– Алло... Алло! Есть здесь кто-нибудь?
– Дежурный по этажу слушает. – Голос женский, немного усталый, но доброжелательный.
– Алло... – Я чуть было не поперхнулся. – От вас можно позвонить по междугородней?
– Возможность доступна.
– Тогда, пожалуйста...
– Личность не установлена. Назовите ваш идентификационный номер и статус.
– А... Я...
– Ответ неясен. Повторите, пожалуйста.
Черт возьми... Я только в этот момент понял, что разговаривал с машиной, а не с живой телефонисткой. Вот это номер! Неужто Братство создало искусственный разум?
– Кхм... Как бы это сказать... Я еще не знаю свой номер. А не скажете ли, где его можно узнать?
Я машинально продолжал обращаться к своей электронной собеседнице на вы. А как еще к ней надо было обращаться?
В трубке что-то пискнуло и умолкло. И тишина. Примерно с полминуты я ждал ответа, потом легонько тряхнул трубку.
– Эй! Вы еще слушаете?
В трубке что-то зашипело, а потом снова пробился голос. Мужской. Раздраженный:
– Алло! Кто говорит?
– Это Антон Зуев. Я всего лишь хотел заказать звонок.
– Так в чем же проблема?
– Я своего кода не знаю, который вы от меня требуете! – Я уже едва сдерживался, чтобы не закричать.
– Нет кода?.. Как так? Подожди, я посмотрю в базе. Еще раз: как тебя зовут?
– Антон Зуев... Тьфу. – Я быстренько посмотрел на свою карточку. – То есть Иван Петухов.
В трубке снова послышалось шипение, потом снова раздался раздраженный мужской бас. На этот раз еще более раздраженный, чем минуту назад. Блин! Никакой культуры общения.
– Петухов, он же Зуев! Временный доступ по статусу «Г-8». Ты что мне мозги паришь? Как это у тебя нет кода?
– Потому что никто из вас, умников, не соизволил мне его сообщить, – огрызнулся я.
– А ты на карточке смотреть не пробовал? – ядовито спросил невидимый собеседник. – Переверни и там, на задней стороне, в рамке. Называй по цифрам. Типа пятерка-тройка-восемь, а не пятьсот тридцать восемь. Понял?
Я вернул трубку на место и уставился на свой документ. Точно. В углу, обведенный белой рамкой, красовался восьмизначный номер. Покачав головой, я раздраженно фыркнул и снова вернулся к телефону.
– Дежурный по этажу слушает.
Диалог повторился, но на этот раз в ответ на требование идентифицировать себя я назвал номер. И даже не ошибся ни в одной из цифр, как ни странно. Во всяком случае, дежурная телефонистка на транзисторах протеста не выказала.
– Междугородный звонок. – Я назвал город и свой телефонный номер.
– Принято. Ждите ответа.
Я ждал, слушая, как в трубке один за другим раздаются длинные гудки. Прошла, наверное, минута или чуть больше. Гудки прекратились.
– Оля! Оля, это ты?.. Кто говорит?
– Это дежурный по этажу. Абонент недоступен. Повторите звонок позже.
Я недовольно швырнул чертову телефонную трубку на стол.
Глава 7
Уж не знаю, зачем Шимусенко притащил меня сюда, но только следующие четыре дня я был предоставлен самому себе. Никто обо мне и не вспоминал.
Я бродил по принадлежавшей Братству девятиэтажке и от нечего делать совал свой нос во все щели. Кое-кто стоически терпел мои идиотские вопросы и даже иногда отвечал, кое-кто просто не обращал на меня внимания, а в некоторые места меня не пустили.
За это время я ни разу не видел ни Михаила, ни Рональда. Как-то столкнулся в коридоре с Толиком, но он, поздоровавшись и брякнув несколько ничего не значащих фраз, моментально сбежал, сославшись на неотложные дела.
Братство. Здесь все такие деловущие, что просто не могут выделить ни минутки на меня несчастного. Забыли. Покинули. Бросили. И буду я теперь до конца жизни шляться по коридорам и выглядывать в окна.
Из здания меня не выпускали, да я и не особо рвался. Чего я здесь не видывал? Зато если я заблужусь в Москве, то буду шляться, пока не умру от истощения. А здесь хотя бы кормежка неплохая.
