— Эй, парни, вы кто такие? — обратился Чадов к соперникам.
Ему никто не ответил.
Собрав всю силу, журналист дёрнулся вперёд, выводя державшего его «ниндзя» из равновесия, и таки скинул того с себя. Перевернувшись через голову, «закутанный» поднялся на ноги.
— Что там у тебя, Плясун? — возопил из тёмных бездн не на шутку обеспокоенный батюшка.
— Сам не пойму, отче! Четверо верзил, от которых несёт, как от помойки! Бомжи местные, что ли?
Два оставшихся бойца напали одновременно. Один бросился ему в ноги, обвивая руками колени, а второй решил схватить за горло. Чадову удалось предупредить приём второго разбойника, так что тот, получив локтем в челюсть, отправился подальше. При этом его голова, выдержав толчок, в который журналист вложил почти всю свою мощь, неестественно повернулась против часовой стрелки.
— Первый пошёл, — ухмыльнулся Степан, всё ещё удерживаемый за ноги одним из негодяев.
Руки были свободны, и, сложив правую ладонь ковшиком, Плясун налаженным движением двинул врага по сонной артерии. Однако противник не среагировал, продолжая спокойно сидеть в ногах у парня и крепко сжимая их.
Между тем поднялся бандит со сломанной шеей. Судя по всему, травма ему не сильно мешала, так как он спокойно переминался с ноги на ногу, не спеша атаковать. Будто ожидал чьего-то приказа.
— Ни хрена себе фокусы! — крикнул во весь голос. — Это что ещё за киборги, у которых нет слабых мест? Покойники встают как ни в чём не бывало. Или и впрямь конец света наступил?
— Похоже, на банду зомбаков нарвались, — гулко отозвался Опрокидин. — Держись, я уже на полпути. Сам выберусь. Тут стены неровные!
Журналист нагнулся вперёд, вытянув обе руки, и, подогнув голову, кувыркнулся, освобождаясь от туши, схватившей его за ноги.
Теперь на арену вышел самый первый, тот, что стукнулся об опору. Он решил обхватить Степана спереди, но наткнулся на преграду. Вовремя выставленная «вилка» из двух пальцев воткнулась в его глазницы. Противная влага обволокла кисть Плясуна, мерзкий запах ударил в нос. Ему еле удалось сдержать рвотный порыв, вызванный удушающей вонью. Это был запах гниющей плоти, разлагающегося тела.
— Точно зомби. Ваша правда, святой отец!
— Тут у них рассадник… Они вооружены?
— Нет!
— Твоё счастье. Смотри не подпускай их к оружию, а то не совладаем! Сожрут за милую душу, как аборигены Кука.
Парень вспомнил любимый с детства фильм «Обитель зла». Ох и лихо Мила Йовович мочила там живых трупов. Только там они, кажется, были ужасно ядовитые и питались человечиной. Его же новые знакомые похожих симптомов пока не проявляли. Жаль, что оружие далековато. А то устроил бы им премьерный показ.
Теперь в атаку перешёл Чадов. Поняв, что воздействие на болевые точки в данном случае бессмысленно, он решил применить грубую силу.
В два прыжка подлетев к одному из таинственных соперников, Степан с силой рванул его за руку, выводя локоть из сустава. Хрустнула кость, треснула, будто по швам, кожа, и оторванная по локоть конечность осталась в руках Плясуна.
Несмотря на то что руку отсоединили от туловища, та продолжала извиваться и шевелить пальцами, пытаясь схватить парня за шею. Он с отвращением отбросил мерзкий кусок живой плоти подальше.
Следующий зомби попрощался со стопой, получив по суставу острым камнем, подобранным журналистом.
Чадова удивлял ход этой странной битвы. Соперники тщательно старались не покалечить его, взамен чего расставались с частями собственных тел. Последнее их, видимо, особо не расстраивало — они абсолютно не замечали травм, не чувствуя боли.
Внезапно живые мертвецы подняли головы, тупо уставившись в тёмный свод туннеля, будто к чему-то прислушиваясь. Затем зомби резко обернулись к противнику, протянув к нему мёртвые узловатые руки.
Не успев даже моргнуть, Степан оказался придавленным к земле тяжестью четырёх тел. При этом он больно ударился головой о камень, которым недавно отсек часть ноги одному из живых трупов.
