Предисловие
Когда Роберт Хайнлайн начинал работу, он был уверен, что это его последний в жизни роман — настолько тяжелый диагноз поставили врачи, настолько неблагоприятным был прогноз, настолько плохим — самочувствие. Писатель, привыкший проводить за рабочим столом двенадцать-четырнадцать часов в день, исписывать десять страниц, чтобы потом вычеркнуть все лишнее и оставить две-три, — теперь не всегда был способен удержать в пальцах авторучку и впервые прибег к помощи стенографистов. Само название романа взято из двадцать седьмого псалма, который традиционно читают на похоронах…
Это великий роман — настолько мощна его коллизия, откровенны отношения, глубоки характеры. Рискну сказать, что Хайнлайн здесь достиг уровня Фолкнера.
И одновременно — это плохой роман, написанный неряшливо и торопливо, невычитанный и неотредактированный. Издатель торопился успеть показать автору готовую книгу, да и сам творческий метод Хайнлайна (много писать, а потом еще больше вычеркивать) в этих условиях дал сбой…
Короче говоря, я взял на себя смелость хотя бы при переводе достичь того, к чему стремился (как мне кажется) сам автор.
Андрей Лазарчук
Глава 1
Зал заседаний был старомоден, в стиле «барокко 80-х», но при этом высок, обширен и роскошен. Под современным окном-трансформером стояла автоматизированная клиническая кровать, частично прикрытая великолепной старинной китайской шелковой ширмой. Офисный стол тоже не вполне соответствовал обстановке, поскольку во главе его посверкивало никелем инвалидное кресло с системой жизнеобеспечения.
Рядом с этим креслом, за передвижным автостенографическим столиком, оборудованным направленным микрофоном, диктописцем, часами-календарем и пультом управления, сидела красивая молодая женщина. Сидела она в позе скромнейшей секретарши, но одета была весьма экзотично. Платье — если это можно назвать платьем — именовалось «Так-на-так» и выглядело следующим образом: правое плечо и грудь очерчены интенсивно-черным бархатом, левое — таким же интенсивно-алым; переливающиеся складки сходятся в точку на животе и разбегаются дальше; красная сандалия из переплетенных блестящих шнуров на черной ноге, черная — на голой ноге, прикрытой алым лоскутком лишь где-то на самом верху. Раскраска кожи выдержана была тоже в этих двух цветах — алом и черном…
По другую сторону инвалидного кресла сидела пожилая дама в белой медсестринской униформе. Она была сосредоточена на том, кто занимал инвалидное кресло, и полностью игнорировала все, что находилось вокруг. То есть людей, сидевших вокруг стола. Большинство их отличались тем подчеркнуто-спортивным видом, который всегда выдает менеджеров высокого ранга.
Возглавлял собрание глубокий старик. Если бы не живые беспокойные глаза, он походил бы на результат неудачной попытки бальзамирования. Он не использовал косметику, чтобы хоть как-то скрыть свою дряхлость.
— Вампи-ир, — говорил он негромко человеку, сидящему неподалеку от него. — Ты вампир, мой маленький Парки. Разве папа не говорил тебе, что невежливо впинывать человека в могилу, если можно просто чуть-чуть подождать? Или у тебя не было папы? Впрочем, Юнис! Сотри это. Господа! Мистер Паркинсон только что предложил мне уйти в отставку с поста председателя правления компании. Кто поддерживает его предложение?
Он подождал, переводя взгляд от лица к лицу, ничего не дождался и сказал:
— Ну, вот. Кто тебя подбил на это, Парки? Ты, Джордж?
— Нет-нет!
— Понимаю. Тебе просто очень хотелось спеть «Аве»… Итак, предложение не проходит из-за отсутствия второго голоса.
— Я забираю свое предложение! — испуганно сказал Паркинсон.
— Слишком поздно, Парки. Правки в стенограмме производятся только с общего согласия, явного или подразумеваемого. Одного возражения достаточно. А я, Йоханн Себастьян Бах Смит, против. Вот так, мальчик. Это правило работает, потому что я написал его раньше, чем ты научился читать.
Он помолчал немного и продолжал:
— Впрочем, у меня есть новости. Вы уже получили отчет от мистера Тила, что наши дела сейчас вполне удовлетворительны; а «Морские ранчо» и «Общие учебники» — так и просто превосходны. Я думаю, для меня не будет лучшего момента, чтобы подать в отставку… Так, — сказал он после длительной паузы. — Можете закрыть рты. А ты, Парки, не улыбайся самодовольно, для тебя новостей припасено чуть больше, чем для остальных… Итак, я номинально остаюсь шкипером на борту, но больше не буду рулить. Наш главный консультант, мистер Джейк Сэлэмэн, берет на себя функцию представлять меня…
— Полный назад, Йоханн. Я не собираюсь становиться директором этого пятиаренного цирка.