Неплохая – это было не совсем верное слово. Еда была отличная, в любых количествах и в любое время. И, что для меня было весьма важно, – бесплатная. Если бы было иначе, то я разорился бы за день. А так... В любое время дня и ночи я мог спуститься на третий этаж, где среди сковородок и кастрюль царствовала пожилая Софья Ивановна, командующая десятком поваров и официанток. Я предъявлял свой «братский документ» и получал возможность предаваться чревоугодию. И выбор здесь был совсем не как в незабвенном общепите. Хоть утку с яблоками, хоть запеченного поросенка. А если уж угодно что-нибудь совсем экзотическое, имелась возможность послать с курьером заказ в один из ближайших ресторанов. Правда, мой статус «Г-8» такой возможности не предоставлял, но все равно грех жаловаться! Никогда в жизни я еще так вкусно не ел!
По вечерам я сидел в своей комнате и смотрел телевизор. Или курил на балконе. Читал московские газеты и журналы, которые брал в местной библиотеке.
Удивительное это все-таки место – московский штаб Братства. Свои склады, свои библиотеки, свои столовые и информационные залы, даже свой собственный дизель-генератор. Мне казалось, что даже если бы вся Москва вдруг куда-нибудь исчезла, то этот дом мог бы спокойно стоять себе, а его жители занимались бы привычным делом, не обращая внимания на то, что творится снаружи.
Кстати, обитатели этой девятиэтажки заслуживали особого упоминания. Были, конечно, и те, кто приходил сюда на работу каждое утро и уходил по вечерам, но большая часть работников жила прямо здесь, в штабе. Первый, второй, пятый и восьмой этажи были чисто жилыми зонами. Там в коридорах можно было встретить весело носящихся детей и степенных мамаш. У подъезда на лавочках, как и в любом другом дворе, сидели старушки.
Какая-то коммунистическая идиллия да и только. Как-то все это было нереально и неестественно. До сих пор я считал Братство военной или полувоенной организацией, а тут... Коляски, дети, подгузники.
Но я бы не отказался здесь жить. Хорошо. Нет расплодившейся повсюду шпаны, вместо грязных исплеванных стен – чистенькие свежеокрашенные панели, столовая и детский сад в доме, а для того, чтобы попасть на работу, нужно всего лишь подняться или спуститься на пару этажей.
Если бы только можно было остаться тут навсегда. И если бы Ольга была со мной...
Ольга.
Я звонил домой по пять раз на дню, но ответа не добился. Тогда попытался узнать что-нибудь о судьбе моей жены у работающих здесь людей, но никто ничего не знал. Пытался найти Михаила или Рональда Астона, но слышал в ответ: «Они очень заняты и встретятся с вами, когда сочтут нужным». Все было ясно как белый день. По уши утонув в делах, большие шишки попросту позабыли о бедном Антоне-Иване Зуеве-Петухове. Только нежный женский голосок дежурной по этажу оставался моим собеседником, не прикрываясь собственными многочисленными делами. Я попытался спросить у нее про Ольгу, но ничего особого не добился. Довел бедную машину до заикания и вновь пообщался с раздраженным мужским голосом.
Мое омрачаемое только отсутствием жены счастье завершилось поздним вечером. Время перемен пришло вместе со стуком в дверь.
– Привет, Зуев. Или как там тебя теперь зовут? – Михаил по-хозяйски расположился на диване. Взял валяющуюся на столе пачку «Явы». Закурил.
– Что с моей женой? – сумрачно спросил я, в общем-то не ожидая ответа, но внутренне готовясь вытрясти правду из Шимусенко даже путем небольшого мордобоя.
– Жива и здорова. Сейчас она в Новосибирске. Понимаю, ты можешь мне не верить, но это на самом деле так. Твоя Ольга в безопасности – за ней присматривают.
– Даже тех, перед кем телохранители проверяют туалетные кабинки, могут пристрелить на улицах.
– Не отрицаю. Но для того, чтобы кого-нибудь убить, надо иметь такую цель. Отколовшимся сейчас не нужна твоя жена – у них и без того проблем хватает. Особенно в свете того, что сейчас творится в Европе.
– А что в Европе?
