— Эд! — укоризненно остановила его Триша.
— Извини, — сказал он, вовсе не чувствуя, что должен извиниться. Мысленно он все еще продолжал свое путешествие.
После шести звонков, когда, казалось, злость Эда Норриса достигла предела, он наконец-то нашел доктора в Поллистоне, согласившегося осмотреть Гектора, если они привезут его до трех. Поллистон был им не по пути, в двадцати милях западнее Хаммер-кроссинг, но сейчас важнее всего был Гектор. Теперь Эд был очень обеспокоен состоянием малыша. Он еще никогда не видел сынишку таким больным.
В два часа пополудни они уже ждали в приемной доктора Брендена Суини. К тому времени Эд тоже начал чихать. Приемная была переполнена, поэтому они смогли попасть на прием только к четырем часам. Гек был в полубессознательном состоянии, да и Триша горела в лихорадке. Только Стэн Норрис, которому было девять лет, чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы не сидеть на месте.
Во время ожидания в приемной Суини они передали болезнь, которую вскоре станут называть «Капитан Мертвая Хватка», более чем двадцати пяти посетителям, включая замужнюю женщину, которая заскочив лишь на минуту оплатить счет, отправилась заражать всех членов бридж-клуба.
Этой женщиной была миссис Роберт Бредфорд. Сара Бредфорд — для членов бридж-клуба. «Булочка» — для мужа и близких знакомых. В этот вечер Сара играла особенно хорошо, возможно потому, что ее партнершей была Анжела Дюпре, ее лучшая подруга. Казалось, они общаются телепатически. Не перекинувшись и словом, женщины выиграли три роббера, да еще и сделали большой шлем в последней игре. Единственной ложкой дегтя в этой бочке меда для Сары было то, что она, кажется, немного простыла. Это было нечестно со стороны простуды появиться именно в этот момент.
Когда в десять вечера игра закончилась, они с Анжелой отправились в коктейль-бар пропустить по стаканчику. Анжела вовсе не торопилась домой. Ее муж Дэвид собирал сегодня дома своих приятелей для игры в покер, и она все равно не смогла бы заснуть в таком шуме… пока не приняла бы успокаивающее, которое она прописала себе сама и которое состояло из двух стаканчиков джина с тоником.
Сара тоже потягивала спиртное. Женщины принялись обсуждать игру, инфицируя тем временем каждого, кто сидел или даже только заглянул в коктейль-бар Поллистона, включая двоих молодых людей, пивших пиво за соседним столиком. Они направлялись в Калифорнию — совсем как когда-то Ларри Андервуд и Руди Шварц — искать свое счастье. Их друг пообещал им работу в кинокомпании. На следующий день парни отправились на запад, распространяя болезнь по мере своего продвижения.
Бесконечные письма не срабатывают, цепочка рвется. Это общеизвестный факт. Миллион долларов, который обещают вам, если вы вышлете всего-навсего один доллар на имя, значащееся в списке первым, при этом вписывая ваше имя в конец списка и отослав такие же письма пятерым своим приятелям, никогда не находит своего адресата. Но это письмо от Капитана Мертвая Хватка сработало прекрасно, просто великолепно! Пирамида была построена не снизу вверх, а сверху вниз — и в вершине этой пирамиды стоял стрелок военной охраны Чарльз Д. Кэмпион. Все цыплята вернулись на насест. Только вместо почтальона, приносящего вам целую кипу писем, в каждом из которых лежит всего по одному доллару, Капитан Мертвая Хватка приносил с собой несметное количество коек с одним или даже двумя больными на каждой, траншеи и ямы для захоронений и, наконец, тела, сбрасываемые просто в океан, каменоломни, шахты, котлованы недостроенных дорог. А потом, конечно, тела будут гнить там, где упадет умирающий.
Сара Бредфорд и Анжела Дюпре вместе вернулись к своим припаркованным машинам (и заразили еще пятерых встретившихся им людей), распрощались и поехали каждая в свою сторону. Сара приехала домой заразить своего мужа и еще пятерых партнеров по покеру и их дочь-подростка Саманту. Саманта опасалась, что подхватила триппер. Если уж говорить правду, то так оно и было на самом деле. Но, говоря откровенно, ей не стоило волноваться: по сравнению с тем, чем заразила ее мать, триппер был не серьезнее обыкновенного дерматита.
Завтра Саманта отправится в бассейн и заразит там всех присутствующих.
И так далее.
Глава 9
Они напали на него в сумерках, когда он шел по обочине дороги № 27, которая называлась Мейн-стрит, когда проходила по городу. Через милю или две он собирался повернуть на запад, на шестьдесят третью, которая выведет его на большак к началу долгого путешествия на север. Чувства его были притуплены двумя банками пива, но он знал: что-то было плохо. Он вспомнил четырех или пятерых городских задир, сидевших в дальнем углу бара, когда те неожиданно появились из укрытия и набросились на него.