— Никто тебя не назначает директором. Просто ты будешь сидеть на моем месте, когда меня тут не будет. Это не слишком сложно для тебя?
— Э-э… думаю, нет.
— Слава богу. Итак, я ухожу в отставку с поста президента «Смит Энтерпрайзис», и мистер Байрам Тил становится вашим новым президентом и исполнительным директором — в сущности, продолжая ту работу, которую он делал последние годы. Он с головой в этом потоке — и в платежах, и в фондовых опционах, и в налоговых лазейках. В общем, вся лавочка у него под контролем…
Паркинсон вскочил.
—А теперь посмотри сюда, Смит!
—Намотай на ус, малыш. Обращаться ко мне надо не: «А теперь посмотри сюда!» — а «мистер Смит» или просто «мистер председатель». Что там у тебя?
Паркинсон выровнял дыхание и сказал:
—Значит, так. Мистер Смит. Я не могу согласиться с вашим назначением. Этот скачок вашего помощника прямо в кресло президента — неслыханно! Когда производятся назначения на руководящие места, вопрос должен рассматриваться на правлении. Я представляю второй по величине пакет голосующих акций…
—Я вообще-то подумывал о тебе на месте президента компании, Парки…
—Вы? Думали? И что?
—Потом очень долго смеялся.
—Вы… вы…
—Не произноси этого слова, сынок. Я затаскаю тебя по судам. Ты почему-то забыл, что у меня не просто первый по величине, а контрольный пакет акций. Что касается твоего пакета… Политика компании такова: любой владелец пакета в пять процентов голосующих акций автоматически входит в состав правления, даже если его никто не любит и он задыхается от этой нелюбви. Случай наш с тобой общий… — Смит посмотрел на нового директора. — Или уже не общий. Байрам, какие там у нас последние новости по движению акций?
—Полное коммюнике, мистер Смит?
—Нет, просто сообщите мистеру Паркинсону, сколько он стоит на этот час.
—Да, сэр. Мистер Паркинсон, сейчас вы управляете значительно меньше, чем пятью процентами акций.
—Так обстоят дела, вампиреныш, — сладким голосом добавил Смит. — Ты уволен. Джейк, объяви собрание акционеров, и чтобы все было честь по чести: торжественная часть, золотые часы, пинок в жопу и избрание преемника. На сегодня все, господа. Собрание закончено. Закругляемся. Джейк! Ты тоже, Юнис. И Байрам, если у тебя есть какие-то мысли…
Паркинсон подскочил к нему:
— Смит, я еще не все сказал!
— О, без сомнения, — голос старика стал еще более сладким. — Главное, не забудь передать своей уважаемой теще, что Байрам будет продолжать обогащать ее, несмотря на то, что я вышвырнул тебя вон. Все, давай, давай…
Паркинсон бросился прочь. Остальные тоже начали расходиться.
Смит сказал задумчиво:
— Джейк, скажи мне, как парень в пятьдесят лет способен настолько потерять нюх? Потрясающий ход: жениться на богатой теще… Что такое, Ханс?
— Йоханн, — Ханс фон Риттер перегнулся через стол к председателю. — Мне не понравилось, как вы разобрались с Паркинсоном.
— Спасибо. Честность лицом к лицу — редкость в наши дни.
— То, что он полетел за борт, правильно. Толку от него не было никакого, одни обструкции. Но стоило ли его оскорблять так демонстративно?
— Видимо, нет. Но очень хотелось. Одно из тех немногих удовольствий, которые мне доступны.
Стол начал собирать опустевшие стулья.
— Я не собираюсь изменять свой образ действий, — продолжал фон Риттер. — Если вам в правлении нужны только дакалки, то позвольте мне заметить: я управляю значительно меньше, чем пятью процентами акций. Мне тоже подавать в отставку?
— Боже мой, нет! Вы были нужны мне, Ханс, и еще больше будете нужны Байраму! Мне ни к чему вышколенные тупицы. Вам требуется мужество, чтобы не соглашаться со мной? Так имейте это мужество! Иначе вы тряпка. Когда человек зарабатывает для меня деньги, я хочу, чтобы он делал это интеллигентно. Вот вы, например. Вам хватало напора и сил, чтобы заставить меня изменить мое мнение, и не раз. Это нелегко, потому что я упрям. Теперь относительно дела… Давайте-ка сядем. Юнис, свистни, пусть эта тварь вернет доктору фон Риттеру стул.
