— Да.
— Так, слушай меня внимательно. — Я аккуратно переползла по клетке, нащупывая люк. Прутья были сплавлены накрепко, но очертания дверцы все еще угадывались. — Во-первых, с этого дня ты — Мило Авантюрин, вассал благородной леди Опал, отпрыск не менее благородной, но, увы, обедневшей семьи…
— Опал — это кто? — подозрительно.
— Опал — это я, — снисходительно. — Во-вторых, ты — мой ученик.
— А ты чем занимаешься?
— Потом узнаешь. Не разочаруешься, честно. За книжками твоими мы позже придем, и это в-третьих… И выбирайся давай, отмоешься у меня в купальне, тогда разговор и продолжим. Это в-четвертых.
Вор хрипло рассмеялся:
— Думаешь, меня волшебники так просто отпустят? В таких делах, как наказания, им сам король побоку. Как же ты меня вытаскивать собираешься?
— Очень просто.
Я с силой вставила ключ в один из прутьев и потянула на себя. Люк с жутким скрипом отошел. Глаза у мальчишки полезли на лоб.
— Это как получилось? Даже волшебник бы не смог люк сразу открыть! Ты кто такая? — В голосе его сквозил почти суеверный ужас.
— Лале Опал, благородная дама. — Я протянула ему руку. — Цепляйся, воришка.
Судя по взгляду, которым наградил меня паренек, он с радостью обошелся бы и без моей помощи, если б мог. Но неделя без еды и практически без воды вымотала его до предела. Языком трепать он еще мог, а вот что иное сделать… Сил хватило лишь на то, чтобы подняться на ноги, цепляясь за прутья, и ухватиться за мою ладонь. Вытаскивать бедолагу пришлось, разумеется, одной хрупкой особе. Какое счастье, что в отношении меня хрупкость — понятие относительное!
— Не надорвешься, а?
— Не надорвусь, не беспокойся. Ты по виду не суди, я троих таких, как ты, могу поднять и не чихнуть даже. Слово благородной дамы, — улыбнулась я.
— Не похожа ты на благородную, — прохрипел воришка, сползая на каменные плиты. Если бы несчастный не пытался сам карабкаться, возможно, вытащить его было бы даже легче, но мой новоиспеченный вассал упрямо старался обойтись без чужой помощи.
— А на кого похожа? — заинтересовалась я.
— На девчонку-циркачку. Не обижайся, конечно…
Приступ хохота согнул меня пополам.
— Ой, насмешил! Ой, потешил старую! — стонала я, пытаясь унять припадок. Давненько со мной такого не случалось. Обидел, ха-ха… Знал бы, кого циркачкой назвал…
— Чего смеешься? Дура, — разозлился мальчишка.
Ох, ну и дети пошли. Никакого уважения ни к старшим, ни к спасителям.
— Придворная.
Лицо его приобрело озадаченное выражение.
— Что — придворная?
— Я — придворная дура, — последовало охотное пояснение. — А ты с этого дня — придворный дурак, вот. Точнее, пока всего лишь ученик, но потом…
— А с чего ты взяла, что я соглашусь?
Премерзко усмехаясь, я цапнула несговорчивого паренька за нос двумя пальцами и потянула вверх, заставляя подняться на ноги.
— Уже согласился, глупыш. Просто ты еще не понял…
Упрямец явно желал продолжить спор, несмотря на то что и стоял-то с трудом, но в этот момент балконная дверь отворилась, являя нашим взорам лысого красномордого мужчину в колпаке с кисточкой и черной рубахе до пят, опоясанной лохматой веревкой. Судя по ароматам, перебивавшим даже запах тела много дней не мывшегося мальчишки, волшебник был пьян до разноцветных птичек в глазах. Да и кто на трезвую голову пойдет любоваться на пленника «вороньей клетки»?
Мужчина сделал еще два нетвердых шага и уперся взглядом в нашу замечательную, дружную компанию. Воришка испуганно сжался в комочек, растеряв весь свой гонор. Да, похоже, не сладко ему пришлось в гостях у колдунов.
— Вы кто? — удивленно выпучил он глаза. Полагаю, мой чудесный плащ с первого взгляда покорил его сердце. — Скоро… с комом… скормят… скоморохи, да? — Видать, язык его поворачивался с трудом.
