— Я хотела бы, чтобы ты покинул наш дом, — неожиданно объявила Джиран, обращаясь к нему, словно он был разбойником, как предположил ее дед, и желая подтвердить это. Его бледное со щетиной лицо не выказало никаких признаков обиды. Он взглянул на нее с такой усталостью в глазах, что, казалось, едва мог держать их открытыми, и чашка стала выскальзывать из его руки. Он поймал ее и сел прямо.
— Мир, — пробормотал он, — мир всем вам.
Затем прислонил голову к камню и несколько раз моргнул.
— Женщина, — сказал он. — Женщина на серой лошади. Вы видели ее?
— Нет, — сказал строго дедушка. — Ничего подобного. Нет.
Глаза чужака уставились на сорванную дверь с таким неистовством, что Джиран проследила за его взглядом, словно ожидая увидеть эту женщину прямо здесь. Но был только дождь, и холодный ветер дул из открытого проема. Он обратил внимание на ту дверь, которая была на западной стене.
— Куда она ведет?
— В стойло, — сказал дед. И осторожно добавил: — Я думаю, что лошади будет лучше там.
Но чужак ничего не ответил. Его веки отяжелели. Он опустил голову на камни камина и кивнул с грустью, которая давила на него. А дед спокойно подобрал вожжи черной лошади, и гость не протестовал. Он повел ее через дверь, которую тетушка Джинал поспешила открыть. Животное поколебалось, поскольку встревоженные козы заблеяли внутри. Но теплое стойло пахло соломой, и конь прошел в темноту, а дед толкнул дверь и закрыл ее. Джинал опустилась на скамью в своем потревоженном доме и, сложив руки, сидела спокойно-напряженная. Чужак смотрел на нее встревоженным взглядом, и Джиран почувствовала вдруг жалость к своей тетке, которая обычно была смелее, чем сейчас. Прошло некоторое время. Голова чужака свесилась на грудь, его глаза закрылись. Джиран села рядом с ним, боясь пошевельнуться. Она поставила свою чашку в сторону, отметив, что Джинал поднялась и спокойно пересекла комнату. Дедушка, который был рядом с Джинал, прошел на середину комнаты и взглянул на чужака, и тут послышался скрип на лестнице. Джинал подошла к лестнице, взяла огромный нож, который они использовали для разделки туш, и спрятала его в складках своих юбок. Она вернулась к дедушке.
Опять что-то заскрипело. На ступеньках стояла Сил. Джиран не хотелось видеть ее здесь. Ее сердце заныло. Ужин камнем лежал в желудке. Они не были ровней королю-воину и не могли быть. И ее добрая сестра Сил, отяжеленная ребенком, — ей не следовало спускаться по лестнице. Джиран внезапно встала на колени и дотронулась до гостя. Его глаза в панике открылись, он схватил топор, который лежал поперек его колен. Она чувствовала, что в комнате все затихли, словно замороженные.
— Я извиняюсь, — сказала Джиран, удерживая его взгляд своим. — Раны… не хочешь ли ты, чтобы я полечила их?
Он на минуту смешался, его глаза заглянули ей за спину. Может быть, подумала она в ужасе, он увидел, что здесь происходит. Затем он в знак согласия кивнул головой и выпрямил раненую ногу, высвобождая ее из-под одеяла, так, что она могла видеть порез на коже штанов и глубоко разрезанную плоть. Он отстегнул от пояса кинжал с костяной рукояткой и разрезал кожу штанов еще больше, чтобы она могла добраться до раны. Джиран почувствовала приступ тошноты. Она взяла себя в руки, пересекла комнату и стала рыться на полках в поисках чистой ткани. Джинал подошла к ней и попыталась вырвать тряпку из ее рук.
— Позволь мне, — сказала Джиран.
— Замолчи, — ответила Джинал, впиваясь ногтями в запястье.
Джиран вывернулась и освободилась, окунула тряпку в чистую воду и подошла к чужаку. Ее руки дрожали, а глаза слезились, когда она начала работу. Но вскоре она пришла в себя. Она промыла рану, затем оторвала большой кусок материи и крепко перевязала ее, но так, чтобы не причинить ему боль. Она очень волновалась за своего деда, за Сил и за Джинал, которые смотрели, как она прикасалась к чужому мужчине. Когда она закончила, он положил свои руки на ее. У него были очень изящные длинные пальцы. Она и представить себе не могла таких рук у мужчины. На них были шрамы и множество всяких линий. Она подумала о мече, который выглядел так, будто им никогда не пользовались. Эти руки, может быть, убивали, но при этом имели прикосновение, похожее на руки ребенка. И глаза незнакомца были добрыми.
— Спасибо, — сказал он и не сделал никакого движения, чтобы отпустить ее. Его голова опять прислонилась к стене, а глаза начали закрываться. Затем они открылись. Он поборол приступ усталости. — Как твое имя? — спросил он.
Никому нельзя называть свое имя, потому что оно обладает магической силой. Но она побоялась не ответить.
— Майжа Джиран, дочь Эла, — сказала она и дерзнула спросить: — А как твое?
Он не ответил, и тревога закралась в ее сердце.
— Куда ты ехал? — спросила она. — Ты преследовал меня? Зачем?
— Чтобы выжить, — ответил он с таким простым отчаянием, что ее сердце замерло.
Затем он замер в изнеможении. Все ждали, когда он заснет, целый дом замер в ожидании: около пятидесяти женщин и один старик. Она подсела ближе к нему, прислонилась плечом, и положила его голову себе на плечо.
— Женщина, — слышала она его бормотание. — Меня преследует женщина.
У него была лихорадка. Она чувствовала, что лоб у него горячий, и слушала бормотание, которое было следствием той же безумной напряженности. Его голова соскользнула и прижалась к ее груди, а глаза закрылись. Она посмотрела поверх него, встретив только встревоженный взгляд Сил и больше ничей. Небольшая передышка — удобное время, чтобы с ним разделаться. Но он не сделал им ничего плохого. И такой бесславный конец — в доме, переполненном одними женщинами и детьми, от кухонного ножа. Она не хотела такого кошмара в крепости Бэрроу. Она не сможет продолжать жить, — сидеть у костра и шить, работать на кухне, выпекая хлеб, видеть своих детей, играющих около очага. Она всегда будет видеть кровь на этих камнях. Его горячее тело обжигало ее, его тяжесть придавила ей плечо. Все чувства в ней притупились, а безумные мечты на время испарились. Она видела, что и остальные потеряли интерес ко всему этому, просто сидели и ждали. Джиран помнила корону Анла и то, что преступила тот предел, у которого все человеческие существа должны останавливаться, нарушила все древние заклятья, и поэтому чужак так легко прошел мимо перьев над дверью, совершенно не ведая страха. Надо бы спросить об этом своего деда, но он был беспомощным. Вся его власть и магические чары разрушены. В первый раз она засомневалась в силе не только своего деда как священника, но и вообще всех священников. Ей удалось увидеть такую вещь, какую ее дед никогда вообще не видел. Она была там, где со времен королей не ступала нога человека. Неожиданно крепость показалась ей маленьким и незащищенным местом посреди окружающей дикости пустыни Хиюдж, местом, где над всем упорно властвовала иллюзия закона. Однако реальность была куда страшней — она тяжело давила и дышала у ее плеча. Они не должны уничтожить его в своем безумном стремлении к мнимой справедливости, веря в свою непогрешимость. Она начала волноваться, задавались ли они вопросом, кто он такой на самом деле, увидев перед собой уставшего и раненого беглеца. Они были слепы. Они не могли видеть его манеры, его древнее оружие, его высокую черную лошадь, которую не встретишь нигде в Хиюдже. Возможно, они просто не хотели ничего этого видеть, иначе должны были бы признать, насколько уязвимой была их безопасность. А может быть, он пришел, чтобы разрушить их мир, превратить укрепления Бэрроу в такие же руины, как и Чадрих, проехаться в последний раз по затопленному миру и еще раз подтвердить славу королей Хию, которые пытались властвовать надо всеми и потерпели поражение, так же, как до них полукровки из Шию. Она не отважилась будить его. Она сидела, онемевшая, пока гроза не затихла вдалеке и не потух в очаге огонь, и никто так и не отважился потревожить незваного гостя.
3
Снаружи послышалось какое-то движение, мягкие шаги по мощеной дороге. Джиран подняла голову, просыпаясь от полудремы; ее плечо онемело под тяжестью гостя. Вошла Зай, дрожащая и мокрая, толстая Зай, которая выбегала поправить сигнальный огонь. Ее губы посинели от холода, капли дождя стекали с ее юбок, и двигалась она так тихо, как только могла. Из тумана за ней пробирались другие. Они входили один за другим, вооруженные кухонными ножами и веслами, держа свое оружие наготове. Никто не разговаривал. Сердце Джиран сильно стучало. Ее губы пытались остановить их, ее кузенов, кузин и дядьев. Дядя Нарам был первым, кто направился к очагу. За ним последовал Лев, а за ним Фвар и Ингир. Неожиданно Сил поднялась со скамьи возле двери. Но Джинал была около нее и остановила ее руку, предупреждая, чтобы она молчала. Джиран бросила дикий взгляд на своего деда, который беспомощно стоял в проеме двери и смотрел на людей, вторгшихся со своим оружием. Возможно, и ее руки сжались, или был какой-то тревожный звук, которого она не расслышала. Но незнакомец неожиданно проснулся, и она закричала, почувствовав, как его руки толкают ее по направлению к толпе. В тот же самый момент он вскочил на ноги, опираясь на выступ очага, и они бросились к нему, переступая через Джиран, распростертую на полу. Фвар, который больше стремился схватить ее, чем врага, жестко сжал ей руку, валя с ног. Наверху заплакал ребенок, но быстро затих. Джиран, застыв от боли в объятиях Фвара, смотрела на незнакомца, который отскочил в угол. Его движения были быстрее взмаха птичьего крыла, она увидела лук в его руке. Одно движение — и огромный меч с плеча соскользнул ему на бедро. Он отстегнул ножны и готовился вытащить оружие. Они запаниковали и поспешили к нему всей толпой, но неожиданно ножны просвистели через комнату, и меж его рук мелькнула яркая вспышка в виде дуги, которая вдруг окрасилась кровью и отбросила людей назад в панике и ужасе. Он согнулся в своем углу, тяжело дыша, но свежие раны уже были на его врагах и никто не отважился броситься на него. Незнакомец двинулся, и Фвар отпрянул назад, выкручивая руку Джиран так больно, что она закричала. Сил тоже закричала. Незнакомец обошел комнату, подобрал упавшие ножны, не сводя взгляд с людей. И те отодвинулись еще дальше, никто не хотел еще раз напороться на его меч. Наверху слышались испуганные крики. И вдруг Джиран услышала за собой голос деда:
— Какова твоя воля? Скажи и ступай.
— Моя лошадь, — сказал он. — Ты, старик, принеси все мое снаряжение, все до единой мелочи, иначе я тебя убью.
Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он с огромным мечом в руках смотрел на людей. Никто из них не пошевелился. Только ее дед осторожно двинулся к двери стойла и открыл ее, повинуясь приказу гостя.
— Отпусти ее, — сказал незнакомец Фвару.
