Примерно так и в том же духе.
— Лазарус, — проговорил Айра. — Эту песенку вы напеваете каждый день, в ней двенадцать куплетов или даже больше.
— В самом деле, Айра? Люблю напевать себе под нос, верно, но сам этого не замечаю. Мурлыкаю, как кошка, — значит, со мной все в порядке, на пульте ни одной красной лампочки, крейсерский режим. Выходит, здесь я чувствую себя в покое и безопасности, а если подумать — так оно и есть. Но в песенке «Ах, зачем я на свет появился» не дюжина куплетов, а несколько сотен. Я помню какие-то обрывки из того, что пел Шумок. Он всегда возился с песнями, что-то добавлял, что-то менял. А песенку о типе, всегда державшем свое пальто в ломбарде, я помню с тех пор, как поднимал на Земле свое первое семейство.
Но эта песня принадлежала Шумку. О, мне довелось услышать ее снова лет через двадцать-двадцать пять в кабаре в Луна-Сити. От Шумка. Он все переделал: отработал ритм, зарифмовал слова, усовершенствовал мелодию. Но признать было можно — минор, скорее легкая грусть, чем печаль, — горемыка заложил пальто в ломбард на веки вечные и отодрал собственную сестрицу. Шумок тоже переменился. Новый блестящий инструмент, космический мундир от хорошего портного и манеры звезды. Я попросил официантку передать ему, что его слушает Счастливчик Кайф — тогда я звался иначе, но Шумок знал меня только под этим именем. И в первый же перерыв он спустился ко мне, позволил угостить его пивком, и мы стали врать друг другу, вспоминая о блаженных добрых временах в старом Гормон-Холле.
Я не стал напоминать Шумку, что он бросил нас без предупреждения, весьма расстроив этим девиц, которые решили, что он помер где-нибудь в придорожной канаве. Не стал потому, что он оказался жив. Но тогда мне пришлось самому разбираться в этом деле, потому что персонал мой был настолько деморализован, что заведение стало напоминать покойницкую — не дело для заведений подобного рода. Я сумел выяснить, что он поднялся на борт «Гиросокола», который должен был лететь в Луна-Сити, да так и остался на корабле. И я рассказал девицам, что Шумку вдруг представилась возможность вернуться домой, но он просил начальника порта передать свой прощальный привет каждой из них.
Девицы утешились, уныние развеялось. Им не хватало Шумка, но все понимали, что возможностью добраться до дома не пренебрегают, ну а поскольку он ни о ком не забыл, все остались довольны.
Но оказалось, что он помнит их всех, причем по именам. Минерва, дорогая, между тем, кто ослеп, и тем, кто никогда не мог видеть, большая разница. Шумок всегда мог припомнить радугу. И «видеть» он не переставал, но только прекрасное. Я понял это еще там — на Марсе, когда — не смейтесь — он заявил мне, что я, дескать, красив, как ты, Галахад. Сказал мне, что может представить мою внешность по голосу, и выдал соответствующее описание. Пришлось сказать, что он льстит мне, и промолчать, когда он начал уверять меня, что я скромничаю. И все-таки надо сказать, что я никогда не был красавцем — хоть скромность и не относится к числу моих пороков. Шумок считал красавицами и девиц. Одна как будто бы отвечала этому определению, а из остальных лишь несколько бесспорно были хорошенькими. Он спросил меня, что сталось с Ольгой, и добавил: «Боже, какой она была красоткой!»
Знаете, родственнички, эта Ольга не то что красивой, — хорошенькой не была, уродина уродиной. Лицо землистое, пирожком, не фигура — мешок… только в такой дыре, как Марс, она еще могла сгодиться для дела. Но голос мягкий, теплый, и ласковая была такая… Короче, если находился гость, который брал ее, когда остальные девицы были заняты, в следующий раз он уже старался взять именно ее. Вот что скажу вам, дорогуши, красотой можно разок завлечь мужчину в постель, но второй раз это получится, если он или очень молод, или весьма глуп.
— Так что же нужно для второго раза, дедушка? — спросила Гамадриада.
— Техника? Мышечный контроль?
— У тебя есть жалобы, дорогуша?
— В общем-то… нет.
— Значит, ты сама знаешь ответ и пытаешься одурачить меня. Ни то ни другое. Способность сделать мужчину счастливым — в основном за счет собственной радости — качество скорее духовное, чем физическое. Ольга им обладала.
