— Похвальба? — весело переспросил мужской голос. — Не похвальба это, Мередит, это я, каков я есть.
Он назвал меня только по имени, не добавив никакого титула. Намеренное оскорбление, и оно сойдет ему с рук. Удивительно другое — что он сам не представился по всей форме. Он говорил так вольно, словно мы встретились наедине. Как будто для него присутствующие люди в счет не шли.
В залившем комнату ослепительном свете прозвучал голос Ведуччи:
— Ваше величество, я разговаривал с вами несколько раз, и никогда еще ваше сияние не было столь ослепительно. Не проявите ли вы милосердие к простым смертным и не пригасите ли ваш блеск хоть немного?
— А что ты думаешь о моем блеске, Мередит? — спросил веселый голос, и я невольно улыбнулась от его звука, хоть и щурилась, оберегая глаза.
Холод сжал мне руку, его прикосновение дало мне силы думать. Плоть и секс к талантам Тараниса не относились. Чтобы ему противостоять, надо было использовать ту магию, в которой ты силен — только тогда в присутствии Тараниса хотя бы думать удавалось. Я потянулась к Рису, нащупала рукой его щеку и шею. Прикосновение двух стражей мне помогло.
— Я думаю, что твое сияние восхитительно, дядя Таранис.
Он первый повел себя фамильярно, назвав меня только по имени, так что я решила напомнить ему о наших родственных связях. Напомнить, что я не просто дамочка из Неблагого двора, на которую надо произвести впечатление.
Его поведение не слишком меня задевало — если не считать обращения по имени, точно так же он пытался достать Андаис. Эти двое веками старались один другого переколдовать. Я просто попала в середину игры без надежды на выигрыш. Если уж Андаис не могла унять магию Тараниса при разговорах по зеркалу, что толку стараться мне с моими куда более скромными способностями? Мы со стражами знали, на что идем. Я надеялась, что в присутствии слуг закона Таранис чуть притушит накал магии. Зря надеялась.
— Я себя чувствую стариком, когда ты называешь меня дядей, Мередит. Лучше просто Таранис. — Он говорил так, словно мы старые друзья и он страшно рад меня видеть. От одного его голоса мне хотелось согласиться на все, что только он предложит. Если бы любого другого сидхе поймали на применении голоса и магии к кому-то из собратьев, дело кончилось бы либо дуэлью, либо наказанием от собственного монарха. Но Таранис — король, а значит, к ответу его никто не призовет. В последний раз, когда мы говорили вот так же, мне пришлось его обвинить в нечестной игре. Надо ли теперь начать с той же резкости, на которой я в тот раз закончила?
— Хорошо, дядя… то есть Таранис. Нельзя ли попросить тебя уменьшить 6леск твоего великолепия, чтобы мы смогли на тебя взглянуть?
— Свет вредит твоим глазам?
— Да, — сказала я, и меня поддержал хор голосов. Чистокровным людям, должно быть, приходилось совсем несладко.
— Тогда я приглушу его ради тебя, Мередит. — Он как будто ласкал мое имя языком, перекатывал его как леденец. Сладкий, твердый и долго тающий.
Холод поднес мою руку к губам и поцеловал пальцы — это мне помогло стряхнуть не в меру настойчивое воздействие Тараниса. В последний наш разговор король пробовал то же самое — настолько мощный магический соблазн, что чертовски похоже было на пытку.
Рис прильнул ко мне тесней, уткнулся носом в шею.
— Он не всех без разбору стремится поразить, Мерри, он целит именно в тебя, — прошептал он.
Я повернулась к нему лицом, пусть и с закрытыми от ослепительного света глазами.
— Как и в прошлый раз.
Рис нащупал мой затылок, притянул к себе лицо.
— Не совсем так, Мерри. Сейчас он еще больше старается тебя покорить.
И Рис меня поцеловал. Осторожно поцеловал — скорее из-за яркой помады у меня на губах, чем из соображений приличия. Холод гладил мне ладонь большим пальцем. Их прикосновения не давали мне утонуть в голосе Тараниса, в море света.
Еще не открыв глаз, я почувствовала, что передо мной стоит Дойл. Он поцеловал меня в лоб, добавляя еще и свое касание к прикосновениям Риса и Холода — наверное, догадался, что задумал Таранис. Потом Дойл шагнул влево, и я не поняла поначалу зачем, но тут послышался голос Короля, совсем не такой довольный, как минуту назад.
