6
Беран, Наследник и сын Панарха Аэлло, вел на Пао жизнь, небогатую событиями. Его диета была скрупулезно составлена и тщательно соблюдалась: он никогда не ощущал голода и никогда не наслаждался пищей. За его играми наблюдало несколько превосходных гимнастов — посему они именовались «упражнениями». В результате у него не было склонности к игре. Камердинеры тщательно ухаживали за наследником, любое препятствие тут же устранялось с его пути, он никогда не сталкивался с соперничеством и никогда не знал триумфа.
Сидя на плечах Палафокса, ринувшегося в ночную тьму из открытого окна тюремной камеры, Беран ощущал себя словно в кошмарном сне. Внезапно он потерял вес — они падали! Мальчик почувствовал спазм в желудке и стал задыхаться. Он скорчился и вскрикнул от страха. Они все падали, падали, падали — когда же удар?
— Спокойно, — коротко сказал Палафокс. Беран пригляделся и зажмурился: перед его глазами проплыло освещенное окно — проплыло вниз. Они не падали — они поднимались! Они были уже над башней, над павильоном! Они летели все выше, в самую ночь, легкие как пузырьки воздуха — все выше, выше, в озаренное звездным сиянием небо. Через минуту Беран уже окончательно убедился, что не грезит — это по волшебству Брейкнесского Мага они скользили по воздуху легче пушинок. По мере того, как росло изумление, слабел страх, и мальчик заглянул в лицо Палафокса.
— Куда мы направляемся?
— Наверху нас ждет мой корабль.
Беран с мечтательным сожалением поглядел вниз. Словно актиния, павильон переливался всеми цветами радуги. Наследник не ощущал желания возвратиться — только легкое сожаление. Вверх — все время вверх, еще минут пятнадцать — и вот павильон превратился уже в крошечное цветное пятнышко далеко внизу.
Палафокс вытянул левую руку — импульсы в радарной сетке на его ладони отражались от поверхности земли, преобразуясь в раздражение, достаточно сильное. Он прикоснулся языком к одной из пластинок на внутренней стороне щеки и произнес какой-то резкий слог.
Минуты текли: Беран и Палафокс летели словно призраки. И вот небо перечеркнула длинная тень. Палафокс, протянув руку, схватился за перила и втянул себя вместе с Бераном во входной люк. Он втолкнул мальчика в кессонную камеру, вошел следом и захлопнул люк. Ярко загорелись внутренние огни.
Беран, слишком изумленный, чтобы всерьез интересоваться происходящим, мешком упал на скамью. Он смотрел, как Палафокс поднялся на верхнюю палубу и щелкнул парой переключателей. Небо потускнело, и Беран всем телом ощутил пульсацию — корабль двигался.
Палафокс спустился, изучил Берана оценивающе-бесстрастно. Мальчик не смог вынести его взгляда.
— Куда мы направляемся? — спросил Беран скорее не потому, что это его интересовало, просто ничего лучшего он придумать не мог.
— На Брейкнесс.
Сердце Берана гулко стукнуло:
— Почему я должен лететь туда?
— Потому что теперь ты Панарх. Если бы ты остался на Пао, Бустамонте убил бы тебя.
Беран вынужден был признать справедливость слов Палафокса. Он исподтишка взглянул на Палафокса — тот уже совершенно не походил на тихого незнакомца, что сидел за столом Аэлло. Новый Палафокс был высок как демон огня, он весь светился изнутри сдерживаемой энергией — он был великолепен! Маг, Брейкнесский Маг!
Палафокс сверху вниз взглянул на Берана:
— Сколько тебе лет, мальчик?
— Девять.
Палафокс потер свой длинный подбородок:
— Лучше тебе знать, чего от тебя ожидают. В сущности, программа несложна. Ты будешь жить на Брейкнессе, будешь учиться в Институте, будешь моим подопечным, и придет время, когда ты послужишь мне, как один из моих собственных сыновей.
— А ваши сыновья — мои ровесники? — с надеждой спросил Беран.
— У меня много сыновей! — с мрачной гордостью отвечал Палафокс. — Их сотни! — увидев, насколько ошеломлен Беран, он сухо рассмеялся. — Здесь много непонятного для тебя. Чем ты так удивлен?
