Должно быть, я уснул, так как вдруг стало совсем темно, и Пат оказался рядом, хотя я не заметил света, когда открывалась дверь в его комнату. Я хотел было заговорить с ним, но вдруг услышал его шепот:
— Том, ты когда-нибудь видывал этакую бессмысленную ерундистику?
Я шепнул ему в ответ:
«Мне это напоминает время, когда нас посвящали в племя Конголезских Каннибалов».
— Говори тише, а то они нас застукают.
«Это ты орешь, как не знаю кто. А вообще-то, какое им дело? Давай проорем каннибальский боевой клич и напугаем их, чтоб из туфель выскочили».
— Потом, потом. Как раз сейчас моя девушка (а ее зовут Мейбл) попросила, чтоб я продиктовал тебе цифровой ряд. Так что пусть сначала позабавятся. Как-никак, они выложили за это свои денежки.
«О’кей».
— Ноль, запятая, шесть, девять, три, один.
«Это натуральный логарифм двух».
— А ты что думал? Номер телефона Мейбл? Заткнись и слушай. И повторяй вслух за мной. Три, запятая, один, четыре, один, пять, девять…
Так продолжалось довольно долго. Некоторые цифры были знакомы, подобно первым двум, остальные представляли собой случайные комбинации, среди которых, возможно, был и телефон Мейбл; не знаю, мне-то что. Я опять заскучал и снова начал подумывать, не издать ли наш боевой клич в одиночку, когда доктор Арно тихо сказала:
— Конец теста. Прошу вас обоих помолчать и расслабиться на несколько минут. Мейбл, встретимся в комнате для сравнения данных.
Я слышал, как она уходит, поэтому отбросил мысль о боевом кличе и позволил себе расслабиться. Длительное повторение всех этих цифр в темноте как-то притупило мой мозг, и, как говорит дядя Стив, если у вас есть шанс похрапеть, храпите — может быть, другого такого шанса больше не представится.
Вскоре я услышал, как дверь комнаты открылась, а затем в глаза ударил яркий свет. Голос доктора Арно произнес:
— Вот и все на сегодня, Том… и большое тебе спасибо. Мы хотим, чтобы вы с братом пришли завтра сюда в то же время.
Глаза еще не привыкли к яркому свету, но я огляделся вокруг.
— А где Пат? Что он говорит?
— Ты встретишься с ним в холле. Он сказал мне, что вы сможете прийти. Ты же можешь, правда?
— Я думаю, да, раз он согласен. — Мне стало стыдно, что мы сыграли с ней такую шутку и поэтому я добавил: — Доктор Арно, мне очень жаль, что я обидел вас.
Она похлопала меня по руке и улыбнулась:
— Все в порядке. Ты был прав, проявляя осторожность, и к тому же ты отличный подопытный кролик. Ты бы посмотрел, какие нам попадаются дикари! Увидимся завтра.
Пат ждал меня в том же зале, где мы видели рыженьких сестер. Он пристроился ко мне, и мы пошли к антиграву.
— Я поднял расценку за завтрашнюю встречу, — шепнул он тихонько.
— Вот как! Пат, ты думаешь, это правильно? Я хочу сказать, что шутка шуткой, но если они просекут, что мы жулим, то здорово разозлятся. Они могут даже заставить нас вернуть ту плату, которую мы уже получили.
— А как они это сделают? Нам заплатили за то, чтоб мы пришли и подверглись тестированию. Это уж их дело вести его так, чтоб исключить возможность жульничества. Уж я-то не позволил бы обойти себя на кривой, если б проводил опыт.
— Пат, ты хвастун и жулик к тому же! — Я подумал о докторе Арно… такая милая леди… — Думаю, завтра я останусь дома.
Я сказал это в то мгновение, когда Пат уже ступил в шахту антиграва. Он находился футах в десяти ниже меня все то время, пока мы спускались, и имел целых сорок этажей, чтобы продумать ответ. Когда я приземлился рядом с ним, он вместо ответа сменил тему разговора.
— Они тебе делали укол?
— Да.
— А ты подумал о том, чтоб получить у них заявление об ответственности? Или как всегда лопухнулся?
— Что-то в этом роде. — Я вытащил из кармана конверт, о котором напрочь забыл. — Я уговорил доктора Арно написать, что именно она нам впрыснула.
Пат потянулся за конвертом.
— Дико извиняюсь, маэстро. С моими извилинами и твоей удачливостью мы их поимеем, как захотим. — Он начал было открывать конверт. — Ручаюсь, это неопентанол или один из барбитуратов.
Я выхватил у него конверт из рук.
— Это мое!