Фвар освободил Джиран, и она повернулась и плюнула ему в лицо, дрожа от ненависти. Фвар ничего не сделал, лишь глаза его уставились на чужака в молчаливом гневе. А она подошла к нему, никогда раньше не испытывая такой радости избавления от чего-то. Она отошла от Фвара и встала возле чужака, который мягко касался ее и который до сих пор не причинил ей никакого вреда. Она повернулась лицом ко всем своим жестоким и уродливым кузинам и кузенам, с их толстыми руками, доморощенными взглядами и отсутствием всякой смелости. Когда-то ее дед был совершенно другим. Но теперь он мог полагаться только на этих людей, которые мало чем отличались от бандитов. Джиран глубоко вздохнула, отбросила с лица слипшиеся волосы и с отвращением взглянула на Фвара, ожидая теперь его мести за испытанный им стыд. Стыд из-за нее, которую он уже считал своей собственностью. Она ненавидела его с силой, которая заставляла ее дрожать, и от которой перехватило дыхание, зная, насколько в действительности она беспомощна. Теперь она не была больше с ними. Незнакомец забрал часть ее, благодаря своей собственной гордости, потому что поступал так, как должен был поступать король. И сделал он это не потому, что она чем-то отличалась от своих кузин.
Он уронил свой лук, пуская в ход меч. Она наклонилась, медленно подобрала его, и он не возражал. Затем Джиран медленно прошла в другой угол и перерезала веревки, на которых висели колбасы и белые сыры. Джинал завизжала от ярости, разбудив ребенка наверху. Чтобы сдержать крик, она зажала рот костлявыми руками. Джиран собрала все вещи, валявшиеся на полу, и отдала гостю.
— Вот, — сказала она, складывая их на камне. — Возьми все, что хочешь.
Ее слова озлобили остальных. Дверь стойла открылась, дед Кельн ввел в заполненную людьми комнату, черную лошадь. Воин взял левой рукой поводья и поправил седло, проверяя упряжь, не переставая наблюдать за людьми.
— Я возьму одеяло, если ты не возражаешь, — спокойно сказал он Джиран. — Завяжи в него еду и привяжи сюда.
Она наклонилась и под свирепыми взглядами родственников свернула все в аккуратный сверток, перевязала веревкой от сыра и прикрепила сзади к седлу, как он просил ее. Она боялась лошади, но ей хотелось сделать для него хоть что-нибудь. Затем она отошла в сторону. Он тем временем закреплял упряжь и выводил лошадь через проем двери в туман, и никто не отважился остановить его. Он помедлил снаружи на мостовой, его фигура посерела в свете утра. Она видела, как он забрался в седло, повернулся, и туман поглотил его вместе со звуком копыт. Больше ничего от него не осталось. Джиран знала, что теперь ее ждет. Она дрожала, закрыв глаза, и вдруг ощутила в своей руке еще одну вещичку, оставшуюся от минувшей встречи, еще одно напоминание о древних волшебниках — нож с костяной рукояткой, такой, с которыми хоронили древних королей. Она взглянула на людей, истекающих кровью, от которых исходил дурной запах, такой, каким никогда не пах он, несмотря на то, что пришел из грязного потока и после долгой скачки. И ненависть была на их лицах, такая, с какой он никогда не смотрел на нее, несмотря на то, что был на грани смерти. Она оглянулась на побелевшее лицо Сил и совершенно безжизненное лицо Джинал. Любовь давно покинула их.
— Иди сюда, — сказал вдруг осмелевший Фвар и попытался дотянуться до нее рукой. Она махнула ножом по его лицу, распарывая плоть, и услышала крик, и увидела кровь, заливающую его рот. Затем она повернулась, расталкивая их. Увидела Сил, с маской ужаса, обезумевшего деда, заслонившего ее, чтобы защитить. Она сдержала свою руку и побежала через туман в холод и дымку. Шаль соскользнула с ее плеч, зацепившись за угол. Она поймала ее и продолжала бежать в сторону черных кустов, проступающих сквозь туман. Собаки лаяли как сумасшедшие. Она добежала до каменного убежища в западном углу крепости, и здесь соскользнула вниз, сжимая нож кровавыми пальцами, почти что изнемогая от рвоты. Ее желудок свело при воспоминании о лице Сил, перекошенном от ужаса. Глаза наполнились слезами. Она слышала крики перепуганных лягушек — голоса кузин, искавших ее. Затем ощутила, как горячие слезы побежали по ее лицу. Она снова вспомнила Сил, свою сестру, которая уже сделала выбор ради своего спасения и спасения своих детей. Сил никогда не смогла бы ее понять. Она была преданной женой Гира, который, не заботясь о ее чувствах, пытался облапать Джиран, напившись в праздник Средигодья. Гир получил тогда на память шрам, и Джиран все еще помнила о том кошмаре. А теперь Фвар. Она знала, что сильно поранила его. Он, конечно, не простит ей этого. Она сидела, дрожа в холодном белом тумане, и прижимала к груди маленький амулет в виде чайки, принадлежавший мертвому королю.
