Фэйянь кивнула.
– Хорошо, – улыбнулся приветливый старик. – У тебя есть родители?
«Не знаю».
– У тебя есть дом?
«Не знаю».
– Как ты здесь оказалась?
«Не знаю».
– Хочешь есть, пить?
«Да».
– Ну, хоть что-то уже разъяснилось, – сказал Жуй. – Девочка голодна и страдает от жажды.
Он развязал свою котомку и достал серую рисовую лепешку и маленькую тыкву-горлянку. Вздохнув – ведь это был весь его завтрак! – старик отдал лепешку девочке. Та мигом ее съела, а потом с недоумением принялась вертеть в руках тыкву.
– Ты никогда не видела тыкву-горлянку? – удивился Жуй. – Это наша посуда. Видишь, здесь она уткнута пробкой. Вытащи пробку и попей воды.
Фэйянь неумело вытащила пробку и попила.
– Где же и у кого ты жила, – задумчиво пробормотал Жуй, – коли не знаешь, как пользоваться тыквой-горлянкой...
Между тем старуха Ван все исходила желчью.
– Экий ты милосердный и добренький, сосед Жуй! – сказала она язвительно. – Накормил-напоил сиротку. Может, в жены себе ее возьмешь? Не поздновато ли тебе?
– Чтоб у тебя язык отсох, старая сводня! – в сердцах сказал мужчина. – По себе людей меряешь. Мне эта девочка во внучки годится.
– Так и возьми ее себе во внучки, коль так о ней печешься!
– И возьму!
– Погодите, соседи, – вступила в разговор женщина, которая так и сидела на корточках рядом с малышкой. – Раз эта девочка не знает ни отца, ни матери, нет у нее ни дома, ни родных, позвольте, я возьму ее в свой дом. Пусть она будет мне вместо дочери.
– Что ты, вдова Сяо! – загомонили люди. – У тебя и так трое своих ртов, каждый день просят рису! Куда тебе еще одного ребенка!
– Ничего, – улыбнулась женщина. – Говорят, кто в дом сироту возьмет, того удача в лоб поцелует. Да и девочка эта такая хорошенькая, что мне смотреть на нее радостно.
Тут и старуха Ван присмотрелась к девочке. И нашла, что та действительно очень красива. Просто это не сразу было видно из-за грязи, перепачкавшей нежное личико. И у Ван в голове мгновенно родились самые разнообразные планы, связанные с этой сироткой. Например, ее можно продать в богатую бездетную семью. Или – когда подрастет немного – в веселый квартал к Хозяйке Люй. Девчонка, конечно, потребует расходов – придется хорошо кормить ее, чтоб не выглядела больной и худосочной, красиво одевать, чтоб привлекала взор, но зато потом все расходы окупятся сторицей!
– Вот что, почтенные соседи, – заговорила старуха Ван. – Я эту девочку нашла, я и возьму ее к себе. Сами говорите – это дар небес. Значит, мне дар. Живу я одиноко, и хоть нужда меня мучит, как карася в пересохшей луже, я лучше буду голодать, но совершу дело милосердия.
– Ах ты, пройдоха! – возмутился старик Жуй. Сроду ты не была добродетельна да милостива, а тут вдруг сразу святой решила заделаться! Сознавайся: небось хочешь дитя продать на потеху в веселый квартал?! Бесстыжая твоя душа!
– Побойся Небесной Канцелярии, старый охальник! – завопила на соседа старуха Ван. – Да я жизни не пожалею для этого дитяти, а ты винишь меня в том, к чему я не имею никакого отношения!
– Не ссорьтесь, соседи, – сказала вдова Сяо. Спросим у девочки: к кому она хочет пойти жить? Она хоть и немая, да зато по глазам видно – не глупая. Дорогое дитя, у кого бы ты хотела жить?
Фэйянь посмотрела на вдову Сяо и вдруг порывисто прижалась к ее груди.
– Вот все и решилось, – улыбнулся старик Жуй. Ничего, вдова Сяо. Я стану тебе помогать.
Старуха Ван едва не тряслась от злости. Добыча, на которую она поначалу и смотреть-то не хотела, теперь, оказавшись столь вожделенной, ускользала из рук.
– Знаем мы эту помощь, – злобно расхохоталась Ван. – Греть постель к вдовушке набиваешься, старый распутник? Никак, твой земляной червяк все еще мастак рыть ямки в красной глине?
– Тьфу на тебя, паскудная баба! – плюнул старый Жуй. – С тобой разговаривать – все равно что от дождя палкой отмахиваться. Идем работать, соседи, а то эта брехливая собака весь день нам покою не даст. А девочка пусть идет с тобой, вдова Сяо.