Шумку я сказал, что Ольга вышла замуж сразу после его отъезда, все в порядке, родила троих детей… Это была ложь, потому что она погибла — несчастный случай. Девицы рыдали, мне самому было нехорошо, мы даже закрыли заведение на четыре дня. Но Шумку я не мог сказать этого: Ольга-то и приветила его тогда, отмыла и стащила кое-что из моей одежды, пока я спал.
Впрочем, все они хорошо относились к Шумку и не ссорились из-за него.
С историей Шумка я ничуть не отклонился от темы, ведь мы все еще говорим о любви. Кто-нибудь хочет высказаться?
— Значит, он любил их всех? — отозвался Галахад. — Вы это хотите сказать?
— Нет, сынок, он не любил никого из девиц. Они ему нравились, это точно, но он бросил их, не задумываясь.
— Значит, они любили его.
— Именно. И если вы уловите разницу между его чувствами к девицам и их чувствами к нему, вы поймете, к чему я клоню.
— Материнская любовь, — проговорил Айра и добавил недовольным тоном: — Лазарус, вы утверждаете, что, кроме материнской, другой любви не бывает. Боже, вы что, из ума выжили?
— Возможно. Но не настолько. Я же сказал только, что его привечали, а про материнскую любовь не было ни слова.
— Что же, он спал с ними со всеми?
— Айра, не удивляйся. Я не пытался узнать этого. В любом случае это несущественно.
— Айра, — обратилась к отцу Гамадриада, — материнская любовь здесь ни при чем, зачастую это лишь чувство долга. Мне так хотелось утопить двух моих отпрысков — ты же знаешь, какие это были бесенята.
— Дочь, все твои отпрыски просто очаровательны.
— Ерунда. Мать воспитывает ребенка в любом случае — хотя бы ради того, чтобы из него не выросло чудище. Помнишь моего сына Гордона малышом?
— Восхитительный ребенок.
— В самом деле? Я скажу ему — если только среди моих сыновей действительно числится Гордон. Извини, дорогой, я напрасно пыталась подловить тебя. Лазарус, Айра — идеальный дед и никогда не забудет чьего-нибудь дня рождения. Но я всегда подозревала, что за такими вещами следит Минерва, и теперь знаю, как обстоит дело. Верно, Минерва?
Та не ответила.
— Она на тебя не настроена, Гамадриада, — сказал Лазарус.
— Конечно же, она следит за подобными вещами, — возмутился Айра. — Минерва, сколько у меня внуков?
— Сто двадцать семь, Айра, если считать мальчишку, родившегося на прошлой неделе.
— А правнуков? Мальчик-то у кого родился?
— Четыреста три, сэр. У нынешней жены вашего внука Гордона.
— Вот-вот. Я как раз думал об этом самом Гордоне, умница моя. Гордон сын Гордона от… Эвелин Хедерик, кажется. Лазарус, я обманул вас. Я хочу эмигрировать потому, что потомки мои уже заполонили весь этот шарик.
— Отец, ты действительно собрался уехать? Это не сплетни?
— Дорогая, эту страшную тайну я приберегаю для десятилетнего собрания попечителей. Но я действительно собираюсь уехать. Хочешь со мной? Галахад и Иштар уже согласны. Они откроют в колонии реювенализационную лавочку.
— Дедушка, а вы?
— Едва ли, дорогая. Уж я навидался колоний.
— Вы можете передумать. — Гамадриада встала и повернулась к Лазарусу. — В присутствии троих свидетелей — нет, четырех, ибо лучше Минервы в данной ситуации свидетеля не найти, — предлагаю вам заключить контракт, предусматривающий совместное проживание и рождение потомства. Остальные условия — ваши.
На лице Иштар отразилось изумление. Усилием воли она справилась с собой, остальные молчали.
— Внучка, — ответил Лазарус, — не будь я таким усталым и старым, я обязательно отшлепал бы тебя.
— Лазарус, вы зовете меня внучкой лишь из любезности. Во мне меньше восьми процентов вашей крови. А в доминантных генах ваша доля еще меньше, так что риск нежелательных мутаций минимален, все плохие рецессивные факторы устранены. Я пришлю вам генетическую схему для анализа.
— Я не о том, дорогая.
