возраста, неплохого телосложения, не то чтобы красавец, но близко к тому. Но главное – и это Соня поняла сразу – она привлекла его внимание.
Он стоял в одиночестве, прислонясь к бару, держал в руке бокал с шампанским и смотрел вокруг с очаровательным выражением вселенской скуки. Наконец-то нашелся человек, которому тоже смертельно скучно в этом сарае! Можно посчитать это признаком хорошего вкуса. Вот мужчина, на которого стоит обратить внимание.
Это была не лучшая идея – пойти на прием с Андре, тоскливо думал Джерри Рид, стоя у бара. Здесь не обойдешься английским. Эта Мари-Кристина, которую предлагал Андре, наверное, говорит по-английски и могла бы переводить, хотя попробуйте-ка отыскать проститутку, смыслящую в технике...
Возможно, Баннистер был прав, говоря, что английский – рабочий язык ЕКА, но здесь все говорили по-французски. Баннистер не пришел, Андре уединился с потенциальными покупателями ракетных ускорителей – алжирцами или сенегальцами, и Джерри слонялся один уже битый час – ел, пил шампанское и жалел, что не может принять участия в интереснейших – в чем он нисколько не сомневался – разговорах между инженерами разных наций.
– C'est une soir?e un peu grise, hein, beaucoup de cuisine et tr?s bonne aussi, et la boisson aussi, mais les gens... [38]
– Что-что?
О, Господи, самая красивая на приеме девушка, брюнетка со звездной пылью в волосах, одетая в вызывающий черно-белый наряд, с соблазнительными пухлыми губками и огромными зелеными глазами. С очаровательной улыбкой она подошла прямо к нему и – надо же! – принялась болтать по-французски. Что за изощренная пытка!
– Э... не парле ву франсе... – пробормотал Джерри.
– Je ne parle pas fran?ais [39], так будет правильно, – сказала она. – Вы англичанин?
Она говорила по-английски!
Джерри заколебался. Он слышал краем уха, что американцы чертовски непопулярны в Европе из-за каких-то дел в Латинской Америке, торгового баланса, национального долга и так далее, но не задумывался об этом, пока девчонки в закусочной не показали ему спины. Он решил было прикинуться англичанином или канадцем, но девушка, кажется, говорила на хорошем английском – как бы она не учуяла неладное...
– Не-а, американец, – сказал он и внутренне поджался, думая, что ее улыбка сейчас погаснет.
– Американец! – воскликнула она, и улыбка не погасла, а стала еще шире, и глаза засветились, как два изумрудных лазера.
Настоящий живой американец! Вот так удача! Заполучить в Европе американского любовника – это же экзотика, все равно что поймать андоррца. Тем более если ты русская!
...Соня не задумывалась, почему американцы стали экзотикой в Европе, но это действительно произошло. Соединенные Штаты ограничили свои капиталовложения в Объединенной Европе и еще сильней – европейские в Америке. Они дали доллару падать как камню по отношению к ЭКЮ, чтобы девальвировать свой чудовищный внешний долг, переместили капиталы в Латинскую Америку, в военные авантюры там же и в пресловутую «Космокрепость», и крикуны в Конгрессе стали вопить об отказе от зарубежного долга и даже экспроприации европейских вкладов в Штатах. Так что американцы не могли ждать теплого приема в странах Объединенной Европы. Более того, когда доллар свалился по отношению к ЭКЮ, европейская валюта стала не по карману для американских туристов, они теперь не могли массами ездить на континент. В Европу ездили лишь богатые капиталисты, имеющие доходы в ЭКЮ, или посланцы крупных корпораций. У них не было контактов с русскими, которые вытесняли их, американцев, с позиции привилегированных иностранцев.
– Меня зовут Джерри Рид, – представился Джерри. – А вас?
– Со... – начала Соня и запнулась. – Саманта Гарри, паренек, я из Лондона, – сказала она, пытаясь подражать выговору лондонских низов. – И я, черт возьми, не понимаю, как меня занесло на эту проклятую лягушачью вечеринку!
Наверное, ей не удастся залучить его в постель, если она признается, что она русская, – всем известно, американцы ненавидят русских. И кроме того, это будет любопытный фокус – убедиться, что она владеет английским настолько хорошо, чтобы парень считал ее британкой хотя бы до завтрака...
– Ваш бизнес связан с космическим пространством?
– Космическое пространство? – тряхнув головой, вопросила Соня. – Единственное пространство в моем бизнесе, миленький, у меня между ног.
– Что?!
Где пенни, там и фунт, как могла сказать себе Саманта Гарри, лондонская порнозвездочка. Раз уж Соня выдумала эту английскую даму, то почему бы не снабдить ее приметами подружки Пьера Глотье, сдобной пышечки из Лондона? На парня это может подействовать.
– Старый добрый трах-трах, понимаешь, иду нарасхват, хотя мой звездный номер – концерт на кожаной флейте – уловил, приятель?
– Господи, вы о чем?
– О своей профессии, конечно!
– О какой?
– Вставь-и-вынь, как говорится.
Номер почему-то не прошел.
– Ой, нет, никаких шлюх, – простонал мистер Джерри Рид.
– Эй, милок, ты не понял, – сказала Соня. – Я те не дерьмовая шлюха! Я в шоу-деле!
– Шоу? Какого сорта?
– В шоу-деле показывать свое дело, – ответила Соня. – На записи, понимаешь, телепорнуха. Жевать старого трахалу – моя специальность.
– Ты – порнозвезда?! – воскликнул он.
– Ну, пока еще не звезда, парень, – сказала Соня. – Потому-то я и здесь, в этой проклятой Лягушатии. Этот французский журналист наболтал дерьма-пирога, что устроит мне роли в Париже, но устроил только самого себя, а сейчас приволок меня на эту вечеринку и смылся со своими друзьями-лягушатниками пудрить свой драгоценный нос.
Соня схватила Джерри за руку и шлепнула его по заду.
– Что скажешь, если мы тоже смоемся, а, приятель? – предложила она. – Ты мне расскажешь о великом космосе, а я попробую заполнить твою трудовую пустоту. Это, понимаешь, лучше, чем выпендриваться в этом ящике.
Она видела, как он покрывается испариной, стараясь удержать свою челюсть на месте – чтобы она не отвисла до колен. Будь что будет – выиграешь, проиграешь или сведешь вничью, но забава становилась самым смешным из всех ее парижских развлечений.
Оказалось, что эта лондонская девица из простых хорошо говорит по-французски. Возможно, французам, с которыми она так свободно болтала – официантам, барменам, водителям такси, ее французский казался таким же чудным, как Джерри – ее английский. В этом было что-то унизительное: если порнодива Саманта справляется с языком, какого черта не может он? Она и город знала неплохо; по крайней мере, злачные места, в которых Джерри не приходилось бывать ни с Андре, ни с Николь. Она привела его в странный бар в проулке у Елисейских полей, где половина посетителей обоего пола была обрита наголо и имела на черепах замысловатые татуировки и бахала синтезаторная музыка в неоафриканском стиле.