— Ну так вскрой его, — ответил Пат, — и не мешай движению. Мне охота узнать, какой наркотик они нам вкатили.
Мы вышли на пешеходном уровне, и поэтому совет Пата был вполне уместен. Прежде чем вскрыть конверт, мы прошли с пешеходной дорожки на самую быструю, идущую на запад, и оказались под защитой ветролома. Когда я вынул бумажку, Пат стал вслух читать через мое плечо:
— Перспективные кое-какеры и тому подобное: вливания, сделанные объектам 71435 и 36, то есть Т. П. Барлетту и П. Г. Барлетту (однояйцевые близнецы) содержат по 0,1 кубика дистиллированной воды с повышенной до нормального уровня соленостью. Подпись: Дорис Арно, доктор наук, по поручению Фонда. Том, нас провели.
Я уставился на бумагу, стараясь как-то соотнести то, что я испытал, и то, что было написано на листке. Пат произнес с надеждой в голосе:
— А может быть, тут все вранье? Впрыснули нам что-то другое и не хотят в этом признаться?
— Нет, — сказал я уверенно. Я был убежден, что доктор Арно не напишет «вода», если на самом деле дала нам какое-то снотворное; не такой она человек. — Пат, нас не обманывают. Нас загипнотизировали.
Он покачал головой:
— Невозможно. Даже если согласиться, что меня можно загипнотизировать, то тебя уж точно нельзя. Нет у тебя в башке того, что нужно для гипноза. И меня не гипнотизировали, дружище. Там не было ни вращающегося света, ни пассов, проделываемых руками, да что там — моя девушка, Мейбл, даже и в глаза мне не смотрела. Только сделала укол и просила, чтоб не беспокоился и ждал, пока лекарство подействует.
— Не будь ребенком, Пат. Вращающиеся источники света и прочее — это для дураков. Мне все равно, как оно зовется — гипнозом или умением всучить тебе любой товар. Они загипнотизировали нас, велели уснуть, вот мы и впали в кайф.
— Мне действительно захотелось спать, но ведь Мейбл говорила совсем другое. Она не приказывала мне дрыхнуть, но сказала, что если я все же засну, то должен проснуться, как только услышу ее голос. Потом, когда они принесли тебя, она…
— Подожди-ка! Ты хочешь сказать, что когда тебя доставили в ту комнату, где уже находился я…
— Ничего подобного я сказать не хочу! После того как тебя принесли, Мейбл дала мне этот список цифровых рядов, я начал читать их тебе и ты…
— Подожди-ка минутку, — сказал я. — Пат, ты все перепутал. Как ты мог читать их мне в полной темноте? Наверняка это она читала их тебе. Я хочу сказать… — Тут я остановился, так как почувствовал, что сам окончательно запутался. Ладно, она могла читать ему из той, из другой комнаты. — У тебя были наушники?
— При чем тут наушники? И не было никакой тьмы. Во всяком случае, после того как принесли тебя. Мейбл вывешивала цифры на доске, которая имела свой собственный источник света, вполне достаточный, чтобы я мог видеть и цифры, и ее руки.
— Пат, я хочу, чтобы ты перестал повторять эту несусветную чушь. Загипнотизированный или нет, но я не так уж туп, чтобы не заметить того, что произошло. Меня никуда не увозили; надо думать, они вкатили твое кресло так осторожно, что ты даже не проснулся. А в комнате, где мы находились, было темным-темно и ни единого лучика света.
Пат ответил не сразу, что было на него не похоже. Наконец он сказал:
— Том, ты уверен, что так и было?
— Уверен, что я уверен.
Он вздохнул:
— Неохота говорить такое, так как я знаю наперед твой ответ. Что надо делать, если ни одна из твоих гипотез не подходит?
— Э? Это что, загадка? Отбросить их прочь и попробовать новую гипотезу. Это ж основа методологии, причем для первоклашек.
— О’кей. Тогда попробуй-ка эту, не подойдет ли она по размеру, а на фасон не обращай внимания. Том, мой друг, крепись! Мы с тобой читаем мысли.
Я попробовал сказанное на вкус, и он мне не понравился.
— Пат, только потому, что ты не можешь ничего объяснить, нет смысла болтать, как толстая старуха, которая тащится к хиромантам. Признаю, у нас в голове каша, то ли от гипноза, то ли от наркотиков. Но не могли же мы читать в умах друг друга — ведь в этом случае мы бы уже делали это давным-давно. И наверняка заметили бы.
— Не обязательно. В твоем мозгу вообще мало что происходит, так что мне и замечать-то нечего.
— Но логика говорит…
— Скажи, а каков натуральный логарифм двух?