— Мередит, как смеешь ты появляйся передо мной в окружении чудовищ, напавших на мою подданную? Почему они стоят, как ни в чем не бывало, почему они не в оковах?
Голос у него был все так же красив и звучен, но магии лишился. Негодовать с интонациями искусителя — этого даже Таранис не может.
Свет слегка померк. Дойл несколько загораживал Риса от взора короля и в придачу закрывал мне обзор, но я все равно этот спектакль уже смотрела. Таранис ослаблял свет и одновременно сам словно выплывал из этого сияния. Словно лицо, тело, одежда создавались, лепились из света.
— Мои клиенты невиновны, пока их вина не доказана, ваше величество, — заявил Биггс.
— Ты подвергаешь сомнению слова благородных сидхе Благого двора?
На этот раз возмущение вряд ли было поддельным.
— Я юрист, ваше величество. Я все подвергаю сомнению.
Кажется, Биггс решил смягчить атмосферу шуткой. Если так, он просчитался с аудиторией. Я у Тараниса чувства юмора не замечала. То есть он-то считал, что шутить умеет, но никому не позволялось шутить лучше короля. По последним слухам, Таранис даже придворного шута бросил в темницу за непочтительность.
Я бы осудила короля строже, если бы Андаис своего придворного шута не казнила четыре или пять сотен лет назад.
— Ты шутки шутить задумал?! — Голос короля раскатался по комнате громовым эхом.
Среди прочих имен Тараниса звали еще Громовержцем. Прежде он был богом неба и грозы. Римляне отождествляли его со своим Юпитером, хотя его власть никогда не простиралась так широко, как власть Юпитера.
— Ни в коем случае, — ответил Биггс, стараясь удержать беседу в рамках вежливости.
Таранис наконец показался в зеркале. Его окружало мерцание, словно краски переливались и волновались вокруг него. Ну, хотя бы волосы и борода имели свой истинный цвет — красно-оранжевый цвет роскошного заката. Пряди его вьющихся волос окрасило великолепие раннего заката, а в глазах чередовались зеленые лепестки: нефритовый, травяной, разные оттенки зеленой листвы. Словно вместо радужки у него в глазах были зеленые ромашки. Когда я была маленькой, я считала его очень красивым — пока не поняла, насколько он меня презирает.
— Господи… — задыхаясь, выговорила Нельсон.
Я оглянулась, увидела широко раскрытые глаза, обмякшее лицо.
— Вы видели короля только на фотографиях, где он подражал людям?
— У него были рыжие волосы и зеленые глаза, не такие! — сказала она.
Кортес, ее начальник, взял ее за локоть и усадил в кресло. Кортес был зол и с трудом это скрывал. Интересная реакция с его стороны.
Таранис обратил к женщине зелено-лепестковый взор.
— Не многие смертные женщины за последние годы видели меня во всей славе. Как понравился тебе мой истинный вид, юная красотка?
Я практически уверена, что нельзя стать помощником окружного прокурора Лос-Анджелеса, позволяя мужчинам в глаза называть себя юной красоткой. Но если Нельсон что и не понравилось, она промолчала. Она казалась очарованной королем, опьяненной его вниманием.
К нашей тесной группке присоединился Эйб, следом за ним растерянный Гален. Эйб наклонился и прошептал:
— Он использует не только магию света и иллюзий. Был бы на его месте кто другой, я сказал бы, что он добавил к арсеналу любовные чары.
Дойл притянул Эйба еще ближе и шепнул:
— И чары достаточно сильные, чтобы подчинить миз Нельсон.
Все согласились.
Мы не хотели проявлять неуважение к Таранису. но он так увлекся флиртом с Нельсон, что мы невольно выпустили из виду: если король не замечает вас, это еще не повод не замечать его.
— Не думал, что меня здесь станут оскорблять, — пророкотал грозовой раскат.
Еще недавно он произвел бы на меня впечатление, но теперь я была знакома с Мистралем. Мистраль тоже был бог грозы, но он умел прострелить молнией коридор в ситхене. Рокочущий голос Тараниса с голосом Мистраля в сравнение не шел. Я бы даже сказала, что теперь, когда мои стражи расступились и дядюшка стал мне виден, он казался несколько искусственным, нарочитым — как слишком разряженный кавалер на свидании.