– Война, братец. – Михаил грустно улыбнулся. – Война надвигается. Мы потеряли связь с центром в Женеве. Временный штаб в Гейдельберге разрушен. Взрыв и, как следствие, гибель в результате пожара нашего основного хранилища в Праге. Это если считать по-крупному. Я уж не упоминаю множества мелких стычек и столкновений, закончившихся банальной стрельбой. Сотни погибших. Миллионные убытки. Несколько подозрительных убийств наших политических деятелей. Вполне достаточно, чтобы официально признать начало открытых действий. – Яростно раздавив в пепельнице недокуренную сигарету, Шимусенко сверкнул глазами. – Европейская часть Братства охвачена хаосом. В Северной Америке положение быстро ухудшается. Азиатские и австралийские регионы приведены в полную готовность, готовясь отразить любой удар. И, между прочим, армии ряда стран уже развернуты. НАТО проводит свои учения. Штаты опять поигрывают военными мускулами. Ирак, Балканы, Кавказ, Пакистан, Палестина и Израиль. Это же как пороховая бочка. Достаточно малейшей искры... И мы имеем всеобщую войну.
– И почему ты мне это говоришь?
Михаил встал и подошел к окну.
– Потому что с завтрашнего дня российский регион Братства переходит на военное положение. И это значит, что статус «Г-8» становится недействительным. У тебя остается два варианта. Первый – убраться отсюда, и второй – принять статус посвященного или хотя бы сопутствующего.
Я скептически поджал губы.
– Не морщись. Дело серьезно. Где-то в европейской части России или в ближнем зарубежье сейчас торчат трое носящих кольца из числа Отколовшихся. Здесь Олия Саччи, Федор Рогожкин и Ши Чен. А я, между прочим, должен прикрывать весь регион один.
– Почему один? Здесь же еще и Астон.
– Рональд уехал сегодня утром. Отправился в Петербург, откуда на быстроходном судне Братства двинется в Америку. Ему еще предстоит дней пять-семь пути. Мы лишь надеемся, что он успеет к сроку.
– Если вы так торопитесь, следовало бы лететь на самолете, – буркнул я. Михаил обернулся:
– Считаешь себя умнее других? Неужели, по-твоему, мы настолько тупы, что не понимаем, что самолетом Рональд добрался бы до Квебека быстрее, чем на яхте? Но самолет – это большой риск даже в обычное время. Сейчас же – это форменное самоубийство. Сбить самолет с помощью кольца вероятности, что может быть проще? Неполадки в системе навигации, отказ двигателей, неисправность автопилота, нарушение герметизации. Причин может быть множество. Итог только один – смерть. Именно поэтому мы поехали в Москву на машине. Именно поэтому Рональд отправился в Канаду морем. Так безопаснее, хотя риск, безусловно, остается.
Я пристыженно молчал.
– В любом случае, мне тут некогда с тобой болтать. Если хочешь – можешь катиться на все четыре стороны. Но, если ты желаешь остаться, будь добр помогать хоть в чем-то. В любом случае, времени у тебя до завтра. Решай сам.
* * *
Комната сверкала идеальной стерильной чистотой. Кружевные занавески на окнах, блестящие инструменты, компьютер. И представительный мужчина лет пятидесяти в белом халате.
– Так-с, что тут у нас...
Я нервно поежился, когда моей груди коснулась холодная чашечка фонендоскопа.
– Дышите глубже... Так... Теперь, пожалуйста, задержите дыхание... Отлично...
Что там было отлично, я не понял и просто молча стоял, глядя, как доктор с таинственным видом тычет пальцем в клавиатуру компьютера.
Медицинский осмотр, как объявил мне лейтенант, был неотъемлемой частью процедуры получения допуска «У-2», провозглашавшего меня посвященным первого года обучения. Елки зеленые. «У-2», «Г-8», «П-12»... Они здесь, наверное, помешались на этих формах допуска. Или это не только здесь, а во всем мире, а я просто отстал от жизни?
Как бы то ни было, а меня вновь сфотографировали, снова взяли кровь на анализ, еще раз сняли отпечатки пальцев. А потом отправили сюда, к этому вежливому, но решительному доктору, который, кажется, готов вывернуть меня наизнанку ради моего же блага.
Это был самый полный и дотошный осмотр в моей жизни. Опять уколы?.. Черт побери, я, что, готовлюсь к полету в космос? Ну зачем же это дела-а-ать?
Особого внимания удостоилась моя левая рука. Врач самым внимательнейшим образом изучил поверхность моей кожи. С лупой! Прощупал опухоль. Проверил чувствительность моей ладони, пребольно тыкая в нее иголкой. Поцокал языком и потом что-то долго-долго печатал на компьютере.
– Любопытно... Весьма любопытно...
И почему же я не нашел в этом ничего любопытного? От этого кольца у меня одни только неприятности. Я спросил доктора, не может ли он извлечь эту железячку каким-нибудь не очень кровавым и желательно безболезненным способом, но он посмотрел на меня как на умалишенного и решительно помотал головой, не переставая барабанить по клавиатуре.