— Ноль, запятая, шесть, девять, три, один: ты так сказал, хотя я никогда не пользуюсь четырехзначными таблицами. А при чем тут логарифм?
— Я воспользовался четырехзначной таблицей потому, что Мейбл сама дала мне эти цифры. Ты помнишь, что она сказала, перед тем как я начал разговаривать с тобой по-тихому?
— А? Кто сказал?
— Мейбл. Доктор Мейбл Лихтенштейн. Так помнишь, что она сказала?
— Никто ничего не говорил.
— Том, мой маразматический симбиот, она сказала мне, что надо делать, то есть прочесть эти цифры тебе. Она сказала это своим чистым, сильным сопрано. Ты ее не слышал?
— Нет.
— Значит, тебя не было в этой комнате. Ты находился за пределами слышимости, хотя я и готов побожиться, что они положили тебя совсем рядом со мной. Понимаешь?
{11}
Хотя я и получил распоряжение не жалеть времени и писать со всеми подробностями, выполнить его практически невозможно. Вот уже несколько дней, как я ничего не добавил к своему повествованию, но если бы даже у меня не было другой работы, я все равно не смог бы изложить все, так как, чтобы подробно описать события того дня, потребуется как минимум столько же времени. И чем усерднее будешь стараться, тем больше будешь отставать. Поэтому я не стану особо напрягаться и остановлюсь лишь на главных, наиболее важных моментах.
К тому же об основных целях проекта «Lebensraum» наверняка знают все.
Ни па, ни ма о первом дне мы ничего рассказывать не стали. Родителей не следует огорошивать событиями такого рода; они сразу взбрыкивают и кидаются выдумывать всяческие запреты. Мы просто сказали, что тесты будут продолжаться еще один день и что пока нас никто с их результатами не знакомил.
Доктор Арно, казалось, нисколько не удивилась, когда мы сказали ей, что знаем, каков расклад, и даже когда я выложил то, что мы считали, будто жульничаем, а все оказалось совсем не так. Она только кивнула и промолвила, что им было необходимо создать у нас впечатление обыденности происходящего, даже если обеим сторонам и придется слегка покривить душой.
— Я обладала определенным преимуществом — в моем распоряжении были детальные характеристики ваших личностей, составленные на основе проведенных тестов, чем я и руководствовалась, — добавила она. — В психологии нередко возникает нужда идти кружным путем, чтобы установить истину. Сегодня мы будем с вами действовать более открыто, — продолжала она, — мы устроим вас так, чтоб вы не видели друг друга, но в то же время находились в пределах хорошей слышимости. Я же собираюсь поместить между вами звукоизолирующий экран, который будет включаться и отключаться через неизвестные вам интервалы.
Да, на второй день все у нас шло со скрипом. Естественно, мы напрягались, и, естественно, у нас ничего не получалось. Однако доктор Арно не проявила ни малейших признаков тревоги, точно так же, как и доктор Лихтенштейн —
{12}
Должно быть, на нас были нацелены параболические микрофоны, так как наш шепот звучал не хуже завываний штормового ветра.
Постепенно шепот Пата затих, а мой продолжал звучать, отвечая мертвой тишине.
Мы подписали исследовательский контракт с Фондом, и па скрепил его своей подписью… правда, после довольно долгого спора. Он считал чтение мыслей делом нестоящим, чего мы не стали оспаривать, ибо главным доводом в нашу пользу было то, что денег в семье как всегда не хватало, а эта работа оплачивалась куда лучше любой каникулярной работы, которую мы могли получить; за нее платили так здорово, что мы могли надеяться поступить в колледж, даже если не сразу получим там стипендию.
Еще до того как каникулы подошли к концу, нас поставили в известность о связи между «Генетическими исследованиями» и проектом «Lebensraum», а последний был птицей уже совсем иного полета, причем, с точки зрения родителей, птичкой весьма зловещей.
Задолго до этого мы с Патом научились передавать и читать мысли так же легко, как разговаривать, и так же безошибочно, причем без всякой помощи со стороны и на любые расстояния. Надо думать, мы с ним этим делом занимались фактически уже многие годы; доктор Арно тайком записала наш «тюремный диалог» (когда мы не общались телепатически, а просто вели обычную беседу, которую хотели сохранить в тайне) и доказала, что ни один из нас не мог дешифровать записанный шепот в тех случаях, когда он понижался до уровня, недоступного слуху посторонних.
Она сказала, что теоретически можно предположить, будто телепатическим потенциалом обладают все люди, но достоверно доказано, что проявление этой способности очень затруднено и оно возможно практически лишь у однояйцевых близнецов, да и то только у десяти процентов.