Глянув на обступивших меня стражей, я поняла, что все они ко мне прикасаются. Рис обвил мою талию рукой и прижался к боку, Холод сделал то же самое с другого бока, поместив руку чуть выше. Дойл держал в сильных черных ладонях мое лицо, Эйб оперся рукой на мое плечо, чтобы не упасть, если потеряет равновесие (с которым у него были проблемы, даже когда он был трезв). Гален тоже прикасался ко мне, потому что он это делал при любой удобной возможности. И кажется, касания достигли критической массы. Мне удавалось думать. Я не была уже зачарована, как бедная мисс Нельсон. Когда-то я думала, что Андаис появляется в зеркале в окружении толпы мужчин, чтобы дразнить и шокировать Тараниса с его двором. Всего два собственных разговора по зеркалу, и мне стала очевидной система в ее безумии. Что до меня, то либо пять — магическое число, либо соединение сил и талантов именно этих пяти стражей оказалось удачным. Так или иначе, а разговор будет совсем другим, чем был бы, если б на меня действовали чары Тараниса. Очень интересно.
— Мередит! — позвал меня Таранис. — Посмотри на меня, Мередит.
Я понимала, что его голос обладает магией. Я ее чувствовала, как чувствуют близость океана — шорох и шелест волн. Но я уже не стояла в волнах, мне не грозила опасность утонуть в этом голосе.
— Я смотрю, дядя Таранис. Отлично тебя вижу, — сказала я громко и отчетливо, и великолепная бровь цвета заката выгнулась дугой.
— А я тебя едва различаю за толкотней твоих охранников, — ответил он. В голосе появилась непонятная нотка — досада или злость, что-то неприятное.
Дойл, Гален и Эйб шагнули в стороны, даже Холод попытался отстраниться. Один только Рис остался возле меня, будто приклеенный. Едва руки стражей оторвались от меня, вокруг Тараниса появилось сияние.
— Стойте на месте, стражи, — сказала я. — Я ваша принцесса, а он вам не король.
Стражи остановились. Первым обратно шагнул Дойл, а за ним и остальные. Я прижала к щеке руку Мрака и попыталась взглядом дать понять, что происходит. Чары направлены были точно на меня, нацелены на мой разум, будто стрела. Как же мне объяснить им, ничего не говоря вслух?
Рис плотнее обнял меня за талию, прижал к себе, оставив только место Холоду взять меня за плечи. Эйб встал у меня за спиной ближе к Рису, положив руку на плечо. Мало что понимающий, судя по виду, Гален встал рядом с ним и положил руку на другое мое плечо, со стороны Холода. Одной рукой я обнимала Риса за талию, другую подала Дойлу. Как только все пятеро коснулись меня, пусть сквозь одежду, сияние вокруг короля померкло. Таранис был красив, но и только.
— Мередит! — возмутился Таранис. — Как ты можешь так меня оскорблять? Эти трое напали на даму моего двора, терзали ее, как дикари! А ты позволяешь им к себе прикасаться, как будто они… будто они твои фавориты!
— Но, дядя, они действительно мои фавориты,
— Мередит! — с ужасом сказал он, шокированный, будто пожилая тетушка, впервые услышавшая, как ругается малолетний племянник.
Биггс и Шелби наперебой попытались вмешаться и загладить конфликт. Наверное, они вмешались бы раньше, если бы не чары, распространяемые Таранисом: даже мужчин они задели краем. То ли Таранис нарочно эти чары наложил с какой-то своей целью, то ли он просто всегда их использовал в разговорах с королевой Андаис, и теперь со мной. При последнем нашем разговоре я их не обнаружила, но ведь и Дойл их не учуял, и никто другой из стражей! Не одна только я обрела новые силы за несколько дней в холмах. Богиня многое успела. И я, и стражи изменились от ее прикосновения и от прикосновения Охотника — ее консорта.
— Я не стану вести дискуссию в присутствии чудовищ, напавших на мою подданную! — Голос Тараниса прокатился по комнате дыханием бури.
Люди среагировали так, словно это было не дыхание, а сама буря. А я в руках моих мужчин была в недосягаемости для Тараниса, чего бы он ни пытался достичь.
Шелби повернулся к нам:
— Полагаю, было бы разумно удалить отсюда троих подозреваемых на время разговора с его величеством.
