— В таком случае, — холодно сказал его собеседник, — мне кажется, было бы лучше, если бы вы родились слепым.
— Я сказал вам все, что мог, сэр! — По опять потянулся к стакану. — У вас есть ко мне еще что-нибудь?
— Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд — это все, что я могу вынести. — Эшер потушил сигару в чернильнице писателя. Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на собеседника, не донеся стакан до рта.
Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. — Возьмите еще одну бутылку, мистер По, — сказал он. — Похоже, вы черпаете оттуда вдохновение. — Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.
— Я… желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, — сказал По.
— И пусть ваша судьба вас не минует. — Эшер прикоснулся кончиком трости к краю цилиндра и вышел из бара. — Отель «Де Пейзер», — приказал он промокшему кучеру, усевшись в карету.
Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он остался доволен прошедшим днем. Его любопытство в отношении Эдгара По было удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о семье Эшер; его рассказ — простая фантазия, слишком близкая к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в гробу, и все забудут рассказ, который он написал, как и другие, столь же малозначительные литературные эксперименты. И на этом все закончится.
Дождь барабанил по верху кареты. Эшер прикрыл глаза, его руки сжимали трость.
«О, — думал он, — если бы Эдгар По знал всю историю! Если бы он понимал истинную природу безумия моего брата Родерика!»
Но Родерик всегда был слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность их отца, инстинкт самосохранения, передающийся из поколения в поколение в древнем валлийском роду Эшеров. «Эшер ходит, где пожелает, — размышлял он, — и берет, что захочет».
Имя Эшеров будет воткано в гобелен грядущего. Хадсон Эшер верил в это. И да поможет Бог тем, кто встанет на их пути.
Повозка грохотала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.
II
— Отель «Де Пейзер», пожалуйста, — сказал высокий блондин в коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестидесятой Ист-стрит менее чем в трех кварталах от Центрального парка.
— Э-э? — Таксист нахмурился. — Где это?
— Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.
— Я довезу вас туда. — Он завел мотор такси, нажал на гудок и влился в дневной поток машин, выругавшись, когда чуть не столкнулся с разворачивавшимся автомобилем.
Таксист поехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море легковушек, грузовиков и автобусов.
Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел галстука. Он обнаружил, что руки дрожат. Звуки с улицы отдавались в его мозгу подобно грохоту отбойного молотка, и он пожалел, что мало выпил в «Ля Кокотт», французском ресторанчике, где только что позавтракал. Еще одна порция бурбона смягчила бы удары в голове. Но все будет в порядке. Он живуч и сможет достойно встретить плохие новости, которые ему только что сообщили.
Резкий гудок грузовика, раздавшийся сзади, чуть не доконал пассажира. В мозгу запульсировала острая боль, словно вся голова превратилась в ноющий зуб. Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на водителя, на крошечный скелетик, болтающийся у того в левом ухе. Скелет прыгал вверх и вниз, реагируя на тряску автомобиля.
«Мне становится хуже», — подумал пассажир.
— Вы профессионал, Рикс, — сказала ему Джоан Рутерфорд менее часа назад в «Ля Кокотт». — И это не конец света. — Эта крепкого телосложения крашеная брюнетка была заядлой курильщицей, не вынимавшей изо рта мундштук из слоновой кости. Один из лучших литературных агентов, Джоан работала с тремя его предыдущими романами ужасов и сейчас сообщила жестокую правду по поводу четвертого творения. — Я не вижу у «Бедлама» какого-либо будущего, по крайней мере в теперешней редакции. Роман слишком дискретен, перегружен персонажами, и чертовски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь «Стратфорд-хаузу», Рикс, и он не прочь издавать ваши книги, но не эту.
— Что вы мне предлагаете? Выбросить рукопись в мусорный ящик, после того как я потратил на нее больше шестнадцати месяцев? В этом проклятом романе почти шестьсот страниц! — Он заметил в своем голосе просительные интонации и сделал паузу, пытаясь справиться с собой. — Я переписывал его четыре раза!
— «Бедлам» не лучшее ваше творение, Рикс. — Джоан Рутерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал, что его прошиб пот. — У вас герои словно сделаны из дерева. Какой-то маленький, обладающий сверхъестественным восприятием слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде, сумасшедший доктор, режущий людей на куски в подвале собственного дома. Я до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.
Съеденная пища опилками лежала на дне желудка. Шестнадцать месяцев. Четыре мучительные переделки. Его последняя книга, средненький бестселлер «Огненные пальцы», была издана «Стратфорд-хаузом» три года назад. Полученные за него деньги давно кончились. Дела с киношниками тоже заглохли. Железная рука нужды взяла за горло, и Риксу начали сниться кошмары, в которых отец с удовлетворением заявлял, что он рожден неудачником.
— Хорошо. — Рикс уставился в свой бурбон. — Что теперь прикажете мне делать?
— Отложите «Бедлам» и начинайте новую книгу.
— Легко сказать.
— Да перестаньте! — Джоан ткнула сигаретой в керамическую пепельницу. — Вы уже не маленький, вы сможете!
Когда профессионал сталкивается с проблемами, он отступает и начинает сначала.
Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было тоскливо, как на кладбище. За три года, прошедших после публикации его бестселлера, он пытался написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою идею, которая, впрочем, не прошла, но все замыслы рассыпались, словно карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет над продолжением «Огненных пальцев», Рикс осознал, что дела совсем плохи. Идея «Бедлама» пришла к нему ночью, когда он видел кошмарный сон, где смешались темные коридоры, искаженные лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину романа, Рикс понял, что и эта идея расползлась, подобно ветхой ткани. Но отказаться от нее после стольких трудов! Выбросить из головы все сцены, как мишуру, перерезать пуповину, связывавшую персонажи с его воображением, и дать им умереть! Джоан Рутерфорд посоветовала ему начать другую книгу, словно это так же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда не сможет закончить новый роман. Он чувствовал, что выжат как лимон этими бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты. Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые, — такие, как боязнь успеха, провала, риска. В охватившем его смятении он слышал и издевательский смех отца.
— Почему бы вам не попробовать писать рассказы? — поинтересовалась Джоан и попросила счет. — Я могла бы разместить что-нибудь в «Плейбое» или «Пентхаузе». И как вы знаете, я много раз говорила, что использование вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.
— Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж — удачный псевдоним.
— Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс? Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает в жанре ужасов.
— Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.
— Неужели вам безразлична ваша карьера? — резко спросила Джоан. — Если хотите быть писателем, вы должны писать. — Она достала кредитную карточку «American Express» и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно не видела. — Вы плохо позавтракали. Похоже, похудели со времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?
— Да, все в порядке, — соврал он.
Оплатив счет, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином. Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.
«Еще один глоток. Допью, и пора уходить».
Неподалеку от Вашингтон-сквер шофер сказал:
— Вот черт, гляди-ка!
Посреди 5-й авеню какой-то маньяк играл на скрипке.
Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло чувство, будто по его позвоночнику провели скребком.
Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами, продолжал терзать инструмент, застопорив движение на перекрестке.
— Эй, чудила! — закричал водитель из окна. — Уйди с дороги, милок! — Он ударил по клаксону и нажал на газ.
Машина рванулась вперед, едва не задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.
Другая машина внезапно выскочила на перекресток и, намереваясь объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Еще один автомобиль, с орущим итальянцем за рулем, пытаясь избежать столкновения со скрипачом, задел левое переднее крыло их автомобиля.
Оба водителя выскочили и принялись кричать друг на друга, а также на скрипача. Рикс сидел окаменев, его нервы вибрировали. Голова трещала невыносимо; крики шоферов, гудки машин и нытье скрипки рождали настоящую симфонию боли. Он сжимал кулаки так, что ногти вонзились в ладони, и повторял: «Все будет в порядке. Нужно только сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять…»
Легкий удар, а затем звук, напоминавший шипение жира на сковородке, снова удар и снова шипение. Звуки участились.
Лишь через некоторое время Рикс понял, что это такое.
Дождь.
Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.
Рикс был уже весь в холодном липком поту.
— Чокнутый старикашка! — орал итальянец на продолжавшего играть скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших на перекрестке. — Эй, ты!
Тебе говорю!
— Кто заплатит за ремонт моей машины? — спросил водитель Рикса у другого шофера. — Ты ударил мое такси, давай выкладывай деньги!
Стук дождя по крыше напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок точно булавками пронзал барабанные перепонки. Сердце бешено колотилось, и он понял, что если останется здесь, то сойдет с ума. За барабанным боем дождя он расслышал еще один звук — гулкий низкий стук, который становился все громче и громче. Рикс зажал уши, на глазах от боли выступили слезы, но этот стук отдавался в голове, словно кто-то бил молотком по макушке. Хор автомобильных гудков казался градом палочных ударов. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой резанула по натянутым нервам. Рикс осознал, что глухой стук был биением его сердца, и паника едва не поглотила его сознание.
Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к тротуару.
— Эй! — Крик водителя вонзился в шею Рикса, словно стальной коготь. — А как насчет платы за проезд?
Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт шагам. Капли дождя били по навесу над тротуаром, словно артиллерийские снаряды. Он поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпав содержимое. Перед глазами закружилась черная пыль, и тусклый серый свет внезапно сделался таким ярким, что Рикс вынужден был сощуриться.
Невзрачные дома ослепительно сияли, влажный серый тротуар блестел, как зеркало. Он попытался встать и поскользнулся на мусоре, ослепленный сводящим с ума многоцветием автомобилей, вывесок, одежды. Оранжевый рисунок на боку городского автобуса изумил его. Пестрый зонтик прохожего, казалось, испускал лазерные лучи боли. Электрическая надпись на углу выжигала глаза. А когда благонамеренный пешеход попытался помочь Риксу встать, он с криком вырвался — прикосновение руки обожгло сквозь твидовый костюм.
Тихая комната — он должен попасть в Тихую комнату.
Атакуемый со всех сторон светом и шумом, Рикс пробирался вперед, как затравленный зверь. Он чувствовал тепло человеческих тел, словно вокруг были ходячие факелы.
К оглушительному стуку его собственного сердца добавлялось биение их сердец. Вселенная человеческих сердец, бьющихся в разных ритмах, с разной интенсивностью. Когда он вскрикивал, его голос повторялся в голове снова и снова — ни дать ни взять шальное эхо, записанное на магнитофон. Он бежал по улице, а желтые, красные, зеленые, голубые тени кружились рядом и хватали за пятки. Споткнувшись о бордюр, Рикс порвал рукав и ободрал колено, и когда смутно различимая сверкающая фигура с оглушительно бьющимся сердцем остановилась возле него, он закричал, чтобы к нему не прикасались.
Дождь усилился, капли колотили по асфальту рядом с ним с таким грохотом, словно падали булыжники, выпущенные из катапульты. Каждая капля, попавшая ему на лицо, волосы или руки, жгла кожу, словно кислота. Ему не оставалось ничего другого, кроме как бежать к спасительному месту в отеле «Де Пейзер».
В конце концов в белом сиянии пульсирующего неба показался готический шпиль отеля. Его окна сверкали отраженными огнями, а видавший виды красный навес над входом со стороны Грин-стрит просто кричал. Когда он перебегал улицу, скрип тормозов вызвал новую волну боли, но Рикс боялся замедлить бег. Зажимая уши, он влетел во вращающиеся двери отеля и пересек длинный холл, покрытый аляповатым красным ковром с вытканными золотыми кругами. Не обращая ни на кого внимания, Рикс жал снова и снова кнопку вызова единственного лифта. Каждый раз соприкосновение пальца с пластиком причиняло ему боль. Он слышал, как высоко вверху шумят механизмы. Когда лифт подошел, Рикс заскочил внутрь и захлопнул дверь, не дав никому войти, и нажал кнопку восьмого, самого верхнего этажа.
Лифт поднимался мучительно медленно. Рикс при этом слышал шум воды в трубах, телешоу и радиошоу, рок-музыку, диско; прошедшие через толстые стены человеческие голоса напоминали ему разговоры в ночных кошмарах, понять которые невозможно. Он сидел, скорчившись в углу, с плотно закрытыми глазами, зажав голову между коленями.
Дверь открылась, и Рикс побежал к своей комнате в конце тускло освещенного коридора, лихорадочно нашаривая ключ.
Он ворвался в номер, окно которого, к счастью зашторенное, выходило на Грин-стрит. Свет, просачивающийся сквозь дешевую ткань, был болезненно ярким. Рикс достал из кармана старинный медный ключ, с годами слегка позеленевший.
Вставил его в замок белой двери рядом с ванной, повернул и распахнул тяжелую, обитую резиной дверь, ведущую в особую Тихую комнату без окон.
С непроизвольным воплем облегчения Рикс занес ногу, чтобы переступить порог.
Но внезапно перед ним в дверном проеме возник скелет с кровоточащими глазницами, преграждая путь. Костлявые руки тянулись к Риксу, и тот, шатаясь, отступил. Он в панике подумал, что Страшила все-таки отыскал его.
В номере раздался взрыв знакомого смеха. Рикс, дрожа и обливаясь потом, упал на колени и, глянув вверх, увидел лицо своего брата Буна.
III
Бун ухмылялся. Длинные белые зубы и крупные черты лица придавали ему вид хищного животного.
— Я подловил тебя, Рикси! — сказал он грубым и громким голосом, от которого того забила дрожь. Бун начал было опять хохотать, но тут заметил, что у младшего брата приступ, и улыбка на его лице застыла. — Рикс? Ты… С тобой все в порядке?
— Нет, — прошептал Рикс, оседая на пол на пороге Тихой комнаты. Дешевый пластиковый скелет в человеческий рост висел на крюке перед дверью. — Помоги… У меня не было времени добраться до тихого места…