Речь Маликосы журчит и журчит, мысли плывут и плывут, зал расплывается-расплывается-расплывается…
Надо сказать, что зал для благородных отличался от общего всего лишь наличием скатертей на столах, цветами в вазочках и стульями вместо лавок. В «белом» стены украшали картины, в основном аппетитные натюрморты кистей неизвестных художников. Амтор особо не заморачивался запоминанием имен тех, кто с ним расплачивался таким способом за ночлег и обед. Мало того, если надо, так он краски, рамы и холсты великодушно предоставлял из своих запасов. Зачем в трактире эти специфические товары? Так, именно для этого. Чтобы голодные художники имели возможность расплатиться той работой, которую знают лучше всего. Не дрова же им таскать. Художник — существо особое. Как правило, физически не шибко развитое и к жизни не очень приспособленное. Хуже только поэты, да музыканты. Но их шедевры не запишешь и на стенку не повесишь. Поэтов, конечно, можно повесить… э-э-э… имеется ввиду, записать на бумагу текст и повесить, только кто ж читать-то будет?
В остальном оба помещения мало чем отличались. Иной аристократ, замученный дорогой, имея печальный опыт кормежки и постоя в других подобных заведениях, порой даже не сомневался, что общий зал как раз и предназначен для благородных.
— Так, ты поедешь со мной в столицу? — закончила вопросом свой рассказ девушка.
— Что? — очнулся я, по-видимому, как раз вовремя.
— Опять спиш-ш-шь и меня не слушаеш-ш-шь?! — змеей подколодной зашипела Маликоса.
— Я не сплю! Не сплю! — постарался я поскорее затушить костер ее ярости. — Я только не знаю правильно ли я понял, что ты сказала?
— Я сказала! Деревенщина неотесанная! Что предлагаю тебе работу в столице!!! Понял?
— Какую работу?
— Я тебе битый час об этом рассказываю, а ты, как всегда, все проспал! Работу моего личного повара предлагаю!
— А-а-а… — без энтузиазма протянул я.
— Нет! Ну вы посмотрите на него! Ему предлагают вырваться из этого захолустья! Переехать в столицу, город огромных возможностей! А он только «а-а-а-а»… Ты поедешь?
— Не-а, — лениво ответил я.
— Почему?
— Потому, что лень.
— Тьфу! — эмоционально, демонстративно, но совсем не аристократично взорвалась девушка. — Потомучтолень-потомучтолень! У тебя всегда на все один ответ! Ты свою жирную задницу собираешься когда-нибудь оторвать от лавки и посмотреть мир?! Тебе выпадает уникальный шанс уехать со мной в столицу, узнать много нового и интересного, познакомиться с людьми, полюбоваться архитектурными шедеврами… а ты?!
— И чего я там увижу кроме все той же кухни, котлов, сковородок и очагов? Ну разве что очаги будут теми самыми архитектурными шедеврами. А новыми людьми — конюх, да кухарка. Тоже, небось, из нашей деревни. Лоптера и Нашку берешь?
— Ну да. Их. Послушай, Бер, если ты и дальше будешь спать на ходу, тогда, конечно, ничего не увидишь… Ну почему?! — с нескрываемой болью сказала девушка. — Почему, Бер, после той злосчастной конфеты ты так и не проснулся по настоящему. Я же помню, какой ты был. Как мы с тобой носились, шалили, играли… Что она с тобой сделала?! Что?! Дедушка Самсур так и не нашел в тебе никаких нарушений, а ты все время прямо спишь на ходу. А уж ленивый стал — вдесятером не подымешь. Стоит оставить на минутку, как ты уже где-то прикорнул. Вот и сейчас. При слове «поедем» кривишься будто тебя на каторгу ссылают, а не в столицу, куда мечтают попасть очень многие, да не каждый барон может себе позволить. Бер, проснись!!
Девушка, схватив один из птифуров, метнула его прямо мне в лоб, ничуть не сомневаясь в способностях своего собеседника. И правда. Неуклюжий толстяк мгновенным движением перехватил снаряд на подлете и тут же переправил себе в рот.
— Спасибо. С земляникой. Нравится.
— Прекрати, наконец, жрать!!! — не выдержала девушка. — Я! Еду! В Академию магии!!! Слуш-шай меня внимательно…
— Да, — перебил я.
— Что, «да»? — оторопела Маликоса.