На том и порешили. Весь день принцесса провела с собирателями листьев в роще гинкго. Вдова Сяо и другие доброхоты делились с нею своими скудными припасами: кто соевого творога дал, кто жареной рыбы, кто – кусок копченого угря с солеными побегами бамбука... А вечером собиратели листьев вернулись в свою деревню. Фэйянь шла рядом с вдовой Сяо и крепко держалась за ее руку.
Девочка очень устала, да к тому же была переполнена новыми впечатлениями. Она увидела, что дорога может быть раскисшей и грязной, а не выложенной мрамором, как во дворцовых садах, а дома, в которых живут ее новые знакомцы, – убогими, старыми, некрасивыми... Но едва Фэйянь вспоминала о дворце своего отца, как безудержные слезы лились из ее глаз, а в груди с левой стороны болело так, что невозможно было и вздохнуть... Поэтому девочка заставила себя крепиться и ничего не вспоминать.
Дом вдовы Сяо был скромный, но очень опрятный. Когда вдова Сяо вместе с Фэйянь вошли во дворик, им навстречу выбежали трое ребятишек: мальчик и две девочки.
– Матушка! – воскликнул мальчик. – Кого это ты привела?
– Эту девочку мы нашли сегодня в священной роще гинкго, – сказала вдова Сяо. – Она будет жить с нами, будет вам сестрой.
– Фу, – скривился мальчик. – Теперь в доме будет еще больше девчоночьего писка!
За это он получил легкий подзатыльник от сестры той, что была выше его на две головы.
– Знакомься, дитя, – улыбнулась вдова Сяо. – Это моя старшая дочь, ее зовут Ин-эр. Вторую дочку зовут Юйнян, а сынка – он у меня младший – Хэде.
– А как зовут эту девочку? – спросила Ин-эр. Поглядела на Фэйянь, повторила: – Как тебя зовут?
– Эта девочка немая, – мягко сказала вдова Сяо детям. – Она не знает, где ее родители, где ее дом. И имени своего тоже назвать не может. Мы будем звать ее Мэй, что значит «святое дерево», ведь именно под святым деревом она и нашлась.
Отныне принцесса Фэйянь, наследница династии Тэн, стала простолюдинкой по имени Мэй, названой дочерью вдовы Сяо. Староста деревни выписал найденной девочке метрики, где она именовалась Мэй Сяо-эр, «удочеренный ребенок-найденыш».
В доме вдовы Сяо все трудились с утра и до позднего вечера. Вовсе не потому, что вдова Сяо была алчной или жестокой. Просто и она, и ее дети очень хорошо усвоили простую заповедь: «Не хочешь пускать нужду на порог – трудись». Ели не досыта, но и не впроголодь. Одевались бедно, но чисто. Старшая дочь пряла и ткала, шила, вышивала, – словом, мастерица на все руки. Она и маленькую Мэй научила шить и красиво вышивать. Средняя дочь помогала матери по хозяйству, прибиралась в доме, готовила еду. А шестилетний Хэде и вместе с ним Мэй носили в кувшинах воду с дальнего родника. Конечно, в деревне был колодец, но он принадлежал старосте, за воду из этого колодца приходилось платить, а у вдовы Сяо не бывало лишних денег. Мэй нравилось ходить к роднику, и даже кувшины с водой не казались ей такими уж тяжелыми. Во-первых, у родника всегда было красиво: летом цвели цветы, осенью осыпались золотые листья с гибискуса, а зимой кругом простиралось белоснежное царство. К тому же Хэде без конца веселил Мэй, корчил забавные рожицы, передразнивал старосту и старуху Ван. Мэй смеялась, но беззвучноТак прошло два года. Мэй подросла, ее нежная кожа посмуглела и огрубела от постоянной работы. Но личико у нее было удивительно красивым – как распустившийся лотос в тихой заводи. И еще у Мэй не росли ступни, они оставались такими же маленькими, как если бы ей бинтовали ножки и надевали вместо обуви особые футляры. Мэй, кстати, и не знала, что такое обувь. Все теплое время года она, как и остальные дети вдовы Сяо, бегала босиком... В доме вдовы Сяо приемная девочка была почти счастлива. Вдова относилась к ней как к родной, ее дети стали лучшими друзьями Мэй. И хоть на обед у них вместо рыбы все чаще появлялись грубые рисовые лепешки, одежда обносилась, а дом обветшал, все равно жизнь представлялась немой принцессе не такой уж и ужасной. Тем более что девочка почти забыла, что она – принцесса.