Из врачебного кабинета я вышел на подгибающихся ногах, чувствуя себя выжатым как лимон.
А через час после этого я получил от лейтенанта очередную «братскую» пластиковую карточку с моей физиономией на самом видном месте и с новым восьмизначным кодом в подарок. Вот ведь как мне везет: только-только смог запомнить свой идентификационный номер, а мне его уже сменили.
Военное положение изменило этот мирный дом отнюдь не в лучшую сторону. В коридорах больше не бегали с веселым визгом детишки – их всех вывезли в какой-то принадлежащий Братству подмосковный детский сад. Исчезла и большая часть женщин. Но зато появились многочисленные одетые в военную форму люди, расхаживающие с автоматами в руках. Около некоторых дверей возникли молчаливые часовые. Шахту лифта заблокировали – отныне всем надлежало ломать ноги на лестницах.
Но больше всего изменились люди. Лица стали сосредоточенными и напряженными. Вместо улыбчивых девушек за компьютерами теперь сидели молчаливые жлобы в камуфляже с бульдожьим выражением лица. И даже голос дежурного по этажу, казалось, стал нервным и дерганым.
С официального объявления военного положения прошло уже пять дней. Пять дней я провел как на иголках, не имея ни единой весточки от Ольги. Даже не знал, жива ли она. Пять дней с новым статусом ученика, дающим мне гораздо меньше свобод по сравнению с теми временами, когда я был всего лишь гостем. Но зато теперь я считался работающим здесь, и мне платили зарплату. Когда я впервые увидел цифру, то понял, что ради этого стоило пережить все то, что выпало на мою шею за последние недели. Если бы только Ольга была со мной, я был бы счастлив, как забравшийся с ногами в корыто поросенок. Если столько получает жалкий ученик, то какими деньгами ворочают здесь настоящие боссы? Наверное, миллиардами.
Но в то же время я понял, что за эту зарплату мне придется разорваться на части, вывернуться наизнанку и вновь сложиться. Ученик должен учиться, и мои учителя не собирались меня щадить.
Меня начали учить пользоваться кольцом вероятности.
* * *
– Готов?
Я неуверенно кивнул, хотя и не ощущал в себе никакой готовности. Тяжеленный пистолет буквально плясал у меня в руках. Где-то там, метрах в пяти от меня расположились концентрические круги нарисованной на бумаге мишени, но я их не видел, потому что мои глаза прикрывала плотная повязка. Честно говоря, я даже не представлял, в какой стороне находится эта мишень.
– Стреляй.
Донесшийся откуда-то из-под потолка голос хрипел и шипел, хотя, конечно, на самом деле это шипел и заикался динамик, который я уже ухитрился зацепить одним из своих выстрелов. Хорошо еще, что в комнате не было никого, кроме меня, иначе я уж точно бы угробил своего инструктора. Здесь даже пол, стены и потолок были отделаны каким-то мягким материалом во избежание ненужных рикошетов – чтобы обучаемый случайно не пристрелил себя сам.
– Огонь!
Вздрогнув, я машинально нажал на спусковой крючок, ощущая вместе с этим нахлынувшую откуда-то снизу волну слабости. Пистолет громогласно рявкнул, выбросив мне под ноги пустую гильзу.
– Ну как?
– Результат удовлетворительный. Продолжаем тренировку.
Учил меня какой-то военный чин с погонами подполковника. Чертов вояка. Так ни разу и не сказал мне, попал ли я в цель хотя бы раз.
– Готов? – Вопрос сопровождался едва различимым шипением, с которым мишень в моей комнате ускользнула в раскрывшийся в стене люк. На ее место где-то, не знаю где, появилась другая. Может быть, она была у меня перед носом, возможно, за спиной или даже над головой. Я не знал. Не ведал я, и где находилась предыдущая.
Весь смысл этой идиотской комнаты заключался в том, чтобы научить меня использовать силу кольца вероятности для того, чтобы поразить невидимую мишень. Как-то давным-давно Рогожкин сказал мне, что сможет опустить пистолет, нажать на спуск, и пуля, после трех рикошетов, попадет точно в цель. Не знаю. Может, и я бы так смог... Лет эдак через двадцать. А пока мне хотелось только одного: чтобы эта пытка прекратилась. Левая рука горела огнем, в запястье, казалось, вколотили с полдесятка гвоздей, ноги подгибались. Проклятое колечко высосало из меня все силы, а я так и не был уверен, что попал хотя бы в одну мишень.