Стул тут же появился, фон Риттер замахал руками, стул отступил.
— Нет времени на все эти церемонии. Чего вы хотите добиться, Йоханн?
Он выпрямился. Стол, подобравший все свои стулья, сам заскользил по направляющим к открывшейся в стене нише.
— Ханс, я специально окружал себя людьми, которые меня не любят. Тот же Байрам — он ведь получил свой пост, противореча мне и оказываясь правым. Иногда он ошибается… но на этот случай есть вы, Ханс. А Паркинсон… да, я публично нахамил ему, потому что он публично призвал к моей отставке. Это ребячество, вы правы, Ханс. Двадцать лет назад — даже десять — я бы никогда не оскорбил человека. Нельзя позволять рефлексам управлять языком. Но я впадаю в маразм, и все это знают.
Фон Риттер молчал.
— Ну так что? — спросил Смит. — Вы поддержите Байрама?
— Уф… Пока да. Посмотрим на ваше поведение… Он повернулся, чтобы уйти.
—Кончай этот гнилой базар, Ханс. Ты пацан или не пацан?
Фон Риттер оглянулся через плечо. Засмеялся.
—Пацан!..
—Я знал. Спасибо, Ханс. Ладно, вали. Что-то новое, сынок? — повернулся Смит к Байраму Тилу.
—Завтра помощник генерального прокурора прилетает из Вашингтона, чтобы поговорить с вами относительно покупки «МТД» нашим «Ноумкрафтом»…
—Поговорить с тобой, Байрам. Если эта встреча тебе не по зубам, то я в тебе ошибся. Что-то еще?
—На пятом «Морском Ранчо» мы потеряли человека. Акула.
—Черт. Он женат?
—Нет, сэр. И родители не на его иждивении.
—Ладно. Тогда просто соболезнования. У вас там есть подготовленные ролики с профессиональной озвучкой. Когда мы теряем кого-то из наших людей, пусть все думают, что мы тоже плачем.
— Особенно когда нам наплевать, — сказал Сэлэмэн.
Смит прищурился на него:
—Джейк, неужели ты так глубоко изучил мое сердце? Наша политика — быть щедрыми, когда случается смертельный инцидент. И всякие мелочи, которые так много значат…
—…и так славно выглядят. Йоханн, у тебя нет сердца — только телефон и всяческая машинерия. Да и не было его никогда.
Смит засмеялся:
—Для тебя будет сделано исключение, Джейк. Когда ты помрешь, мы попробуем все переиначить. Никаких цветов, никаких некрологов, похороны по шестнадцатому разряду на собачьем кладбище…
—Не дождешься. Я сам станцую на твоей могиле, Йоханн.
—Да ну? Давай на пари. Миллион наличными против твоих любимых налоговых льгот? Хотя нет, я не могу заключать пари: чтобы остаться в живых, мне понадобится твоя помощь. Байрам, встретимся завтра. Сестра, подождите за дверью: мне нужно поговорить с моим юристом.
—Нет, сэр. Доктор Гарсиа запретил мне отходить от вас хотя бы на три шага.
Смит растерялся.
—Так. Мисс Клизма, я выучил много разных слов задолго до того, как Верховный суд ополчился на тех, кто пишет на заборах. Но я не буду вываливать на вас этот запас. Давайте по существу: я вас нанял. Я вам плачу. Вы находитесь в моем доме. Я велел вам выйти и подождать за дверью. Что из этого следует?
Медсестра, плотно сжав губы, молчала. Смит вздохнул.
—Джейк, какой я все-таки старый. Я никак не могу привыкнуть, что они следуют своим собственным законам. Юнис, где у нас доктор Гарсиа? Пусть он снимет с поста этого часового, чтобы мы могли поговорить приватно.
Доктор Гарсиа прибыл незамедлительно, осмотрел пациента, взглянул на ленты самописцев и согласился, что отдаленного мониторинга будет достаточно.
—Мисс Макинтош, во изменение отданного распоряжения…
—Да, доктор. Вы пришлете медсестру, чтобы я могла уйти? Я увольняюсь.
