259. 13 июля 2003 г — воскресенье
Сегодня с утра я читал себе мораль.
Так, Бальгар, сейчас будем палить из базуки по твоему эгоизму… Годы созерцательства для тебя даром не прошли. Слишком привык быть один. Слишком привык, что все для тебя. Теперь стоит любимой девушке заняться собственными делами (в которые ты ну просто почему-то не входишь), как ты строишь из себя жертву. Бросили его! Бедняжка Бальгар!..
[длинная часть, посвященная развенчанию созерцательского культа]
Короче, с этого дня давай-ка учись жить не только для себя. Даже у любимого человека иногда не бывает настроения тебя видеть. Это нормально. Не надо делать из этого армагеддец…
И… не гуляй по крышам, дурень. Высоты не боишься, хряпнешься еще — и поминай как звали…
260. 14 июля 2003 г
Когда легко на сердце, очень просто рисовать драконов.
261.
Бьются и погибают от жара лампочки мохнатые совки. Я снова подумал о свете моего города… А вот сейчас придет космонавт и скажет, что города в темноте вовсе и не светятся, что это все чушь и бред… и станет одной легендой меньше.
Видимо, так и умирают легенды…
262.
Я хотел бы поговорить с Бальгаром, которому 14. С этим парнишкой на распутье.
Я хотел бы поговорить с Бальгаром, которому 35…
Почему 14 и 35? Я не знаю.
Я иногда представляю, как бы мы встретились на Плато Судеб, как бы пожали друг другу руки и завели разговор. А потом поняли бы, насколько мы разные люди…
263. 15 июля 2003 г
—Возвращение
У подножия Махровой Горы стояли брат и сестра…
Брата звали Зар. Ему было 18 зим. Крепкий, невысокий, с золотистыми волосами. Он носил одежду из легкой кожи. На спине в ножнах дремал короткий меч.
А сестру звали Мира. Ей тоже было 18 зим, и была она златоволосой, как брат…
…Спускались сумерки, и Луна неспешно плыла по небу, обходя острый пик Махровой Горы. Махровой потому, что каменная громада лежала в объятьях ковра из нежных трав, с которыми хорошо заваривать чай…
Над бледными ночными цветами порхали мохнатые бабочки; в стремительно темнеющем небе проступали огромные звезды; ночь наполнялась стрекотом и шорохами…
…а брат и сестра стояли тихо и неподвижно…
— Сейчас. Уже скоро, — прошептал Зар, сжимая ладошку сестры…
Прошло несколько молчаливых мгновений, и Зар взвился, как пружина, показывая рукой на небо…
…Лунный диск пересекла тень крылатого дракона, на котором сидел человек.
Когда дракон покидал светлый круг, в темноте светились его глаза. Как два зеленых и зловещих огонька…
Драконы любят превращаться в людей и ходить по земле. Но их очень просто узнать: в темноте по светящимся глазам…
— Это храбрый рыцарь Роуэл Тигриная Полоса, — прошептал Зар сестре. — Целую вечность он летает на укрощенном драконе вокруг Луны — подруги всех, кого обманула и ранила любовь.
— Любовь может ранить?
— Да… ранить, убивать… Но самое страшное в мире проклятье: "Пусть никто никогда не полюбит тебя, и пусть ты никогда не умрешь"… Слушай, я расскажу тебе легенду о Роуэле…
И Зар рассказал…
— Бедный, бедный Роуэл, — печально проронила Мира. — И зачем… за что он наказал себя такой вечностью?
— Он не может простить себе смерти тех, кто были его самыми лучшими друзьями, и своего последнего разочарования. Но, говорят, когда-нибудь в мире найдется человек, который поможет ему забыть чувство вины, залечит раны сердца, глубокие, как от драконьих когтей…
Мира опустилась на траву и несколько минут сидела в тишине и молчании. Она смотрела в небо, туда, где кружил над Махровой Горой вечный изгнанник…
И вдруг вскочила, будто подхваченная холодным ветром, и закричала в самое небо: "Роуэл!!!", и троекратное эхо разнеслось по Махровой Горе, и великий рыцарь прошлого резко осадил своего дракона…
…Он приземлился на поляне, подняв вихрь, всколыхнувший тишину теплой ночи.
Сердито фыркал и сверкал зелеными глазами укрощенный дракон; а рыцарь спрыгнул на землю, и пока он шел, Луна цепляла свет за каждую чешуйку наручей и каждое звено кольчуги, будто сама Лунная Подруга шла рядом, положив руку ему на плечо…
Невыносимо долгий миг Роуэл и Мира смотрели друг другу в глаза…
— Возвращайся, Роуэл, — робко сказала девушка. — Ты ни в чем не виноват…
Он улыбнулся. Как-то неумело, будто забыл, как улыбаться… Померкли блики лунного света…
Роуэл склонил голову и подал Мире руку, ладонью вверх…
…Взявшись за руки, они пошли вперед — просто вперед, не важно, куда, — но Роуэл Тигриная Полоса все же обернулся. Чтобы с благодарностью посмотреть на неподвижно стоящего Зара.