— Нет.
— Ваше высочество, принцесса Мередит, — настаивал Шелби, — ваш подход нерационален.
— Мистер Шелби, вами манипулируют с помощью магии, — ответила я и улыбнулась.
Он нахмурился:
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Конечно, не понимаете. — Я повернулась к Таранису. — То, что ты с ними делаешь, запрещено законом. Тем самым законом людей, к которому ты обратился за помощью.
— Я не искал помощи людей.
— Ты обвинил моих стражей перед людским законом.
— Я воззвал к правосудию королевы Андаис, но она не признала мое право судить Неблагих сидхе.
— Ты правишь Благим двором, не Неблагим.
— Твоя королева именно это и заявила.
— И тогда, поскольку королева ответила отказом на твою просьбу, ты обратился к людям.
— Я обратился к тебе, Мередит, но ты даже не ответила, когда я вызывал тебя по зеркалу.
— Мне отсоветовала отвечать королева. Она мой сюзерен и сестра моего отца, я следую ее советам.
Это скорее приказ был, чем совет. Она сказала, что какое бы зло ни задумал Таранис, мне лучше его избегать. А когда настолько могущественная персона как Андаис говорит, что с определенным лицом встречаться опасно, я предпочитаю прислушаться. Я не настолько высокого о себе мнения, чтобы думать, будто Таранис желает всего лишь пообщаться со мной по зеркалу. Андаис тоже так не думала, но теперь, вот в эту самую минуту, я начала сомневаться. Но я представить не могла, чего такого можно от меня добиться, что оправдало бы потраченные усилия.
— Однако теперь, благодаря людскому закону, ты вынуждена со мной говорить.
— Ее высочество согласилась на нынешнюю конференцию из любезности, — вмешался Биггс. — Она не обязана здесь находиться.
Таранис на адвоката даже не глянул.
— Сейчас ты передо мной, еще прекрасней, чем я помнил. Я уделял тебе непростительно мало внимания, Мередит.
Я весьма непочтительно засмеялась:
— О нет, дядя Таранис, ты мне уделял вполне достаточно внимания. Едва ли не больше, чем могло выдержать мое полусмертное тело.
Дойл, Рис и Холод ощутимо напряглись. Я их поняла, они говорили: будь осторожней, не выдавай людям секреты дворов. Но начал Таранис, а не я, это он вытащил наши дрязги на свет. Я только шла по его стопам.
— Неужели ты никогда не забудешь один-единственный горький случай из твоего детства?
— Ты едва не забил меня до смерти, дядя. Вряд ли я когда-нибудь сумею забыть.
— Я не понимал, насколько ты хрупка, Мередит, или я никогда бы тебя не тронул.
Первым опомнился Ведуччи:
— Ваше высочество, верно ли я понял?.. Король Таранис только что признался, что бил вас, когда вы были ребенком?
Я взглянула на своего дядюшку, такого мощного, такого величественного, такого царственного в бело-золотой придворной мантии.
— Он этого не отрицает. Не так ли, дядя?
— Ох, Мередит, «дядя» — это так официально! — сказал он вкрадчиво.
Но тому, как Нельсон завороженно потянулась ближе к зеркалу, я догадалась, что задумывал он тон искусителя.
— Нет, не отрицает, — сказал Дойл.
— С тобой, Мрак, я не говорю, — отрезал Таранис, пытаясь придать голосу громовой раскат.
Но как соблазн, так и угроза пропали впустую
— Ваше величество, — переспросил Биггс, — вы признаете, что били мою клиентку, когда она была ребенком?
Таранис все же соизволил повернуться к нему, насупив брови. На Биггса это произвело такое впечатление, словно на него лично обратило внимание солнце. Он замолчал на полуслове, неуверенно улыбаясь.
Таранис сказал:
— Что бы я ни совершил десятки лет назад, это не имеет касательства к преступлению стоящих здесь чудовищ.
Ведуччи повернулся ко мне:
— Насколько сильно он вас избил, принцесса?
— Я помню, какой красной была моя кровь на белом мраморе, — ответила я, глядя на юриста, хотя магия настойчиво звала меня смотреть на короля. Но я смотрела на Ведуччи, потому что мне это удавалось, и потому что я знала, что короля это выводит из равновесия. — Если бы не заступничество моей бабушки, он бы, наверное, забил меня до смерти.