Беран сказал извиняющимся голосом:
— Если у вас так много детей, вы, должно быть, стары — гораздо старше, чем выглядите.
Лицо Палафокса странно изменилось. Щеки вспыхнули румянцем, глаза засверкали словно кусочки стекла. Он говорил медленно, ледяным голосом:
— Я не стар. Никогда впредь не говори ничего подобного. Так не разговаривают с Магистром Брейкнесса!
— Я сожалею… — Беран задрожал, — я подумал…
— Неважно. Пойдем, ты устал, тебе нужно поспать.
…Беран был озадачен, проснувшись не в своей черно-розовой постели. Хорошенько оценив ситуацию, мальчик чувствовал себя относительно неплохо. Будущее обещало много интересного, и когда он возвратится на Пао, он будет владеть всеми тайными знаниями Брейкнесса.
Наследник поднялся, позавтракал с Палафоксом, который, казалось, был в хорошем расположении духа. Беран набрался мужества и задал еще несколько вопросов.
— Вы действительно Маг?
— Творить чудеса я не могу, — ответил Палафокс, — разве только чудеса разума.
— Но вы летаете по воздуху! Вы испускаете пламя из пальца!
— То же самое может любой Брейкнесский Маг.
Беран изумленно глядел на длинное острое лицо:
— Тогда вы все маги?
— Ха! — воскликнул Палафокс. — Эти способности являются результатом модификации тела. Я весьма хорошо модифицирован.
Благоговейный страх Берана сменился сомнением:
— Мамароны тоже модифицированы, но…
Палафокс по-волчьи оскалился:
— Вот уж наименее уместное сравнение! Могут нейтралоиды летать по воздуху?
— Нет.
— Мы отнюдь не нейтралоиды, — сказал Палафокс решительно. — Наши модификации увеличивают, а не уменьшают нашу мощь. Антигравитационная ткань вживлена в кожу стоп. Радары находятся в левой руке, сзади на шее, на лбу — они обеспечивают меня шестым чувством. Я вижу на три порядка ниже инфракрасного и на четыре выше ультрафиолетового излучения. Я могу слышать радиоволны. Я могу передвигаться под водой. Я могу летать в безвоздушном пространстве — в космосе. Вместо кости в моем указательном пальце находится приспособление типа лазера. У меня еще множество других возможностей. Источник энергии — энергоблок, расположенный в грудной клетке.
Беран с минуту молчал, потом робко спросил:
— А когда мы прибудем на Брейкнесс, вы меня тоже модифицируете?
Палафокс оценивающе рассматривал Берана — как бы в свете этой новой идеи.
— Если ты в точности будешь выполнять все мои указания, то, должно быть, да.
— Что я должен делать?
— Пока тебе не следует об этом беспокоиться.
Беран подошел к левому борту и выглянул в иллюминатор, но не увидел ничего, кроме стремительно бегущих серых и черных полос.
— Скоро мы достигнем Брейкнесса?
— Уже недолго осталось. Отойди от иллюминатора. Глядеть в подпространство вредно — это повредит восприимчивому мозгу.
Индикаторы на контрольной панели вибрировали и вспыхивали — и вот корабль дал резкий крен.
Палафокс поднялся наверх и поглядел сквозь смотровой купол.
— Вот мы и на Брейкнессе!
Беран, приподнявшись на цыпочки, увидел серый безотрадный пейзаж, освещенный маленьким белым солнцем. Корабль скользнул в нижние слои атмосферы — и мир приобрел более ясные очертания. Беран увидел невообразимо огромные горы, скальные когти высотой миль в сорок, покрытые льдом и снегом, вершины которых были окутаны испарениями. Корабль скользнул над серо-зеленым океаном, усеянным островками плавающих водорослей, затем снова полетел над скалами. Сейчас они медленно спускались в долину со скальными склонами, дно которой было скрыто мраком и туманом. Скалистый уклон перед ними был покрыт какой-то серо-белой коркой. Корабль снизился, и корка оказалась небольшим городом, лепящимся к подножью горы. Постройки были низенькие, сплошь из лавовых пород вроде туфа, с коричнево-красными кровлями, некоторые из них соединялись между собой и свисали с утесов, словно цепочки. Все выглядело уныло и не слишком впечатляюще.
— И это Брейкнесс? — спросил Беран.