— О нет, — беззаботно рассмеялась я, в один прыжок подобравшись к незадачливому пьянице. — Мы — прекрасное видение из страны грез, где народом правят золотые жуки с телегу величиной, а юные девы по утрам отправляются к реке, ведя на поводу голубых лошадок…
На лице волшебника появилось выражение радостного узнавания.
— О! А я был там! Вче… ик… ра. Наверное…
— Вот и умничка, — ласково пропела я, тыкая ему пальцем в шею.
Волшебник издал булькающий звук и без чувств рухнул наземь. Замечательно… Осталось только перетащить его в клетку и оставить вместо воришки. Благо волшебник без памяти, противиться не будет.
— Ты… ты не боишься? — изумленно выдохнул мальчик, глядя на меня почти с благоговением. Надо же, как мало понадобилось, чтобы впечатлить эту юную душу! Ах, такой милый ребенок…
С трудом пропихнув пьяницу в отверстие, я захлопнула люк и вынула ключ из скважины. Протрезвеет — позовет своих, а поболтаться между небом и землей даже полезно бывает… Может, состраданию научится.
— Нисколько, — улыбнулась я, стягивая с себя плащ и укутывая им бедного ребенка. — Волшебники — те же люди. А уж пьяные-то… Зато как смешно будет, когда колдуны обнаружат в клетке вместо тебя этого недотепу! Давай, маленький, хватайся за меня, но только через ткань, а не то блузу перепачкаешь, а мне ее жалко… Плащик-то, увы, уже изгвазданный. И пойдем скорей, а то еще кто-нибудь из почтенных колдунов заглянет на огонек. С трезвым я дело иметь не рискну. Меня-то, разумеется, даже пальцем не тронут, а вот тебе удача может и не улыбнуться. Постарайся уж, здесь недолго идти… — подбадривала я мальчишку, который уже практически повис на моем плече. Вот подлость, ему лет двенадцать, а он уже выше меня. Нет под этим небом справедливости, да…
— Так ты в башне все-таки живешь? — еле слышно спросил воришка, едва переставляя ноги.
— Нет, во дворце. Мы направляемся именно туда.
— Но он же далеко!..
Объяснять сейчас ничего не хотелось. Ох, ну и тяжелый же ученик попался… во всех смыслах… хотя полегче волшебника… зато волшебник не брыкался…
— Есть и короткая дорога — для тех, кто владеет нужным ключом.
А вот и вожделенная дверь. Домой, домой, скорее домой! С охами, ахами и поминанием ворона я втащила мальчишку в свои покои и уронила в кресло. Мышью метнулась в спальню и дернула за шелковый шнурок, вызывая служанок. Спустя один оборот в комнату постучалась дородная женщина, явно происходящая из крестьянской семьи, всего несколько лет назад осевшей в городе.
— Как твое имя?
— Капа, леди. — Она сделала неуклюжий реверанс.
Точно, бывшая крестьянка. Только у этого сословия имена оканчиваются на «па» и «пу».
— Слушай внимательно, Капа. В моей гостиной отдыхает молодой господин. Ты должна будешь вымыть его, переодеть в свежую одежду и накормить. Он не ел около недели, так что дай ему для начала что-нибудь легкое. Бульон или вроде того… Вещи можешь пока взять из моего шкафа, посмотришь, какие мальчишке подойдут. Когда сделаешь все это, можешь идти. Ах да, — вспомнила я. — Если услышу, что при дворе болтают о мальчишке, можешь распрощаться со своим языком. Думаю, господин королевский палач сделает мне такое одолжение, в знак давней дружбы. Все поняла? Смотри, я слов на ветер не бросаю…
— Все будет исполнено, леди, а болтать мы не приучены, — пробасила служанка и, смешно семеня, направилась в гостиную, где ждал своей участи мальчишка, не подозревавший, что сегодня он ухватил за хвост рыжего кота удачи…
Художник, так увлекшийся рассказом, что даже душистый чай был позабыт, восторженно хлопнул в ладоши:
— Браво, Лале! Чудесная история. По правде сказать, никогда бы не подумал, что сей замечательный юноша, — он благосклонно улыбнулся Авантюрину, — всего-навсего уличный воришка, на свою беду решивший обокрасть волшебников… Впрочем, даже за многократное преступление «воронья клетка» — это слишком жестокое наказание. Тем более — для такого славного мальца… Говорите, ему тогда было всего двенадцать?