Похоже, хозяину тварей надоела эта игра в кошки-мышки, и он решил закончить задуманное. Каков же план у этого таинственного НЕКТО?
Журналист почувствовал, как по его виску течет тёплая струйка крови, и понял, что медленно проваливается в забытье.
— Аз есмь кара Господня! — прорвался сквозь туманную пелену торжествующий клич отца Иоанна.
А вслед за ним запело, загрохотало огнестрельное оружие.
Тяжесть с груди и конечностей убралась. Вместо этого на лицо парню шмякнулся мерзостно пахнущий кусок чего-то холодного и склизкого. Молодого человека тут же вывернуло наизнанку.
— Ух, суки! — орал беснующийся священнослужитель. — Убирайтесь в ад, диавольские отродья!
Рой раскалённых пчёл-пуль набросился на четвёрку зомби, с характерным звуком вонзаясь в не живые и не мёртвые тела. Ошмётки плоти, клочки материала, осколки пуговиц летели в разные стороны, натыкаясь на стены, столбы, поддерживающие потолок, и оставляли на них тёмные, остро пахнущие следы.
— В голову, в голову им стреляйте! — закричал Чадов, поспешно отползая к стене.
Фигуры, некогда бывшие людьми, наделёнными искрой божественного разума и души, извивались в немыслимых пируэтах. Ничего не выражающие глаза безразлично пялились на извергающее свинцовый шквал оружие. В неясных жестах вздымались вялые длани, пытающиеся выставить преграду смертельному шторму.
И стрекотал-грохотал трудяга АКМ-74, кося в мелкую капусту живых мертвецов, пока не раздалось удовлетворенное:
— Ну, вот, кажется, и всё!
И вслед за ним полилось уже на чисто русском наречии:
— Что, трупяки гнойные, довыёживались?! Какого хера, мать вашу размать, на людей прыгали! Вот и провалитесь теперь на хрен в ад, огребши трындюлей от слуги божьего по полной!
Как ни странно, грубая брань привела Степана в душевное равновесие.
Всё правильно, как учил сэнсей Голдин: «Вместе с руганью из тебя выходит злая энергия, мешающая рассудку трезво мыслить. Это как с перепою сунешь два пальца в рот для облегчения, выблюешься, и на душе сразу свободнее станет. Так и тут…»
Всё-таки умный человек Учитель.
Кряхтя и охая, отец Иоанн оттащил журналиста в другое помещение, куда не доносилась трупная вонь с зомбибоища. Сюда же приволок и пожитки с оружием.
— Передохнём малость, — заговорщицки подмигнул уже пришедшему в себя напарнику. — Ты как насчёт хорошего глотка доброй горилки?
— Только, чур, без закуси, — взмолился Степан. — Ей-богу, от одной мысли о еде с души воротит.
— Поглядим, — не стал настаивать батюшка, разливая по раскладным металлическим стаканчикам прозрачную жидкость. — Ну, по единой!
Крепкая водица приятно обожгла гортань.
— Ядрёная! — довольно крякнул святой отец и скоренько налил ещё «по единой». — Будьмо! — провозгласил традиционный местный тост и, не дожидаясь ответа напарника, проглотил и эту порцию.
Занюхав рукавом комбинезона, священник извлёк из широких штанин увесистый кожаный лопатник.
— Трофей! — похвастался, вертя перед носом. — Ну-ка, поглядим, чем зомби на жизнь зарабатывают.
Расстегнул застежку и заглянул внутрь. На лице его тотчас же появилось кислое выражение.
— Фу-ты, ну-ты! И здесь фальшивки.
Извлёк на свет божий пачку тысячных купюр. Стал рассматривать, внимательно приглядываясь к замысловатым узорам.
— И что в них такого, не пойму… Однако ж что-то есть. Тревожное, аномальное. Надо подумать… Не нравится мне это художество…
— Кстати, — заметил журналист, — сделаны достаточно профессионально. Только с детектором и отличишь от настоящих.
— Ну, да, — согласился Опрокидин. — Только вот зачем фальшивки зомбякам? Не для накопительных же вкладов в банк, в самом деле.
— Фальшивые деньги, неправильные зомби, — задумчиво произнёс Чадов. — Вообще всё как-то запуталось донельзя.