— Лазарус, я не сомневаюсь, в прошлом вам уже приходилось жениться на своих потомках — или у вас есть какие-то возражения именно против меня? Скажите, тогда, быть может, удастся кое-что поправить. Должна сказать, что, если вы решитесь уехать, соглашение будет недействительно, — проговорила Гамадриада. — Можно ограничиться и рождением потомства, хотя я была бы горда и рада, если бы вы разрешили мне жить с вами.
— Почему, Гамадриада?
Она помолчала.
— Не знаю, как сказать, сэр. Я полагала, что могла бы сказать: потому что люблю вас — но, как выяснилось, я не понимаю смысла этого слова. И чтобы описать свои чувства, я не могу подыскать нужных слов ни в одном языке, поэтому можно обойтись и без них.
— И я люблю тебя, дорогая, — ласково произнес Лазарус.
Лицо Гамадриады просветлело.
— И именно по этой причине я должен тебе отказать. — Лазарус огляделся. — Я люблю вас всех… Иштар, Галахада, даже твоего противного ворчливого папашу, сидящего здесь с озабоченной физиономией. А теперь улыбнись, дорогая, — я не сомневаюсь, что сотни молодых бычков рвутся осчастливить тебя. Улыбнись и ты, Иштар… а тебе, Айра, не надо — кожа потрескается. Иштар, кто сменит вас с Галахадом? Нет, мне не важно, кто у тебя там записан. Могу я остаток дня провести в одиночестве?
Иштар заколебалась.
— Дедушка, можно оставить хоть наблюдателей на посту?
— Ты все равно сделаешь это. Но пусть они сидят у своих циферблатов и датчиков. А я чтобы никого не слышал и не видел. Минерва и так доложит, если я буду себя плохо вести, не сомневайся.
— Сэр, за вами не будут наблюдать и подслушивать, — Иштар встала. — Пойдем, Галахад. Гамадриада?
— Секундочку, Иш. Лазарус, я вас не обидела?
— Что? Ни в коем случае, моя дорогая.
— А я подумала, что вы на меня рассердились за такое предложение.
— Ерунда. Гама, душа моя, таким предложением никого не оскорбишь. Лучшего комплимента нет. Но оно смутило меня. А теперь улыбнись и пожелай мне спокойной ночи. Никаких обид нет. Айра, задержись ненадолго, если можешь.
Трое, притихшие, как дети, направились в дом Лазаруса к эскалатору.
— Выпьешь, Айра? — спросил Лазарус.
— Только вместе с вами.
— Тогда обойдемся. Айра, это ты подучил ее?
— Что?
— Ты знаешь, о ком я. О Гамадриаде. Сперва Иштар, потом Гамадриада. Ты заправлял всем этим делом за моей спиной после того, как извлек меня из ночлежки, где я умирал — мирно и как подобает человеку. Ты опять пытаешься заставить меня встрять в какой-то твой план, заставляя этих дурочек крутить задами у меня под носом? Не выйдет, дружок.
Исполняющий обязанности невозмутимо возразил:
— Я могу отрицать это, и вы в сотый раз обзовете меня лжецом. Давайте спросим у Минервы.
— Сомневаюсь, что Минерва может оказаться здесь полезной. Минерва!
— Да, Лазарус?
— Айра подстроил это? С обеими девицами?
— Не могу знать, Лазарус.
— Ты уклоняешься от ответа, дорогуша.
— Лазарус, я не могу лгать вам.
— Ну… положим, можешь, если Айра прикажет, но не будем уточнять. Оставь нас ненадолго — веди только запись.
— Да, Лазарус.
— Айра, я хотел бы услышать от тебя «да». Потому что другое объяснение совсем мне не нравится. Я не красавец, и манеры мои совершенно не привлекательны для женщин… Итак, что остается? То, что я самый старый из всех мужчин. Женщины продаются за странные вещи, и не всегда за деньги. Айра, я не желаю быть производителем для этих красивых зверюшек, которым я нужен только ради престижа — чтобы завести ребенка от, кавычки открываются, старейшего, кавычки закрываются. — Он возмущенно взглянул на Айру. — Понял?
— Лазарус, вы несправедливы к ним обеим. И неожиданно тупы.
— Как это?
— Я следил за ними. По-моему, обе вас любят, и не затевайте игры в словеса — я не Галахад.
— Но… это жульничество.