Я оглянулась на Мило и кивнула, разрешая вступить в беседу.
— В клетку я попал, будучи уже шестнадцатилетним, — разъяснил любопытному живописцу мой ученик. — Просто те, кто с рождения наделен волшебным даром, взрослеют и стареют гораздо медленнее… Примерно в два-четыре раза, в зависимости от возраста. Меня ждет еще несколько веков интересной, полной событий жизни! Поэтому я безмерно благодарен госпоже Лале — если бы не ее доброе сердце…
— …моя неодолимая скука во дворце, Мило, не обольщайся…
— Не столь важно, госпожа моя. Если бы не вы, стать бы мне пищей для воронов еще на заре юности.
— Мило изучает колдовство? — с интересом приподнял бровь Тарло.
— Изучаю, — кивнул Авантюрин, не забывая заварить нам троим по новой порции листьев. — И опять-таки благодаря леди Опал.
Художник благодарно кивнул, принимая из рук Мило фарфоровую чашку, и воскликнул:
— Неужели за этими словами кроется еще одна занимательная история?
Я вздохнула. Разговоры меня утомили. Хотелось посидеть немного молча, глядя на жаркое пламя в очаге, но любопытство Тарло было воистину неистощимо.
— Ничего особенного. Спустя пару дней после освобождения Мило из плена в башне мы снова наведались к волшебникам, на сей раз в библиотеку. Разумеется, ночью и не без помощи ключа. Нас чуть было не поймали, чудом беда прошла стороной. Колдуны тогда сильно разгневались, настрочили жалобу его величеству Шелло. Тот спешно покинул летнюю резиденцию, дабы лично разобраться в деле. По нелепому стечению обстоятельств его экипаж опрокинулся на горной дороге и упал в пропасть. Спустя дюжину дней на престол взошла Тирле Обманчивый Сон, а я снова попала в фавор. Волшебники же к тому времени вызнали, что пленника из «вороньей клетки» вызволила шутовка, а значит, вполне вероятно, что и к исчезновению драгоценных томов из библиотеки причастна тоже она. Соперничать за мальчишку и редкие, но все же не единственные в своем роде учебники с девятой в раскладе, пользующейся благоволением венценосной особы, почтенные старички побоялись. А вскоре я представила юного воришку королеве в качестве моего ученика, благо роду Опал и вправду служила некогда семья Авантюрин, чей последний отпрыск скончался от яда, подсыпанного неверной женой, лет этак за десять до воцарения Шелло. Ее величество Тирле была весьма довольна нашим первым совместным с Мило выступлением… Кажется, ей пришлась тогда по вкусу одна незатейливая песенка… — Я хитро подмигнула ученичку. — Не напомнишь мне?
— Охотно, — улыбнулся Мило и негромко запел, отстукивая пальцами ритм:
В клетку старик соловья посадил —
Бьется сердечко в птичьей груди! —
Клетку накрыл он к приходу гостей:
«Только раскрою — пой, соловей!
Пой для меня, соловей!»
Гости собрались давно. Стар и млад —
Все с любопытством на клетку глядят,
Вдруг из-за прутьев послышалось: «Кар!»
И прихватил старикашку удар!
Что за кошмар? Что за кошмар?
Сдернул платок — и не верит глазам,
Чем досадил наш герой небесам:
Вместо соловушки ворон сидит,
На старика мрачный ворон сердит.
Грозно глядит — очень сердит!
Все суетятся, шумят и снуют,
А в уголке заливается шут:
«Птица должна на свободе летать,
Жаль, что вам это, друзья, не понять!
Нет, не понять… нет, не понять…»
Ворон сердитый клетку разбил,
Взмахом крыла старика уронил.
Шут хохотал, распевал соловей
Песню о сладкой свободе своей —
Лишь для себя — не для гостей!
Не для гостей!
— Прелестно, Мило! — зааплодировала я громко, дабы поощрить своего воспитанника. — У тебя талант, не устаю повторять! И нрав как у прирожденного шута — язвительный, и глаза — зоркие, все подмечают! Ах, как же чудесно, что у меня есть такой ученик!
Авантюрин выглядел ужасно смущенным. Румянец, не сходивший с его щек большую часть вечера, теперь пунцовел, подобно цветущей розе.
— Благодарю, госпожа. Но слова песни принадлежат вам, я только исполнитель…
Я сложила бровки домиком и с восхищенным придыханием в голосе простонала, краем глаза наблюдая за улыбающимся художником:
— Ах, он еще и скромен! Ну не чудо ли, Тарло?
Мечтатель откинулся в кресле, с хитринкой поглядывая то на меня, то на моего ученика.
— Если вы так любите своего Мило, почему не выйдете за него замуж?
Авантюрин глупо хлопнул ресницами и выронил чашку из рук. Хрупкая фарфоровая вещица стукнулась о край очага и разлетелась на тысячу бело-золотых осколков, мерцающих в свете оранжевых языков огня, словно драгоценные камни.
— За меня? — негромко произнес он с престранным выражением лица.
Смех, клокотавший у меня в груди, вырвался наружу безудержным потоком. Обливаясь чаем, я все ниже сползала в кресле, не в силах перестать. Вид хохочущего напротив художника никак не добавлял мне спокойствия. Только когда чашка все-таки вывернулась у меня из пальцев и окатила живот кипятком, я сумела взять себя в руки.
— Ох, Тарло, из-за вас мы с Мило весь сервиз переколотим. А это, между прочим, северная работа, уникальная. За всю жизнь не расплатитесь!
— Ни за что не поверю, что вы опуститесь до взыскивания подобных долгов, дорогая Лале, — в тон мне ответствовал Мечтатель, потирая лицо в попытке согнать улыбку. — Это совершенно не пристало благородной даме.
Я кокетливо приложила пальчик к щеке:
— Вы не представляете, Тарло, на сколь неблагородные поступки я способна. Так что долг мы вместе с Мило взыщем… Скажем, в виде картины. Совместный портрет Опал и Авантюрина, не правда ли, интересная затея?
— Поживем — увидим, — усмехнулся художник. — Вдохновение — материя капризная…
— Ваша правда…
С мелодичным звоном опрокинулся большой конус часов, начиная отсчет нового дня. Темно-синий песок тоненькой ниточкой потек вниз, образуя правильную горку. Конечно, любой ребенок знает, что на самом деле песчинки белые, а цвет им, в зависимости от дня или ночи, придает подкрашенное стекло, но все равно наблюдение за сменой часов завораживает рассудок. Кажется, что внутри прозрачной колбы спрятано само время, живое, непостоянное. Протяни руку — и коснешься вечности, что находится в вечном, незаметном, неумолимом движении.
История, которую я рассказывала сейчас, видится мне так, словно случилась вчера, а между тем уже прошло почти двадцать лет. Умер ледяной король Шелло, умер пьяница-волшебник из башни — вывалился после очередного застолья из верхнего окна, повзрослела и ожесточилась нежная принцесса Тирле, превратившись в коварную, чуть грубоватую властительницу. Мило, мой хрупкий мальчик Мило вытянулся, похорошел, отпустил длинные волосы в насмешку над теми, кто когда-то брил его налысо, научился колдовать и скрывать свою силу.
А я… я осталась прежней. Только все реже ношу разноцветные плащи, отдавая предпочтение оттенкам пепла и сажи.
— Госпожа… не пора ли идти спать?
Я словно очнулась.
— А куда подевался Тарло, эта язва? — вырвалось у меня удивленное.
Мило сидел на корточках перед очагом, сгребая в совок хрупкие осколки. Голос его был ровным, словно море в штиль.
— Вы впали в задумчивость, госпожа, и не заметили, как Тарло Мечтатель попрощался и ушел.
— Давно это было?
— Да с час назад, госпожа.
— Лале, глупыш. Мы одни, никто не слышит.
Шурх, шурх — царапала метелка мозаику на полу, дзинь, дзинь — пели осколки, а пламя в очаге успокоительно гудело.
— Скажите… Лале… а вы… не могли бы… всерьез подумать…
— Что? — Я вскинула голову.
Мило смотрел на меня так, будто боролся с собой. Глаза сверкнули азартом, губы шевельнулись… А потом вдруг лицо его сделалось совершенно невыразительным.
— Да говори уже, Мило, — улыбнулась я.
— Вы правда спасли меня только потому, что вам было скучно? — тихо произнес Мило. А мне почему-то показалось, что хотел он спросить совсем не это.