— Я еду с тобой.
— Почему?
— Потому, что лень.
— Так! Я совсем запуталась. То ты не едешь потому, что тебе лень ехать, то едешь потому, что опять же лень. Что тебе лень? Я не понимаю!
— Лень с тобой спорить, — ответил я серьезно. — Когда ты так говоришь: «Слушай меня внимательно», — я знаю, ты душу на изнанку вывернешь, а своего добьешься. Так, чего зазря воду в ступе толочь?
Глава 2
Дорога в столицу нашего королевства, Галдор, была… ухабистой.
Еда в трактирах… мда… съедобной.
Природа… а не помню я природу. Деревья, травка, речки и озера, кустики… Последние изучил лучше всего. Понятно почему. Да и ничего особенного. В наших краях таких тоже полно.
Животные… с дрожью в голосе возчики говорили про каких-то монстров, выпершихся на нас, и, большей частью, не сумевших впереться обратно. Порубали, разделали, ценные части покидали в алхимический мешок, чтоб не подпортились, да и поехали себе дальше.
Люди… вроде пару раз на наш караван кто-то нападал. Наверное, люди. Или не только? Тогда гнать в шею владыку этих мест. За порядком не смотрит, мошну на роскошь, да гулянки экономит… Уа-оу-ао-уфа (что-то я раззевался). Наплевать! Не мое дело. Лень думать о всякой ерунде. С нападениями быстро разбирался наш эскорт. Двадцать качественно обученных гвардейцев графа В'Алори — это вам не наемники или землепашцы, поменявшие косу на топор и решившие, что теперь они жуть какие страшные воины. Я даже не просыпался под вопли служанки, с которой ехал в одном рыдване. Граф не поскупился и даже для слуг дочери выделил крытые экипажи.
Чего так мало помню? Так, спал же. Всю дорогу. Благо не требовалось ни биваков разбивать, ни готовить, ни котлы мыть. На привалах питались продуктами прихваченными в попутных трактирах. С меня требовалось разве что копченое мясо нарезать, зеленью приукрасить да напитки по графинчикам разлить. Сревировкой стола занималась Нашка, она же и мыла посуду. А чего той посуды? Пара блюд да бокалов.
Смутно помню город. Для любопытства одним глазом посмотрел по сторонам. Ничего интересного.
Сначала, как и рассказывали, по обочинам долго тянулись грязные халупы, меж которыми просматривался обычный сельский пейзаж с ухабистыми грунтовыми дорогами, скорее зазорами между домами, свиньями в лужах, утками и курами, вышагивающими по грязи в поисках съестного. Приусадебных участков и заборов не было нигде. Этим и отличался город от деревни. Зато местные оборванцы, с энтузиазмом и даже ожесточением плюющие в сторону проезжих шелухой семечек, держались с апломбом столичных жителей.
«А как жаж! Оне — городские, а мы для них — дяа-арёвня неотесанная. Даже графиня. Провинциалка, ить».
Потом мы проехали в городские ворота, повозку затрясло на булыжниках, я чертыхнулся про себя на жлобство местных владык — могли бы по примеру нашего графа и тесать камень прежде, чем класть — и продолжал спать.
Разбудили меня только тогда, когда обоз проехал парк — цветами и зеленью повеяло — затем втянулся во двор городского дворца В'Алори — снова булыжники и тряска — и резко затормозил у парадной лестницы. Не прямо напротив, конечно, а слегка не доезжая. На почетном месте остановился экипаж графини.
На лестнице прибывшую молодую хозяйку встречали две шпалеры местных слуг во главе с дворецким. Все поголовно: и охранники, и садовник, и кухарка, и горничные, — выглядели как именитые дворяне в невесть каком поколении. Говорят в столице устраивают собачьи конкурсы, где помимо экстерьера оценивают и длину собачьей родословной. Вот эта выставка слуг мне и напомнила подобные конкурсы. Не сказал бы ничего хорошего про экстерьер, но гордыни у каждого встречающего было больше, чем у самого породистого пса.
М-да. Правду сказал один философ: «Человек кичащийся своей родословной похож на корнеплод — все лучшее у него в земле».
Низенький, лысенький, но с пы-ышными бакенбардами, толстячок величественным мячиком припрыгал по ступенькам к дверце кареты и согнулся в раболепном поклоне. Как ему удалось совместить величественность и раболепие, совершенно непонятно, но вызывает определенное уважение. Особенно восхитило его умение, несмотря на внушительный арбуз живота, согнуться в таком низком поклоне, что, казалось, бровями он подметает дорожку перед графиней.