— Это Брейкнесский Институт, — сказал Палафокс.
Беран был порядком разочарован:
— Я ожидал другого…
— Мы не любим претенциозности, — заметил Палафокс, — и, в конце концов, Магистров совсем немного и мы очень редко видимся.
Беран заговорил было, но смутился, чувствуя, что он затронул чувствительную струнку. Он спросил осторожно:
— Ваши сыновья живут с вами?
— Нет, — коротко ответил Палафокс, — но, естественно, они посещают Институт.
Лодка медленно снизилась. Индикаторы на контрольной панели мигали и прыгали как живые.
Беран оглядел глубокое ущелье, вспомнил зеленые поля и голубые океаны родины — и вздрогнул.
— Когда я вернусь на Пао? — спросил он в волнении.
Палафокс явно думал совсем о другом и ответил небрежно:
— Когда позволят обстоятельства.
— Но скоро ли это будет?
Палафокс глянул на мальчика сверху вниз:
— Ты хочешь быть Панархом Пао?
— Да, — решительно сказал Беран, — если меня модифицируют.
— Может быть, твои желания исполнятся. Но ты должен помнить, что тот, кто берет, должен отдавать.
— Что я должен отдать?
— Это мы обсудим позже.
— Бустамонте не будет мне рад, — грустно сказал Беран. — Я думаю, что он тоже хочет быть Панархом.
Палафокс засмеялся:
— У Бустамонте крупные неприятности. Радуйся, что ему, а не тебе приходится расхлебывать эту кашу.
7
Да, у Бустамонте были большие неприятности. Его мечты о величии лопнули, как мыльный пузырь. Вместо того, чтобы править восемью континентами Пао и двором в Эйльянре, он оказался господином лишь дюжины мамаронов, трех наименее любимых наложниц и дюжины недовольных чиновников судейского звания. Его королевством стала отдаленная деревушка, ютящаяся на размытых дождем болотах Нонаманда, дворцом — таверна. Бустамонте пользовался этими привилегиями лишь с молчаливого согласия Брумбо, которые, наслаждаясь плодами своей победы, не ощущали пока желания найти Бустамонте и уничтожить его.
Прошел месяц. Раздражение Бустамонте усиливалось. Он колотил наложниц, поносил своих спутников. Пастухи стали избегать этой деревни; владелец ночлежки и деревенские жители день ото дня становились все молчаливее, пока однажды утром Бустамонте, проснувшись, не обнаружил деревню покинутой. Даже стада ушли с вересковых лугов.
Бустамонте снарядил половину своей стражи в поход за пищей, но они так и не возвратились. Министры в открытую строили планы возвращения в более гостеприимные условия. Бустамонте спорил и обещал, но мозг паонитов плохо поддавался такого рода убеждениям.
И вот однажды хмурым утром удрали последние нейтралоиды. Наложницы не дали уговорить себя на побег, и сидели, сбившись в кучку, сопя и хлюпая носами от холода. Все утро до полудня моросил противный дождик, таверна насквозь отсырела. Бустамонте приказал Эсту Коэлло, Министру Трансконтинентального Транспорта, развести в камине огонь, но Коэлло был не в настроении — ему надоело раболепствовать перед Бустамонте. Страсти закипели, чувства вырвались наружу, и вот уже вся группа министров гуськом вышла под дождь и направилась на побережье в порт Спирианте.
Три женщины шевельнулись, поглядели вслед ушедшим, затем, как некое трехголовое существо, разом повернули головы и хитро взглянули на Бустамонте. Он был настороже. Увидев выражение его лица, они вздохнули и разрыдались. Бранясь и тяжко дыша, Бустамонте разломал всю мебель и вскоре в камине заревело пламя.
Снаружи послышался звук — отдаленные вопли, дикое «рип-рип-рип». Сердце Бустамонте ушло в пятки, челюсть отвисла. Это был охотничий клич клана Брумбо. «Рип-рип-рип» приближалось и, наконец, зазвучало уже на единственной улочке деревеньки.
Бустамонте обернул плащом свое коренастое тело, распахнул двери и выступил наружу, на мокрый грубый булыжник мостовой.