—Хорошо. Сестра…
—Секунду, доктор, — вмешался Смит. — Мисс Макинтош, я приношу вам свои извинения за то, что оскорбил вас. Я впадаю в детство. Это признак очень глубокой старости. Но, доктор, если сестра Макинтош все же решит уйти — я надеюсь, что этого не произойдет, но, тем не менее, — выпишите ей премию в тысячу долларов. Ее исполнение обязанностей было совершенным. Несмотря на то, что я ей всячески мешал.
— М-м… Посмотрим. Сестра, идемте…
Когда медики вышли, Сэлэмэн сказал сухо:
— Йоханн, ты маразматик только тогда, когда это выгодно.
— Приходится использовать это оружие, — хмыкнул Смит. — Что мне еще остается?
— Деньги.
— Ах, да. Про деньги я и забыл. Так забывают про воздух. Ведь я и жив-то благодаря деньгам… Я просто злюсь, Джейк. Как человек, ни за что посаженный в тюрьму. Тюрьма называется старостью…
— Старости нет, пока ты управляешь собой, Йоханн. Я понимаю, что это заявление дурно пахнет… а впрочем, делай, что хочешь, я ни на чем не настаиваю.
— Спасибо, Джейк, ты настоящий друг. Черт, ты иногда нужен мне даже больше, чем Юнис, хотя она намного симпатичнее. Юнис, скажи, девочка: я несносен?
Секретарша пожала плечами. Это было красивое движение.
— Вы такая лапочка-вонючка, босс… время от времени. Но я научилась не обращать на это внимания.
— Вот, Джейк. Если бы Юнис хоть раз отказалась терпеть мои выходки — вот как ты, например, — то я уже был бы самый приятный босс в мире. А так я использую ее в качестве предохранительного клапана.
— Юнис, — сказал Сэлэмэн, — в любое время, как только вам надоест это опутанное проводами дерьмо, вы приходите ко мне и получаете эту же работу за такое же жалованье…
— Юнис, твое жалованье удвоено.
— Спасибо, босс, — быстро сказала секретарша, — запись сделана, время проставлено. Бухгалтерию я уведомлю сама.
— Понял, да? — закашлялся Смит. — И не пытайся перекупить ее, старый козел. У тебя не хватит «капусты».
— Маразматик, — оскалился Сэлэмэн. — Кстати, о «капусте». Кого ты прочишь на место Паркинсона?
— Еще не думал. Есть кандидат?
— До сих пор не было. Но сейчас мне кажется, что это могла бы быть Юнис.
Долгую секунду Юнис не могла скрыть изумления. Потом на ее лицо вернулось прежнее выражение.
— Об этом я не думал, — признался Смит. — Но мысль хорошая. Юнис, как бы ты отнеслась к перспективе стать директором?
Юнис отключила диктописец.
— Если это шутка…
— Дорогая моя, — сказал Смит мягко, — я никогда не шучу с деньгами. А для Джейка деньги — единственная святыня. Ты знаешь, что он продал свою дочку и бабушку в бордель в Рио?
— Вранье, — сказал Сэлэмэн. — Только бабушку. И старушка не подкачала! Благодаря ей мы прикупили еще одну спальню.
— Босс, но я полный ноль в бизнесе!
— Ну и что? Директора ничем не управляют, они только формируют политику. А про это ты знаешь больше, чем кто-либо из них, — ты же варишься в этом котелке уже хренадцать лет. Будешь исполнять все те же свои обязанности — да еще голосовать, как Джейк. Идет?
— Вы думаете, я справлюсь, сэр?
— Мы же справляемся. Загляни в старые записи — как бы мы с Джейком ни изображали перебранки, а всегда голосовали так, как договаривались заранее.
— Я это давно заметила, — сказала Юнис.
— Вся конспирация коту под хвост, — сказал Смит. — Решено, Джейк: она — новый директор. Да, и еще один тайный пункт: если нам вдруг понадобится вакансия — ты уйдешь в отставку? Ничего, естественно, не теряя.
— Конечно, сэр. И даже без отступного.
— Почему без? Очень даже с отступным… Понимаешь, Юнис, я хочу быть уверенным, что у Джейка всегда будет надежный запас голосов — причем я не хочу увольнять обскурантов без крайней необходимости. Не стоит подставлять фон Риттеру свой нос для очередного щелчка… Итак, вы директор, дорогая. Формальности — на том же собрании акционеров. Добро пожаловать в истеблишмент. Теперь ты не благородный пролетарий, а контрреволюционер, предатель, штрейкбрехер, шпик, фашистский пес. Как теперь самочувствие?