Как-то раз один восточный правитель спросил мудреца, чем по его мнению должны заниматься придворные, постоянно толпящиеся у его трона и вроде бы ничем полезным не занятые? «О, великий эмир! — ответил мудрец. — На самом деле они очень заняты с утра до вечера, ибо должны непрестанно тренировать гибкость своего позвоночника, дабы наилучшим образом славить мудрость повелителя».
Дворецкий явно придерживался рекомендаций мудреца.
Графиню увели внутрь дома, слуги выпрямились, бросили на нашу троицу короткий надменный взгляд, будто все поголовно по меньшей мере бароны, и разошлись кто куда, может быть даже работать. Мы остались наедине перед монументальной фигурой, которую я ошибочно принял за кухарку.
Худых поваров на самом деле встретить сложно, поскольку общественное мнение относится к таким с немалым подозрением — как так все время среди еды и голодный? Значит, готовит так, что в рот не возьмешь. А как иначе? Недоедающий повар — это даже не смешно. В нашем трактире на кухне все поварихи отличались статями и дородностью. Женщин ведь никто не отлучал от высокого искусства кулинарии и хотя, как правило, шеф-поварами везде работали мужчины, но нередко их ближайшими помощницами, фактически заместителями, служили представительницы прекрасного пола. Тетушку Ронду, например, побаивался даже мой отец. Помню как-то раз со стороны хозяйственного двора я услышал их яростную перепалку: «Петрушка!!! — Нет, кинза!!! — Нет, петрушка!!! — А я тебе говорю только кинза!!! — Женщина, слушать сюда-а-а… (дзинь) уй! — Амтор! Не зли, а то еще раз по башке сковородкой получишь! Я говорю кинза, значит, кинза и никакая не петрушка!!». Несмотря на крупные габариты и недюжинную силу, тетушка Ронда была добрейшей женщиной и ни один малыш не мог пройти мимо нее без того, чтобы «голодной деточке» не перепало чего-нибудь вкусненького. Может и я стал таким из-за того, что приходилось много раз на дню проходить мимо тетушки?
Женщина, сопевшая на нас сверху вниз, похожа была на тетушку Ронду только необъятными формами тела. Зато лицо — скорее, рожа, харя, мурло — не вызывало ни малейшей симпатии. Говорят, глаза — зеркало души. Кривой Крюк с его добрыми, наивными и чуть не от мира сего глазами, выглядел настоящим красавцем рядом с этим… существом.
Глаза — («ясные очи») две мелкие злобные вошки, выглядывающие из-за брустверов щек.
Нос — («носик-курносик») горбатый волнолом, кончиком своим упорно целящийся клюнуть тройной подбородок.
Губы — («губки-коралл») две ярко раскрашенные ярмарочным фигляром оладьи, безуспешно пытающиеся прикрывать огромные желтые зубы — мечту здоровенного коня-тяжеловоза.
В общем, предельно «симпатичная» особа. Хотя может я и приукрасил… то есть, наоборот, очернил добрую женщину — уж очень она мне не понравилась. Кабы знал, что встречу такую в городском дворце графа, ни за что не поехал бы в столицу и не поленился бы спорить с Маликосой до последнего.
— Значит, так, олухи деревенские. Слушать меня внимательно. Второй раз вместо меня розги будут вбивать в вас понимание простейшего этикета. Повторять не буду. Первое, никаких имен. Вам знать их незачем. Всем говорите «уважаемый господин», старшему охраннику и старшим слугам — «многоуважаемый господин». Я для вас «почтеннейшая госпожа экономка». Мой муж, дворецкий, «многопочтеннейший господин дворецкий». К нашей госпоже обращаться: «ваше сиятельство». Глаз на госпожу не поднимать, говорить, только когда разрешат. Ясно?! Теперь как будут называть вас. Ваши имена никому не интересны. Будете откликаться на те клички, что я вам дам.
Экономка несколько раз всхрапнула и всхрюкнула. Это смех у нее такой, понял я.
— Вот ты кто? — она ткнула пальцем в Нашку.
— Меня зовут Нашка. Я — горничная у госпожи.