По дороге со стороны вересковых болот шли его министры — шли как-то странно, скачками. Сверху по воздуху на летающих конях мчались воины клана Брумбо, вопя, крича и погоняя министров, словно овец. При виде Бустамонте они издали воинственный клич и кинулись к нему, словно соревнуясь, кто же первый схватит Бустамонте.
Бустамонте попятился к двери, решив погибнуть, но не потерять достоинства. Он извлек свой дротик и пролилась бы кровь, если бы вояки с Батмарша уже не стояли позади.
С небес спускался сам Эбан Бузбек — небольшой жилистый человечек с острыми ушками. Его светлые волосы были заплетены в косу длиной около фута. Воздушный конь зацокал по булыжникам, дюзы вздохнули и зафыркали. Бузбек протолкался сквозь кучку всхлипывающих министров, схватил Бустамонте за загривок и рывком заставил его встать на колени. Неудавшийся правитель задом попятился к двери и нащупал дротик, но воины Брумбо оказались проворнее: их шоковые пистолеты рявкнули, и Бустамонте отбросило к стене. Эбан Бузбек схватил его за глотку и швырнул в уличную грязь.
Бустамонте медленно поднялся и стоял, дрожа от ярости. Эбан Бузбек взмахнул рукой — Бустамонте связали ремнями и опутали сетью. Без лишних хлопот вояки Брумбо вскарабкались в седла и взвились в небо — Бустамонте болтался между ними как свинья, которую везут на базар.
В Спирианте кавалькада погрузилась в бочкообразный неуклюжий корабль. Бустамонте, ослепший от воющего ветра, полумертвый от холода, шлепнулся на палубу и лишился чувств на все время, пока корабль летел в Эйльянре.
Корабль приземлился около самого Великого Дворца. Бустамонте протащили через анфиладу разоренных залов и заперли в спальне.
Ранним утром две служанки подняли его. Они смыли с него грязь и глубоко въевшуюся пыль, надели все чистое, принесли еду и напитки. Часом позже двери отворились, воин клана подал сигнал: Бустамонте вышел, мертвенно-бледный, нервный, но все еще несломленный.
Его отвели в комнату для утренних церемоний, как раз напротив знаменитого дворцового цветника. Здесь его ждал Эбан Бузбек в сопровождении воинов клана и меркантилийского переводчика. Казалось, Бузбек был в прекрасном настроении и весело кивнул Бустамонте. Он сказал несколько слов на отрывистом языке Батмарша — меркантилиец перевел.
— Эбан Бузбек выражает надежду, что вы хорошо отдохнули этой ночью.
— Чего он от меня хочет? — прорычал Бустамонте.
Вопрос был переведен. Ответ Эбана Бузбека оказался достаточно пространным. Меркантилиец внимательно выслушал его, затем повернулся к Бустамонте.
— Эбан Бузбек возвращается на Батмарш. Он говорит, что паониты мрачны и упрямы, что они отказываются вести себя как надлежит побежденным.
Бустамонте это ничуть не удивило.
— Эбан Бузбек разочаровался в Пао. Он говорит, что ваши люди — словно черепахи: не сопротивляются и не подчиняются. Он не получает удовлетворения от победы.
Бустамонте сердито покосился на человечка с косой, развалившегося в черном кресле.
— Эбан Бузбек отправляется домой, а вы остаетесь на Пао в качестве Панарха. В его пользу вы должны выплачивать по миллиону марок ежемесячно в течение всего вашего правления. Вы согласны?
Бустамонте глядел на лица, окружавшие его. Никто не смотрел ему в глаза, лица были лишены всякого выражения. Тем не менее каждый воин казался напряженным, словно бегун на линии старта.
— Вы согласны на это условие? — повторил меркантилиец.
— Да, — пробормотал Бустамонте.
Меркантилиец перевел. Эбан Бузбек жестом выразил согласие, поднялся на ноги. Горнист сыграл короткий марш. Эбан Бузбек и его вояки покинули зал, не удостоив Бустамонте взглядом.
Часом позже черно-красный корвет Бузбека, словно нож, вонзился в небесную синь — и до заката ни одного воина Брумбо не осталось на планете.
Невероятное усилие потребовалось от Бустамонте, чтобы вновь сосредоточить в своих руках власть на Пао. Его пятнадцать миллиардов подданных, взбаламученные вторжением Брумбо, больше не демонстрировали непокорности — таким образом Бустамонте остался в выигрыше.