Зар улыбнулся и кивнул…
(15 июля 2003 г)
///
Мыслитель: "Зар + Мира = Замирье…"
Бальгар: "О-па! А я и не заметил!:-)"
///
264.
Как будто полил дождь, и тихий застывший мир в душе размок и поплыл…
Бывает время, когда в душе все замирает. Замирает, и ты будто впадаешь в сон. Можешь ходит по крышам, не ощущая высоты, можешь строить фантомные обиды… не творишь… любой новорожденный мир глохнет и задыхается…
А потом — как дождь… как дождь прошел в твоей внутренней Вселенной… И все размокло, все поплыло, и прохладные капли промыли тебе глаза…
…Оглядываешься. Сознаешь мелочность. Сознаешь вечность. Все встает на свои места. Возвращается естественная, самая нормальная и обычная для человека радость — от того, что ты живой. Что ты дышишь. Что вокруг лето.
И в душе, где-то рядом с сердцем, что-то трепещет. Не причиняя боли — просто не давая забыть, что ты живой. Это как дыхание… уж не то ли самое "второе дыхание"?
И ты идешь. И ты разговариваешь. И ты чувствуешь, что ты как будто новый. Новый. Новенький. Свежий.
Когда ты такой, в мире нет места скуке. Одиночеству. Тоске. Безысходности.
Когда ты такой, все возможно.
265.
Я говорил с Джулай, я ловил каждый момент, каждое слово, каждый взгляд и перелив интонации. И понимал, что неделю, две или больше я был просто слеп. Я спал. Спал наяву. Спал так долго, что душа слиплась в комок и перестала "дышать"…
266.
Вместе с "дыханием" возвращается вдохновение. Я понял. Я все понял!
Нельзя "спать", нельзя пропускать "вдохи" и "выдохи". Нельзя прожигать сегодняшний день в ожидании завтрашнего. Потому что с таким взглядом на жизнь и завтрашний день не принесет радости.
Жить. Сегодня. Сейчас.
Дышать…
267. 16 июля 2003 г
Придумалось ночью:
—Гладиатор и тигр
Камиртад сидел в клетке. Как зверь. И доспехи, и меч — а все равно в клетке. И свежая татуировка "Гладиатор" все еще подтекает кровью, распухнув на полруки.
"Привет! — послышалось где-то в голове. Тад подумал уже было, что сходит с уме от жары и воплей бездельников, пришедших ради хлеба и зрелищ… Но голос ясно и четко повторил: — Привет. Я твой собрат по несчастью".
Единственный собрат по несчастью тут был тигр, развалившийся в разорванном на квадратики луче света в соседней клетке…
"Да, я тигр," — сказал голос. Полосатый кошак приподнял морду и посмотрел на Тада умными коричневыми глазами. Это был здоровенный зверь; Тад прикинул, что не выдержит и двух его ударов: один пойдет на то, чтобы сокрушить доспехи, другой — уже кости…
"Жарко здесь," — сказал тигр.
— Да… пекло… — рассеянно проронил Тад. — Не знал, что тигры умеют разговаривать, да еще и мыслями.
"Я такой последний, — с тоской заметил тигр. — Зови меня Райбисом"…
— Хорошо… Райбис… А я Камиртад… просто Тад… — ответил гладиатор и замолчал; не знал больше, что сказать…
"Так вот, Тад. Я проиграю тебе сегодня".
— Почему?
"Надоело. Бессмысленно все. Это не жизнь… Вот я и решил уйти на покой. А ты… ты живи, Камиртад, пока желание есть, хотя это тоже не жизнь, по большому счету. Ты новичок, смотрю, не понимаешь еще…"
— Битва за битвой, битва за битвой… у меня есть надежда, что я могу… убежать, например…
"Не надейся, — спокойно перебил его Райбис. — У тебя в горле датчик. Ты что, не знал, что нам всем ставят датчики? Ну-ну… Короче, стоит тебе отбежать недалеко от арены датчик — хлоп — и придушит тебя. Это как палач. Который всегда с тобой"…
Тишина…
"Ох, мальчик, не молчи"…
— Не поддавайся мне, Райбис, — сказал Тад. — И я не буду. Мы, конечно, в клетках, но на арене мы свободны выбрать, как нам умереть. Я хочу умереть, как воин.
"Золотые слова, Камиртад…" — задумчиво протянул Райбис.
…и в это время щелкнули замки обеих клеток, открывая пути в два расходящихся в разные стороны коридора.
"Встретимся на арене, мальчик," — сказал Райбис, направляясь в свой и лениво помахивая белым кончиком хвоста…
Тад шел на бой с тяжелым сердцем. Когда так поговоришь, начинает казаться, что боя и не будет вовсе, что сойдешься с противником и руки на него поднять не сможешь (как и он на тебя)…
Но первый же прыжок Райбиса камня на камне не оставил от этой призрачной мысли…
Камиртад особо не надеялся на броню — знал, что не спасет.
Первый удар в щепки разнес щит; второй сбил с головы шлем; третий — вмял доспехи в живое мясо…
Райбис не был диким зверем, он был разумен и прекрасно понимал, чем может ему грозить эта блестящая острая штука в руке у человечка… Поэтому в бою тигр был страшен…
…Четвертый удар перехрустел половину ребер. Отброшенный когтистой лапой, Камиртад проехался по песку и остался лежать…
Ему было так больно, что он дышать-то мог еле-еле: похоже, обломки ребер впивались в легкие, стоило только набрать воздуха…
Перед глазами поплыли блики, замелькали лица тех, кто погиб — ушел и не вернется никогда…
Камиртад уже сдался, когда вдруг почувствовал давление чужой воли.
"Райбис, не надо! Живи!" — подумал он так "громко", как только мог, потому что сказать бы у него не получилось…
"Зачем? Я последний," — равнодушно отозвалось в голове.
Все это длилось миг, не больше. Короткий обмен мыслями — и вот уже чужая воля заставляет онемевшую руку Тада сомкнуть пальцы на рукояти меча и поднять клинок вверх, навстречу прыгающему Райбису, целя в чисто-белый мех на груди…
Тигр прыгнул; насадился на лезвие всей грудью… и сомкнул челюсти на горле Тада.
"Бессмысленно…" — мелькнула общая мысль. Как падающая звезда…
…Внезапно исчезла боль и пришла необыкновенная легкость. Тад почувствовал, что поднимается вверх, в абсолютной тишине, и за какой-то туманной дымкой разглядел свое искалеченное тело на песке, накрытое и раздавленное телом Райбиса…
Все кончено. Свобода. Легкость. Спокойствие.
Тад хотел попрощаться с Райбисом, сказать ему что-нибудь на прощание… но не чувствовал его рядом…
"Неужели у зверей нет души? — подумалось Таду, и от этой мысли стало больно и горько, но он стряхнул ее. — Нет, конечно есть. Просто, наверное, у них собственный рай…"
(16 июля 2003 г)
268.
Я подумал о тех, о ком пишу. Я выхватываю из их жизни единый миг, а ведь у них есть прошлое. Ведь они где-то жили, выросли, о чем-то мечтали в своем Замирье… И с ними что-нибудь случится потом. После того, как я поставлю в конце очередной легенды точку, или свой излюбленный знак — троеточие…
269.
Я подумал… и две истории открыло мне Замирье. Вернее, две предыстории — а их я никогда не писал…
И сейчас я перевожу взгляд с заоблачных вершин на фундамент легенды…
270.
Камиртад был родом из той же страны, что и Вольферлаген и брат его — Веллинброк.
Это хвойный уголок Севера; земля, утыканная острыми скалами, поросшими исполинскими лесами, где на деревьях вместо иголок растут мечи.
В этой стране у мужчин длинные имена. Вольферлаген, Веллинброк, Камиртад, Мильдегард, Мартибрандт… И они состоят как бы из двух частей. Одна — мягкая, другая — жесткая. И от человека зависит, как его будут звать, какая сторона характера возьмет верх. Вольф или Лаген? Веллин или Брок?.. Мильде или Гард?..
Женщин в этом краю зовут нараспев — Велена, Илара, Орлона… Нежность, сила и гордость — невероятное сочетание. Эти женщины с детства берут в руки посох, а с пятнадцатой весны — уже и меч. Они сильные и прекрасные…
Камиртад был четвертым сыном в дружной и счастливой семье. Он мечтал о путешествиях, наверно, еще раньше, чем выучился говорить и ходить. Он грезил наяву мистическими каравеллами, дикими горами, неизведанными землями, захватывающими приключениями. Маленький Ками целыми днями пропадал среди иноземцев, останавливавшихся на ночлег, слушая их истории. И глаза его светились невероятной мечтой, и сердце рвалось в даль, туда, где никто еще не был. Туда, где молят небеса о герое-освободителе…
В восемь лет уже никто не звал его Ками. Почему-то это имя ему больше не шло. Все больше его окликали Тадом, подчеркивая вступившую в силу твердую черту характера.
Восемь весен… В этом возрасте человек получает первое оружие — посох.
Когда отец привел Тада в рощу, где растут боевые посохи, его ждало удивление — посох Тада ни в коем случае не хотел расти прямым. Он вырос, загнувшись под углом.
Но мальчик был просто счастлив. Ни тени разочарования. Он назвал свой посох Маргином (маргин — значит угол) и уже через пару лет обращался с ним мастерски. И, поскольку посох был не такой, как все, у него и техника боя была совершенно особая.