— Никакая ты не Нашка и не горничная теперь, дура деревенская. Младшей поломойкой будешь. А звать тебя будут, — она снова совершенно по лошадиному всхрапнула, — так и будут: Дура Деревенская. Поняла?!
— Но как же… — растерянно залепетала Нашка.
— Мы-алча-ать! Я здесь главная! А ты никто! На конюшне з-запорю! Так как тебя звать? — угрожающе спросила грозная экономка.
— Д-дура… деревенская, — почти прошептала Нашка.
— Гр-ромче!
— Дура деревенская, — едва сдерживая слезы немного громче ответила Нашка.
Экономка посопела и, видимо, решив, что с этой хватит возиться, снизошла до конюха.
— Ты!
— Конюх я, — мрачно буркнул Лоптер.
— Гы! Мерином будешь! Ясно?!
— Да, почтеннейшая госпожа экономка, — мрачно согласился Лоптер.
— Так. А теперь ты?! — толстая сосиска пальца нацелилась в мою грудь.
— Повар, — скромно ответил я.
— О! Еще сопливый мальчишка и уже повар?! Ты кроме горелой каши еще что-нибудь готовить умеешь?
— Умею, почтеннейшая госпожа экономка, — снова я не посчитал нужным хвастаться.
— Будешь…
— Зовите меня просто: «Уважаемый господин личный повар ее сиятельства молодой графини»! — скромно подсказал я, не дожидаясь ошибки экономки. Ведь женщины так трудно признают свои ошибки и так не спешат их исправлять… Зачем ей лишние терзания?
Открытый рот и наливающиеся кровью щеки властной громады подсказали мне, что почтеннейшая еще не успела оценить, насколько я ей помог. Надо бы разъяснить свою позицию, пока не началось… метание слюней по горизонту. Потом ей же будет стыдно за свое поведение. Если, конечно, она еще помнит, что такое стыд, давно продав его в нагрузку к немытой совести.
— Дело в том, почтеннейшая, что я свободный гражданин, а не кабальный, и заключил личный контракт с ее сиятельством. В контракте не прописаны обязанности подчинятся кому бы то ни было еще, кроме самой графини. А также кормить всех подряд без ее разрешения.
Оладьи губ сжались в тонкую серую полоску, забрала век и щек почти ощутимо лязгнули (или это были зубы?), скрывая мелкие глазки-вошки.
— Не верите? Спросите у госпожи.
Экономка поверила. Однако просто так отступиться не могла.
В этом доме годами складывались и выверялись отношения. Командовала явно сильная и жесткая жена дворецкого. За ней, наверняка, шел сам дворецкий, которому собственную власть не надо было даже доказывать, хватало авторитета жены. А вот кто стоял ступенькой ниже в местной иерархии сказать затрудняюсь — еще не настолько хорошо всех знал. Даже не уверен был в первоначальных выводах, которые построил на основе знаний, полученных… во сне. Сообщество лакеев и охранников с годами сложилось в замкнутое сообщество, в которое новичков принимали крайне неохотно.
Мы приехали вместе с молодой хозяйкой. Следовательно, вывод напрашивается крайне простой — она взяла с собой своих любимчиков. Зачем иначе тащить из деревни совсем недефицитных в столице специалистов с явно невысоким уровнем квалификации?
Столь грубый прием должен был сразу указать наше место в сложившейся системе. То есть в самом низу. Со временем, проявив терпение и почтение, узнав кого, когда и куда следует лизнуть, можно будет стать своим в этом дворце, а затем, глядишь, и продвинуться.
Проверку я не прошел, но и проходить совершенно не горел желанием — Маликосу отправили в столицу за месяц с небольшим до начала экзаменов в академию специально для того, чтобы девушка смогла, не торопясь, самостоятельно осмотреться и освоиться в большом городе, да просто на моды посмотреть и постараться услышать их последний писк.
После удачного поступления — а как может быть иначе, если сам Самсур видел в ней очень хорошие способности? — девушка намерена переехать в коттедж на территории академии, где селятся дети дворян, не имеющих собственного жилья в столице, но способных оплачивать проживание в коттедже. Зачастую несколько студентов из благородных снимают строение в складчину только бы не числиться в общежитии, приюте простолюдинов и нищеты из благородных. А кому хочется ставить себя в униженное положение?
«Где ты живешь? (разочаровано и с презрением) А-а-а-а в общаге».
Другое дело печально вздохнуть и непринужденно сообщить: