Карина Демина
Глава 1
Огонь и вправду оказался честной стихией.
Ненависть не вернулась, но и пустота, выжженная пламенем, не исчезла. Ийлэ ощущала ее дырой в груди, которую никто больше не видел. Эта дыра не мешала, нет, и порой Ийлэ вовсе забывала о ее существовании, но она… была.
Меж тем потянулись зимние дни.
Они походили друг на друга.
Вернулась кухарка, а с нею конюх и две женщины в черных вдовьих платках. Они скользили по дому призраками, оставляя после себя запах горя и камфоры. Ийлэ сторонилась людей.
А люди сторонились Ийлэ.
Она словно не существовала для них. И пускай, главное, что дом больше не мерз.
Камины.
И завтраки в гостиной, поскольку столовая слишком велика для троих. Нат и Нани, с которой он возится, будто бы с куклой. Райдо.
Ийлэ.
Игра в семью? Почему бы и нет.
В этой игре есть место книгам и клавесину. Руки Ийлэ неуклюжи, и игра получается неровной, но никто не обращает внимания.
Обеды.
Прогулки по двору.
Ужины… и долгие вечера.
— Расскажи, — Райдо устраивается на полу, рядом с Нани, которая подобному соседству лишь рада. Она моментально выпускает из рук погремушку и, пыхтя, вздыхая от натуги, пытается развернуться. Руки ее вязнут в толстой шкуре, но Нани упряма.
— О чем?
— Не знаю… о чем?нибудь. О городе…
Для него истории Ийлэ — сказка, и кажется, она сама начинает воспринимать их именно так. Легче становится.
На сказку нельзя затаить обиду.
Или злость.
Ей нельзя отомстить… и проклинать за обман бессмысленно, потому что сказка — это вымысел. И Ийлэ ложится на живот, руки спускает до самого пола, гладкого, вылизанного солнцем добела, дотепла.
— О городе… давным — давно…
Райдо фыркает, и Нани заходится смехом, до того ей радостно.
— Давным — давно, еще до войны… — и улыбка уходит из глаз Райдо. Жаль. Ей нравится смотреть, как он улыбается, пусть бы и радость эта иррациональна, но Ийлэ может себе позволить иррациональность. — В этом городе устраивали ярмарку. Ежегодную.
— Благотворительную?
— Конечно… мы собирали деньги для помощи сиротам… или старикам… или вдовам… мало ли… тогда, давным — давно, в мире всегда находились люди, которым нужна была помощь.
— Они и сейчас остались.
Ийлэ поморщилась: возможно и остались, но нельзя путать сказку с реальностью, от этого будет больно. А она больше не хочет боли…
— Мне ярмарки нравились, — Ийлэ проводит пальцем по доске, которая гладкая, но все равно неровная, и ей странно, что одно возможно сочетать с другим. — Я рисовала… тогда у меня получались милые акварели… розы в букете… и нарциссы тоже… а вот с гиацинтами не ладилось. Нет, все было очень точно, но выходили они какими?то ненастоящими, понимаешь? Безжизненными. А розы покупали хорошо… папа делал шкатулки, то есть, не совсем шкатулки, заготовки из дерева, крохотные, такие, которые на два кольца… и замочек с секретом… а мама украшала их раковинами и кусочками перламутра… всегда дюжину для ярмарки…
— А моя букеты из перьев делает, — признался Райдо. — Красивые.
И это тоже было неправильно. Нет, не то, что матушка его делает букеты из перьев, но сам факт, что у него где?то там, далеко, имеется мать. И что она участвует в ярмарках… и что сами эти ярмарки существуют с их кукольным театром, лавочниками и коробейниками, палатками, в которых можно увидеть какое?нибудь чудо, непременно рукотворное, но от того не менее волшебное…
— Мамины шкатулки всегда пользовались успехом, особенно, когда кто?то собирался сделать предложение… их продавали с аукциона, и все в городе знали, для кого… то есть, кто будет играть свадьбу и… и наверное, это ерунда?
— Наверное.
Райдо легко соглашаться.
Он рядом, на полу, перевернул Нани на спину и щекочет, а та дрыгает ногами, пыхтит, не то от возмущения, не то от восторга.
Весело.
Хорошо бы, чтобы ей всегда было весело…
— А в этом году ярмарка будет? — поинтересовался Райдо, позволяя Нани перевернуться?таки на живот.
— Не знаю. Наверное. Почему нет?
— Действительно, — он произнес это странно. — Почему нет?
…потому, что война закончена.
…и еще потому, что город ожил, ему тоже надо затянуть раны, притвориться, будто бы и не было ничего…
…потому что последний месяц зимы на излете, и пора ставить земляничный столб…
— Каждый год, за неделю до начала ярмарки, выбирают королеву… — Ийлэ гладила доску и жмурилась: солнце яркое, близкое такое. — На площади ставят зеленую палатку, а в ней — ящик. Он заперт на три замка и опечатан. В этот ящик каждый горожанин может бросить бумажку с именем девушки, которая достойна надеть корону…
— И ты…
— Нет, — Ийлэ покачала головой. — Меня выбирали, но…
— Но?
— Отец запретил.
— Почему?
— Понятия не имею… но это было странно… Райдо…
— Да? — он повернулся к ней, уставился… глаза — зеркала с темными зернами зрачков.
— Ничего, но… у тебя случалось, что вот ты живешь — живешь… все кажется таким обыкновенным, привычным… а потом оглядываешься и понимаешь, что ты многого не видел. Не замечал. Почему так?
— Не знаю.
— Он ведь никогда и ничего не запрещал просто так… он был хорошим…
— Верю.
— Очень хорошим… замечательным… и меня любил… и маму… а этот случай… ерунда же… титул этот… королева весны… зачем выбирать королеву, если весна почти закончилась? Но обычай… обычаи порой напрочь лишены смысла. А кроме титула положен венок из полевых цветов… его красивым плетут, но все одно это лишь венок. Из полевых цветов. И мантия шелковая… зеленого цвета… — Ийлэ вздохнула, вспоминая, как примеряла ее.
Не новая, не сказать, чтобы красивая, но такая желанная…
Мантию подшивали.
И обновляли.
И матушка подкалывала ее булавками, ворча, что Ийлэ могла бы подрасти еще немного, тогда бы и шить не пришлось.
— Он вошел и увидел меня в этой мантии… и побледнел даже… сорвал ее… бросил… он никогда не позволял себе вот так… и на маму накричал… она пыталась сказать, что эта мантия ничего не значит, что это все — не взаправду… а он…
Ийлэ замолчала, пытаясь понять, почему вспомнила именно этот эпизод.
— Он сказал, что я и в шутку не должна примерять на себя корону.
Райдо, нестарый ты пень!
Несказанно рад получить от тебя письмецо. Новости, как выражается моя дорогая супружница, преудивительные и прерадостные. Я охренительно счастливвый узнать, что ты не только не помер, но и не собираешься. Что до остального, то готов оказать тебе всяческое вспомоществление.
Читал твое письмецо и чухался, что лишайный. А сам знаешь, небось, что шкура моя и задница, которая чует неприятности, никогда не ошибались. Снова ты прав, дорогой командир, в том, что на этакое сокровище желающих найдется, и потому беречь его надобно. За сим шлю тебе людишек из тех, о ком имею надежное ручательство.
А по весне, глядишь, и сам наведаюсь, погостюю недельку — другую.
Твой старый товарищ.
P. S. На свадьбу?то позовешь, извращенец несчастный?
Сложив письмо, Райдо сунул его в нагрудный карман.
Люди.
Нет, людей среди них не было, разве что наполовину, а у старшего — не больше четверти чужой крови, и то, эта четверть скорее ощущается, нежели видна.
Высокий, едва ли не с Райдо ростом. Коренастый.
Недружелюбный.
Он озирается настороженно, словно ожидает подвоха и от Райдо, и от самого этого места, в котором ему придется остаться до весны, а то и дольше.
— Райдо, — Райдо протянул руку, и ноздри старшины дрогнули.
Чует болезнь?
Что им рассказали? Вряд ли многое и… и не хочется пускать чужаков на свою территорию, но и нельзя допустить, чтобы усадьба и дальше оставалась без защиты.
— Гарм, — ответили Райдо и руку пожали.
Крепко.
Ладонь сухая. Мизинца не хватает. И на шее Гарма характерный рубец виднеется, который он старается прикрыть, платочек вон повязал желтенький веселенький.
— Нам сказали, что есть работа, — Гарм говорил медленно, неторопливо, каждое слово пережевывая массивными челюстями.
— Есть, — согласился Райдо.
— До весны?
— Пока да… а там посмотрим. Идти некуда?