Говорят, возможное и невозможное, светлое и темное, радостное и печальное – как бусинки на одной нити, всегда рядом. Как ни крепилась вдова Сяо, но настали для нее черные дни. В наступившую зиму, чересчур холодную и лютую, заболела старшая дочка вдовы – трудолюбивая Ин-эр. Скромные сбережения почти целиком ушли на лекарства, но Ин-эр так и не удалось спасти. Она умерла в месяц Ледяной Богини, когда земля настолько промерзла, что на деревенском кладбище едва-едва смогли вырыть убогую могилу.
Одно горе ведет за собой пять других, как говорит пословица. Прошла зима, наступило время сева, но у вдовы не осталось зерна и семян – их пришлось съесть в голодную зиму. Теперь же всю семью и вовсе ожидал голод. Взяв с собой Мэй, вдова пошла к деревенскому старосте.
– Господин староста, – сказала вдова Сяо, трижды поклонившись до земли. – Молю вас о помощи. Зима была тяжелой и голодной для нашей семьи. Не ссудите ли вы мне рису и зерна для сева?
– Я благотворительностью не занимаюсь, – отрезал староста. – Плати денежки, и получишь все что угодно.
– Откуда же мне взять денег? – заплакала вдова Сяо. – Все они ушли на лечение и похороны Ин-эр, моей милой дочки.
– А это меня не касается. Если я буду всем даром раздавать рис, сам с чем останусь?
Тут вдова Сяо указала на Мэй:
– Господин староста, когда я взяла в дом это дитя, вся деревня обещала помогать мне, а теперь...
– У деревни и спрашивай! – грубо прервал женщину староста. – А я тут ни при чем! Ишь, сироткой еще прикрывается!
Так вдова Сяо и ушла ни с чем. Правда, соседи – старый Жуй и еще кое-кто – помогли ей, наскребли, кто сколько мог, посевного риса. Но дальше пришла новая беда – весна и лето выдались засушливыми, и во всей деревне случился неурожай. Люди впали в отчаяние и озлобились. Многие умирали от голода и болезней, только староста да старуха Ван жили припеваючи.
Однажды старуха Ван пришла в дом вдовы Сяо.
– Здравствуй, соседка! Вот, решила тебя навестить, узнать, как живешь.
– Благодарствую, – крепясь, ответила вдова. Нужда сломила ее здоровье, она исхудала и еле держалась на ногах. – Живу по милости Небесной Канцелярии, чего и вам желаю.
– А и врешь ты, соседка! – подленько засмеялась Ван. – Я-то вижу, что от голода и у тебя и у детей животики подвело. Скоро начнете землю есть, травы-то, как погляжу, на вашем дворе совсем не остаюсь, всю подобрали.
– То не ваша забота, соседка, что мы едим, – отозвалась вдова Сяо. – Грех вам зубоскалить, когда вся деревня нуждается и бедствует.
– До деревни мне дела нет, – отмахнулась старуха Ван. – А вот до тебя есть. Я тебе прямо, без обиняков скажу, соседка: хочешь своих детей на ноги поставить? Хочешь сама в довольстве жить?
– Кто ж не хочет, конечно, хочу, – вздохнула вдова
– Так продай мне сиротку Мэй. Я тебе за нее хорошие деньги заплачу. Пять слитков серебра! Ты не думай, я худого не замышляю. Просто мне становится трудно одной управляться по хозяйству, а Мэй станет мне помощницей. К тому же и все свое имущество я ей отпишу – после смерти.
Вдова Сяо побледнела:
– Как я могу продать родное дитя?!
Старуха засмеялась:
– Будет тебе! Мэй тебе вовсе не родная. Наоборот, она еще и в расход тебя вводит, твоих собственных детей объедает. Зачем тебе такая обуза? Продай! Пять слитков – хорошая цена.
– Лучше я умру с голоду, чем продам тебе Мэй, – отрезала вдова.
– Ты-то умрешь, – насмешливо протянула старая змея. – И детей своих сиротами оставишь. Что им тогда делать? Куда идти? Из вольных станут они рабами, пропадут у какого-нибудь богача на рисовых полях...
– Нет, нет, мои дети рабами не будут!
– Тогда продай мне Мэй. Ни в чем нужды знать не будешь.
... Надобно сказать, что этот разговор от первого до последнего слова слышала Мэй. Вначале она затряслась от ужаса: неужто матушка Сяо и впрямь ее продаст этой мерзкой старухе? А потом Мэй задумалась. Ее приемная мать живет почти в нищете, ее дети голодают, Мэй сама видела, как вчера Хэде выкопал земляного червяка и съел его... А если старуха Ван даст за нее, Мэй, много денег, тогда семья Сяо будет жить в достатке. Нельзя быть неблагодарной. Матушка Сяо помогала Мэй, теперь пришла пора Мэй отблагодарить ее.
Тут девочка услышала, как Сяо зовет ее.
Мэй вошла в комнатку, где сидели вдова и старуха Ван.
– Девочка моя, – вдова взглянула на Мэй заплаканными глазами. – Вот госпожа Ван хочет взять тебя к себе. У нее ты будешь служанкой...
– Что ты, Сяо! – притворно всплеснула руками хитрая Ван. – Девочка будет мне вместо внучки. Станет сытно есть, сладко спать! Послушай-ка меня, Мэй! Если ты перейдешь жить в мой дом, то твоя матушка Сяо и ее детки не будут ни в чем нуждаться. Согласна ты на это?
Мэй кивнула, хотя из глаз ее текли слезы. Она подошла к вдове и крепко обняла ее.
– Прости меня, милая Мэй, – прошептала несчастная женщина. – Но, может, и впрямь так будет лучше…
И вот Мэй стала жить в доме старухи Ван. Хитрая сводня честно расплатилась с вдовой, отдала ей за Мэй обещанные пять слитков серебра (правда, слитки были совсем маленькие). Ван не особенно нагружала Мэй работой, кормила ее сытно, а однажды, вынув из сундука несколько кусков шелка и камчи, велела девочке сшить платье. Мэй не знала, для чего старуха хочет нарядить ее в яркое новое платье, но через некоторое время все разъяснилось.
Под Новый год в дом старухи Ван пожаловала гостья. Это была женщина лет тридцати с красивым, властным и жестоким лицом. Она прибыла в лакированной повозке, запряженной холеными лошадьми; платье ее было роскошно, словно распустившийся весенний сад (так подумалось Мэй). Старуха Ван встретила гостью бесчисленными поклонами, усадила на самое почетное место, подала чаю, вина и столько снеди, что Мэй, которая потихоньку подглядывала за всем этим сквозь щели в стенах своей комнаты, удивилась: откуда у старухи такая щедрость?
Гостья и хозяйка выпили по две чарки вина, поговорили о погоде, о том, каким станет наступающий год, и тут гостья сказала:
– Что ж, Ван, не будем попусту терять время. Показывай свой товар.
– Сию минуту, госпожа! – воскликнула старуха Ван.
Мэй удивилась – какой товар может быть у старухи? Но тут Ван вошла в ее комнату и приказала:
– Немедленно умойся, причешись, как я тебя учила, и надень свое новое платье. Да не мешкай, иначе получишь оплеуху!
Мэй не боялась оплеухи, но лишний раз доводить старуху до ярости не хотела. Поэтому она быстро привела себя в порядок, надела платье и матерчатые туфельки, на которых сама вышила узор из летящих облаков.
– Идем, – схватила ее за руку Ван.
Они вошли в комнату, где сидела таинственная гостья, и Ван сказала:
– Вот она, госпожа. Согласитесь, девочка редкостной красоты. Настоящий бутончик лотоса!
Женщина внимательно оглядела Мэй с ног до головы.
– Как ее зовут? – спросила она у Ван.
– Мэй Сяо-эр, госпожа.
– Подойди ближе, Мэй. Почему ты не здороваешься со мной?
– Простите, госпожа, но эта девочка немая. Хотя все слышит и понимает, и представляется очень разумной.
– Немая? Это плохо. Значит, она не сможет петь, звонко хохотать и нежно стонать, когда это потребуется.
– Но зато у нее красивые пальчики, она сможет играть на музыкальных инструментах! – воскликнула Ван. Потом приподняла подол платья Мэй. – Взгляните, какие у нее крошечные ступни, госпожа! Как у высокородной, а ведь ей их сроду не бинтовали!
– Да, ножки изящные, – согласилась гостья. Затем бесцеремонно распахнула платье на Мэй, сбросила его и огладила нагую девочку ладонями, – Кожа довольно нежная, грудь будет небольшой, но изящной. В бедрах узковата, но рожать ей не придется, а узкое горлышко иному пьянице вожделенней широкой чарки...
При этих словах старуха Ван гнусно захихикала:
– Ваша правда, госпожа!
– Неплохо, неплохо. А как насчет волос? – Тут ужасная женщина вытащила шпильки из прически Мэй, и черные пышные волосы упали девочке на плечи, укутав ее, будто покрывалом. – Волосы просто чудесные. Таких роскошных волос нет ни у одной из моих дочурок.