— Джиран!
Это был голос ее деда, сердитый и отчаянный. Даже ему она не смогла бы объяснить, что с ней произошло, почему она стала угрожать своим кузенам. Обречена на смерть, должно быть сказал бы он, во что и все другие всегда верили. Он сотворил бы над ней святые знаки и очистил бы дом, и обновил бы разбитые амулеты. Неожиданно она подумала, что все это не имело никакого смысла, эти заговоры и амулеты, хранящие от зла. Они жили своей собственной жизнью в тенях конца мира. И ее дети от Фвара или другого человека были бы детьми конца света. Возможно, они пытались бы продолжать жить так, не замечая, что море каждый день пожирает болота и подтачивает камни, на которых еще с трудом держится эта земля. Они жили бы в надежде с помощью золота купить годы, как они покупали сейчас пшеницу. Они мечтали бы о безопасности, вечном тепле и комфорте, так, словно жизнь их рассчитана на вечность и блаженство, и не видели бы никаких примет конца… Здесь не было мира. Короли Бэрроу унеслись из жизни как ветер в темноте, и мир завершился, наступает конец всего, но они не хотят этого видеть.
Вернуться к Фвару, чтобы провести с ним остаток жизни до последнего вздоха, или же до того момента, пока один из них не убьет другого — вот единственный выбор, который был перед ней. Она набрала полный рот воздуха и вдохнула его, уставясь в белую пустоту, и знала, что она теперь не вернется назад.
Джиран выбралась из укрытия и спокойно побрела сквозь туман. Слышался шум на берегу — люди искали ее лодку. Вскоре они нашли золото, оставленное ею в ночи, и стали кричать в порыве жадности в борьбе за богатство, которое она принесла. Она не сожалела о золоте, так как у нее не было больше желания владеть им или чем бы то ни было. Она спокойно прошла мимо двери стойла и незамеченная заглянула внутрь. Козы блеяли, птицы волновались на насесте, и ее сердце замерло, потому что она знала, что может быть, обнаружена в любую минуту. Но никакого движения в доме не было, все еще была слышна свалка у лодки, далекие разъяренные голоса. Лучшего шанса не будет. Она проскользнула внутрь, в стойло, и открыла ворота. Затем взяла уздечку, накинула на пони и стала выводить его наружу. Он пошел только после того, как она ее натянула. Маленький толстошеий пони, который носил поклажу и забавлял детей. Джиран взяла седло и закрепила на его спине.
Он почувствовал тепло ее тела; пришпорив его босыми пятками, она направила его вниз по холму. Вода утром стояла еще высоко, и копыта пони глубоко увязали в грязи, оставляя следы там, где солнце уже подсушило землю. Пони осторожно прокладывал себе дорогу к следующему сухому участку. Маленькое животное, взращенное в болотах, знало дорогу среди затопленных островков значительно лучше, чем ездовая лошадь странника-короля. Джиран погладила его шею, когда они спокойно добрались до следующего холма. Ее голые ноги были мокрыми до колен и окоченели от холода; пони склонил голову и вздохнул в возбуждении, чувствуя, что это необычный день в его жизни.