— В смысле? — недопонял пастырь. — Почему «неправильные»? Зомби — они и в Зоне зомби. Жаль, нашего Ромеро здесь нет. То-то бы порадовался парень славной охоте…
Степан рассказал батюшке о своих ощущениях. Вроде за живыми мертвецами, как за марионетками, стоял некий кукловод, управляющий их поведением.
— Вот и сейчас меня не оставляет такое чувство, что за нами кто-то следит. Засунул в стеклянную банку подопытных насекомых, а сам глядит со стороны, как они себя будут вести в тех или иных условиях.
— Это у тебя от многого ума! — наставительно вздел перст указующий отец Иоанн. — Давай-ка лучше усугубим. Оно опрощению способствует. А чем проще мыслится, тем лучше и легче человеку живётся.
— Я не против, — согласился Степан. — Тем паче есть за что. Вот увидели мы этого самого хвалёного призрака — и до сих пор живы.
— Сплюнь! — строго наказал батюшка. — Ещё петух трижды не возопил…
После очередной «единой» настроение «крестоносцев» заметно улучшилось. Потянуло на задушевные разговоры.
— А вот, отче, что вы скажете о наших врагах, «грешниках»? Тоже ведь творения Господа. Или нет?
— Сатанизм. Типичная бесовня.
— Сон разума?
— Точно, он самый. — Твёрдая пастырская рука вновь до краев наполнила сосуды. — Есть некие морально-нравственные пределы, которые можно переступить только в таком «сонном» состоянии. Например, похитить ребёнка…
Священник с силой сжал кулак, едва не раздавив стаканчик.
— Вот ты бы смог?
— Нет, конечно! — возмутился парень.
— А что тебя останавливает? Этический запрет? Да, но он имеет истоки. Его истоки — в Боге. А если ты всё же это делаешь, то истоки твоего поступка в другом. Атеисты называют их нелюдями, люди верующие говорят, что они одержимы бесом.
— Так, может, вся современная культура — это бесовня?
— Это обычное язычество. А язычество — просто глупое прыщавое детство. Если кто-то всерьёз начинает разбираться в себе и в окружающем мире, то он неизбежно приходит к религиозным ценностям, которые тянут за собой ценности морально-этические.
— Вы помните тот этап, когда вы устали от этого язычества?
— Такого момента не было. Я поступательно шёл к вере. Когда я учился на режиссёра и пытался постичь истоки мастерства великих предтеч, то вдруг осознал: для того чтобы сделать что-то по-настоящему, надо принести в жертву всего себя. Я стал искать и не нашёл такой темы, такой идеи, ради которой готов пожертвовать жизнью. Тогда у меня начался довольно длительный период поисков. Он продолжался до тех пор, пока я не столкнулся с людьми, которые обладали такой идеей. Религиозный фактор — один из главных составляющих компонентов человека разумного. В основе любой религии лежит готовность к жертве. Другое дело, что у разных религий и мотивы разные. Христианский мотив — любовь. Но если у человека нет ради чего пожертвовать жизнью, его жизнь совершенно бессмысленна!
Он грустно склонил голову на грудь и приумолк. В своей нелепой бандане с черепами и сталкерском комбинезоне он сейчас меньше всего походил на слугу Божьего. И всё же было в нём нечто такое, что заставляло, склонив голову, присоединиться к его безмолвию, не мешая работе ума и духа пастыря.
— Ладно, пойдём, — хлопнув себя руками по коленям, со вздохом встал с поваленной металлической бочки отец Иоанн. — Уже недолго осталось нам быть «детьми подземелья».
Это батюшкино «недолго» оказалось довольно условным. Как русские вёрсты.
Спросишь кого-нибудь: а далече ль до соседней деревни-озера-остановки? Всего-то пара вёрст — услышишь в ответ. И идёшь себе час, другой, третий, не видя конца и краю той несчастной «парочке».
Так и здесь.
Помещение сменялось коридором, а коридор — очередным залом, захламлённым разбитыми ящиками с непонятной маркировкой, кучей пустых металлических бочек, связками проржавевшей арматуры.
Осторожно ступая на усыпанный кусками осыпавшейся штукатурки и битым кирпичом пол, «крестоносцы» двигались вперёд. Стволы автоматов в любой момент были готовы исторгнуть град смертоносных «насекомых».