— Не буду спорить, по этой части вы самый выдающийся специалист в Галактике. Женщины не всегда продаются, им случается и влюбляться… и по самым странным причинам. Если здесь вообще уместно это слово. Да, вы эгоистичны, ворчливы, некрасивы, грубы…
— Я знаю!
— …с моей точки зрения. Но женщине не важно, как выглядит мужчина, а вы с ними обходитесь на удивление мягко. Я заметил. Вы сказали, что ваши маленькие шлюшки на Марсе любили своего слепца.
— Не такие уж они были маленькие. Большая Энн была и выше, и тяжелее меня.
— Не пытайтесь увильнуть. А почему они его любили? Не надо отвечать. Почему женщина любит мужчину или наоборот, можно понять лишь с точки зрения выживания рода, а ответ все равно будет неудовлетворительным. Но… Лазарус, когда вы закончите реювенализацию, а я покончу с пари Шехерезады, кто бы его ни выиграл… вы опять собираетесь улететь?
Прежде чем ответить, Лазарус подумал.
— Наверное, да. Айра, а этот коттедж и сад с ручьем, которые ты мне одолжил, действительно очень милы. Когда мне случалось спускаться в город, я с радостью торопился домой. Но это лишь место для отдыха. Я не могу здесь остаться. Закричат дикие гуси, и я улечу. — Лазарус опечалился. — Но я не знаю куда. Мне не хочется повторять то, чем уже занимался. Быть может, Минерва что-то подскажет, когда настанет время трогаться в путь.
Айра встал.
— Лазарус, если бы вы не проявляли своей глупой подозрительности, можно было бы облагодетельствовать обеих женщин и оставить каждой на память по младенцу. Вам это не стоило бы особых усилий.
— Никаких детей. Я их не бросаю. Беременных женщин тоже.
— Простите. Я усыновлю еще в чреве любого младенца, которого вы зачнете. Пусть Минерва внесет этот пункт, а?
— Я сам могу прокормить собственных детей! Всегда мог.
— Минерва, введи и зафиксируй.
— Выполнено, Айра.
— Спасибо, лучшая из занудок. Завтра в то же время, Лазарус?
— Наверное, да. Да. Попроси Гамадриаду прийти ко мне. Скажи, что я просил. Я не хочу обижать девочку.
— Конечно, дедуся.
КОНТРАПУНКТ: IV
Спустившись на уровень личных апартаментов мистера Везерела, Гамадриада и Галахад подождали, пока Иштар отдаст распоряжения техникам-реювенализаторам, остававшимся на дежурстве. А потом все трое спустились вниз и, не выходя из дворца, направились к апартаментам, отведенным Айрой для Иштар. Помещение было просторней и удобней ее квартиры в реювенализационной клинике и куда роскошнее особняка на крыше — за исключением того, что при нем не было сада. Оно предназначалось для приема кого-нибудь из попечителей или вообще весьма важных особ… впрочем, здешняя роскошь особого значения не имела, поскольку Иштар с Галахадом почти все время проводили с Лазарусом, ели вместе с ним и лишь ночевали внизу.
Минерва выделила для Иштар с ее наблюдателями еще с дюжину помещений поменьше, одно из них предназначалось Галахаду, который в нем не нуждался. А потому Иштар распорядилась, чтобы Минерва отдала его Гамадриаде, неофициально влившейся в группу, обслуживающую старейшего. Не извещая об этом отца, Гамадриада иногда ночевала там, чтобы не ездить домой за город. Исполняющему обязанности не нравилось, когда члены его семьи пользовались помещениями дворца в личных целях без всякой на то необходимости. Иногда Гамадриада оставалась с Иштар и Галахадом.
На этот раз все трое направились в апартаменты Иштар: следовало кое-что обсудить. Когда они пришли, Иштар позвала:
— Минерва!
— Слушаю, Иштар!
— Как там?
— Лазарус и Айра беседуют. Частный разговор.
— Не забывай про меня, дорогая.
— Конечно, дорогая.
Иштар обернулась к гостям.
— Кто-нибудь хочет выпить или чего-нибудь еще? Обедать рано. Или уже пора? Гама?
— Лично я в ванну, — сказал Галахад, — потом выпить. Я как раз хотел окунуться — жарко, да и пропотел, когда Лазарус выставил нас.
— И душок от тебя, — согласилась Иштар. — Я еще в машине обратила внимание.
— Тебе, толстопопая, ванна тоже не повредит — ты трудилась не меньше меня.