Гарм пожал плечами.
Значит, и вправду некуда.
Пенсия? Или просто увольнение? Война окончена, и в армии отпала надобность, во всяком случае, в той, в прежней, куда брали всех. Кто останется?
Тот, за кем стоит род.
Или тот, кто удобен. А этот, сразу видно, своенравный. И наверняка, многим успел дорогу перейти. С ним и десяток.
Идти им и вправду некуда, они не умеют жить вне системы. Но так даже лучше.
— Задача простая. Охранять поместье и всех, кто в нем живет, — Райдо повернулся к дому.
Альва наверняка следит.
И не обрадуется.
Поймет, конечно, что охрана нужна, но все одно не обрадуется. Сбежит на чердак? Или сразу в башню? После того вечера она стала еще более тихой, задумчивой, чем прежде. Не женщина — тень бессловесная.
Гарм молча ждал продолжения.
— Поселитесь в доме. Сами выберете, где именно, места здесь хватает. Сегодня обустраивайтесь, а завтра… завтра съездим в город. Надо проведать старых… знакомых. И еще. Альва моя. Надеюсь, недопонимания не будет?
— Не будет.
— И твои люди…
— Будут вести себя правильно.
— Хорошо…
Ийлэ и вправду спряталась на чердаке, естественно, утащила за собой корзину.
— Не бойся, — Райдо сел рядом, оперся на теплую трубу. — Нам нужна защита, ты же понимаешь.
— Да.
— И за них поручился мой приятель… совершенно безголовая личность, но параноик. Ему всюду мерещатся заговоры, поэтому каждого знакомого он проверяет… и этих вот проверил… если сказал, что надежны, значит, так тому и быть.
— Да.
— Не веришь?
Отвернулась.
Не верит. Точнее думает, что надежны они исключительно для Райдо.
— Тебе будет неприятно видеть их?
— Да, — хотя бы не лжет.
— Потому что они…
— Да.
— Но и я, и Нат — тоже не люди… и не альвы.
— Я знаю. Я… к вам привыкла, — она все?таки подняла взгляд. — Мне опять страшно. Почему, Райдо? Я точно знаю, что ты не допустишь, чтобы со мной… чтобы меня…
— Обидели.
— Да… я ведь нужна тебе.
— Ты сама не представляешь, насколько нужна, — Райдо убрал темную прядку. Волосы у нее отрастали и быстро, темные, гладкие, пахнущие все тем же предзимним лесом, который полусонный, далекий и сказочный. И запах этот дурманил.
Наверное, он похож на безумца.
А может, действительно безумен? В конце концов, почему и нет? Ведь если миру позволено было сойти с ума, то и с Райдо станется.
— Я… я все равно боюсь, — она не отодвинулась, но напротив, оперлась о его плечо. — Я представлю, как выйду, а там… они… кто?то… и не могу.
— Они к тебе не приблизятся, обещаю. Это просто охрана. Защита…
Не для нее.
Она замолчала, просто сидела, положив руку на край корзины, разглядывая лицо спящей малышки.
На — ни…
— Мне все равно придется выйти, да?
— Да, — согласился Райдо.
— Сегодня?
— Хорошо бы.
— А… а если завтра? Я свыкнусь… мне нужно немного времени… сегодня я здесь побуду…
— Здесь холодно.
— Ты не позволишь остаться?
— Не позволю. Страх… это нормально… мы с ним справимся.
— Мы? — удивление у нее яркое, незамутненное.
— Конечно, мы… ты и я… сейчас дашь мне руку. Ведь дашь?
Протянула узкую ледяную ладонь.
— Вот так… видишь, ты уже здесь замерзла и не надо спорить, — Райдо подул на белые пальцы.
…а пальцы пахли…
…нет, не лесом, разве что самую малость, скорее водой. Хрустальный аромат родника, что пробился сквозь камень… и еще озера, из тех, что открываются на болотах, синие, бездонные… солнцем немного, прогревшим воду.
— Мы встанем… — он поднялся и потянул Ийлэ за собой. И та подчинилась. — И пойдем… вот так… корзину мне дай. Вообще надо сообразить что?то… не дело это — ребенка в корзине таскать.
— Почему?
— Потому что, — Райдо и сам не знал, почему именно, но, в конце концов, у него какой?никакой опыт в общении с младенцами имелся.
У него племянники.
И братца младшего он помнит…
…и вообще, он точно знает, что младенцев в корзинах носить не принято, тем более, что этот конкретный младенец растет, и скоро корзина станет слишком мала для него.
— Мы завтра в город съездим…
— Мы? — она остановилась и руку почти убрала.
— Мы, — подтвердил Райдо. — Ты и я. Ната возьмем, а то он скоро сбежит. Молчит, зараза такая, но я же вижу, что о девчонке своей беспокоится. Охрану возьмем…
— Зачем?
— Охрану?
— В город ехать.
— О! — Райдо не отказал себе в удовольствии поцеловать ладошку альвы. — Ты не представляешь себе, сколько всего нам в городе нужно…
Нахмурилась.
— Во — первых, одежда… посмотри на себя! Ты похожа… вот не знаю, на кого ты похожа…
— На альву.
— Нет, на альву, конечно, тоже, но на бродячую альву…
— А я и есть бродячая.
Райдо хмыкнул: вот упрямое создание, но лучше пусть спорит, чем боится.
— Ты домашняя альва, — мягко возразил он. — Моя. И я ведь обещал, что буду заботиться о тебе. Обещал?
Кивнула.
— Вот. Завтра и начнем. Купим тебе нормальной одежды… и не только одежды. Тебе ведь гребень для волос нужен. Шампунь. Мыло… не спорь, я точно знаю, что женщины кучу всякой ерунды используют… моей матушке это добро ящиками доставляют…
— Я не…
— К счастью, да, ты не моя матушка, — Райдо прижал к губам альвы палец. — Но тебе ведь тоже надо… Ийлэ, я хочу, чтобы тебе здесь было уютно. Не на чердаке, в доме. Ты, конечно, упрямая, как ослица…
— Я не…
— Упрямая, — он вновь прижал палец. — Но не ослица, согласен. Во — вторых, не ты одна в доме живешь. Нат вон растет… дорастает, точнее, рубашки уже трещат… и мне бы кое — чего глянуть надобно… в — третьих, Броннуин…
— Нани.
— …тоже требуется много чего… пеленки — распашонки… соска… игрушки какие?нибудь… и колыбелька… и вообще я в этом не очень?то разбираюсь, поэтому сама посмотришь.
— Мне не будут там рады.
— А мне плевать на их радость, — Райдо провел пальцем по щеке.
Не отстранилась.
Не заметила даже прикосновения, а если и заметила, то, верно, не сочла его неприятным…
— По городу прогуляемся. На почту заглянем, повесим объявление, что прислуга нужна, а то этакими темпами дом к весне так грязью зарастет, что не отмоем.
— Сюда не захотят идти…
— Захотят, Ийлэ.
— Ты не понимаешь…
— Я понимаю, — он поставил корзину на пол и сам присел, заглянул в зеленющие, неправдоподобно яркие глаза. — Я понимаю, что дом этот считают едва ли не проклятым. И что вас ненавидели, не именно вас, но альвов… я понимаю, что ненавидят и нас, просто на всякий случай… войну начали мы, а пострадали люди. Но еще я понимаю, что война окончена. Нет, послушай, пожалуйста… я это сказал не к тому, что многие проникнутся идеями мира и любви к ближнему. Не проникнутся, я не настолько наивен. Но людям нужна работа… а я готов ее дать…
Молчит.
Не верит?
Почему?то обидно оттого, что она все еще не верит. И конечно, Райдо понимает: ей нужно время, бездна времени, чтобы оттаять хоть немного… она уже оттаяла.
И не замирает, когда видит его.
Не следит, за каждым движением, за каждым выдохом, пытаясь уловить момент, когда он занесет руку. А когда заносит, не для удара, но просто забывшись, что она рядом, то не сжимается больше в комок. И наверное, уже этому он должен радоваться.
Радуется.
И этому… и ее рассказам… и тому, что она все?таки доверяет, хоть немного, но доверяет, если говорит о прошлой своей жизни. Вот только радость получается горькой.
Но Райдо с горечью справится.
Справился.
— Опять же, прогуляемся… заглянем к шерифу… вдруг да выяснил он чего интересного.
— Ты… не отступишь?
— Нет, — он взял корзину и руку протянул, сам нашел ладонь ее, все еще холодную и наверняка пахнущую сладко, водой, — идем… к слову, я тебе не говорил, нет? Мне отписались из конторы. Они своего специалиста по сейфам отправили, вот завтра его и заберем…