Степана никак не оставляло гнетущее ощущение чьего-то постороннего присутствия. Он как будто физически ощущал на себе липкие щупальца, пытающиеся вторгнуться в его душу, оплести разум, взяв под контроль движения и мысли.
Нужно было сопротивляться. Думать о чём-то постороннем. Хотя бы вот считать, сколько раз по пути им встретится «холодец». А эти изумрудные аномалии попадались едва ли не через каждые пять-шесть метров. Росли здесь, как грибы или посты ГАИ на подъезде к столице. С чего бы, спрашивается? Какая среда питала эти неестественные образования?
— На пять часов — «электра», — сверился со своим ПДА батюшка.
Уже какое-то разнообразие, обрадовался Плясун. А то всё «холодец» да «холодец». Так и сам не ровен час превратишься в зелёную студенистую слизь.
Они как раз подошли к широкому люку с уходящей куда-то вниз спиралевидной лестницей.
Грохоча подкованными берцами по проржавевшим металлическим ступенькам, спустились несколькими пролетами ниже.
Это хорошо, ни с того ни с сего пришло в голову Чадову, что они живут не в средние века. Отмахиваться на такой лестнице от кого-либо тяжёлым мечом было бы несподручно. То ли дело их «Гром» с «Волкером» и АКМ-74 с «Форой». С такими помощничками любой противник не страшен. И можно хоть с левой, хоть с правой, хоть из обеих рук одновременно поражать врагов.
Ага, вот и она, обещанная святым отцом «электра».
По сравнению с примитивным «холодцом» эта аномалия была, конечно, как небо и земля.
Прежде всего они различались масштабами. Зелёный студень покрывал площадку метра в два-три, а «электра» представляла собой неправильную окружность радиусом около десяти метров. И больше всего походила на скопление сапфиров, сияющих холодным бледно-голубым светом.
Почему-то так и хотелось приблизиться к этому источнику света и погрузить в него руки. Какое-то непонятное умиротворение и покой исходили от него.
Однако поддаваться подобным настроениям было нельзя. «Электра» — это всего лишь скопление статического электричества, разряжающееся на любой попадающий в неё электропроводящий предмет. Поражение от неё практически всегда смертельно. Чем-то она напоминает морскую медузу. Так же непостижимо прекрасна и так же жжёт любого, пытающегося протянуть к ней свои алчные загребущие руки.
Журналист с опаской разглядывал голубоватые искорки, со зловещим потрескиванием разлетающиеся от «электры» в разные стороны. Вот одна из них, отлетев слишком далеко от материнского лона, приземлилась на опрокинутый набок металлический бочонок. Едва голубой огонёк коснулся металла, раздался оглушительный треск, напоминающий выстрел. Бочонок на несколько метров подкинуло в воздух, где он бешено завертелся вокруг своей оси. Потом полый цилиндр сплющило до дископодобного состояния и с грохотом швырнуло о стену.
После такого периода бурной активности «электра» на какое-то время приугасла, чуток разрядившись.
Отец Иоанн, велев Чадову оставаться на месте и следить в оба за обстановкой, осторожно приблизился к задремавшей аномалии и малость порыскал там-сям. Всё-таки сталкерское прошлое взяло своё. Ведь, как правило, возле разрядившихся зоно-патологий можно найти какой-либо полезный и зачастую прилично стоящий артефакт.
Так и сейчас не обошлось без приятных находок. Склонившись над чем-то, батюшка издал торжествующе-довольный рык и потряс в воздухе некой вещицей, напоминающей песочные часы.
— Это что? — полюбопытствовал Степан, когда священник вновь оказался рядом с ним. — Давно я в Зоне не был, совсем голова дырявая стала…
— Так, пустышка, — небрежно молвил Опрокидин, вертя в руках артефакт, по виду смахивающий на два жёстких диска, сцепленные между собой слизью.
— В смысле? — переспросил Чадов.
— Название такое: «пустышка», — разъяснил святой отец, пряча хабар в специальный контейнер. — Сказывают, что она уменьшает процесс денатурации белков из-за термического воздействия.
— Ага, кажется, что-то такое припоминаю, полезная вроде эта штука, — важно кивнул журналист.