Ник защищался отчаянно, вырубив одного и разбив другому нос — скорее всего сломав, если судить по хрусту. Раз или два ему даже показалось, что у него есть вполне реальный шанс одолеть их. Тот факт, что он дрался, не издавая ни единого звука, заставил нападавших нервничать. Они действовали слаженно, возможно, частенько проделывали подобное без лишних осложнений, к тому же они никак не ожидали серьезного сопротивления от худенького парнишки с рюкзачком за плечами.
Один из них ударил Ника по подбородку, разбив ему нижнюю губу чем-то похожим на кольцо школьного братства, и тепловатый привкус крови заполнил рот. Ник отшатнулся, и тут ему скрутили руки. Он бешено сопротивлялся, ему даже удалось освободить одну руку, когда кулак одного из нападавших врезался ему в лицо. Прежде чем кулак закрыл его правый глаз, Ник снова увидел слабо блеснувшее в свете звезд кольцо. Искры посыпались у него из глаз, и он почувствовал, что сознание начинает рассеиваться, уплывать куда-то. Испугавшись, он стал сопротивляться с еще большим упорством. Парень, носящий кольцо, снова стоял перед ним, и Ник, не ожидая нового удара, врезал стоящему в живот. Школьное Кольцо охнул и беззвучно начал хватать ртом воздух, словно больной ларингитом.
Остальные нападавшие окружили Ника. Для него они были теперь только тенями мускулистых парней — отличных ребят, как они сами себя называли, — в серых рубашках с закатанными рукавами, чтобы были видны крепкие, прожаренные на солнце бицепсы. На ногах у всех были подкованные ботинки. Пряди жирных волос свисали им на глаза. В угасающем свете дня это все начинало казаться зловещим сном. Кровь затекла в открытый глаз Ника. Рюкзачок был сорван со спины. Удары сыпались градом, Ник дергался как гуттаперчевая кукла, лишенная костей. Сознание еще не полностью покинуло его. Единственными звуками, раздававшимися в тишине, было сопение парней, когда они вонзали в него свои кулаки, да посвистывание козодоя в ближайших соснах.
— Почему он не кричит? — спросил кто-то. — Почему он не кричит, Рей?.
— Я же предупреждал, не нужно называть имен, — пресек вопросы Школьное Кольцо. — Мне наплевать, почему он не кричит. Я смешаю его с землей. Этот сосунок ударил меня. Проклятый козел, вот кто он такой.
Кулак снова опустился на него. Ник отдернул голову в сторону, и кольцо чиркнуло его по щеке. От нового удара нос Ника превратился в расплющенный помидор. Вместо вздоха послышалось какое-то гнусавое хлюпанье. Сознание сузилось до ширины карандаша. Ник стал хватать ртом ночной воздух. Снова нежно и протяжно запел козодой. Но и в этот раз Ник ничего не услышал, как и в предыдущий.
— Держите его, — сказал Рей. — Держите его, черт побери!
Кулак снова опустился. Два передних зуба вылетели, когда школьное кольцо врезалось в них. Казалось, это была агония. Ник не мог издать ни звука. Ноги его подкосились, и он стал оседать, как мешок с зерном.
— Рей, достаточно! Ты что, хочешь убить его?
— Держите его. Сосунок ударил меня. Я сровняю его с землей.
Вдруг за поворотом дороги, скрытым зарослями кустов и огромными соснами, сверкнули фары автомобиля.
— Бросайте его, да бросайте же!
Это был голос Рея, но Рей уже не стоял перед ним. Ник испытал нечто вроде смутного облегчения, даже благодарности, но то немногое, что осталось от его сознания, сосредоточилось на агонии у него во рту. Кончиком языка он ощущал осколки зубов.
Руки больно тянули его и, наконец, бросили на середину дороги. Приближающиеся круга фар осветили его тело, как прожекторы освещают актера на сцене. Завизжали тормоза. Ник вскинул руки и заставил свои ноги передвигаться, но те не повиновались — они вели его к гибели. Ник упал на дорогу, и визжание тормозов и шин наполнило мир, пока Ник ждал, когда его переедут. По крайней мере, это положит конец невыносимой боли во рту. Затем галька, брызнувшая из-под колес, ударила его по щеке. Ник смотрел на шины колес, остановившихся в нескольких сантиметрах от него. Он видел белый маленький камень, застрявший в резиновой бороздке, словно монета, зажатая в двух пальцах.
«Кусочек кварца», — бессвязно подумал он и потерял сознание.
Когда Ник пришел в себя, он лежал на койке. Она была твердой, но за последние три года ему приходилось спать и на более твердых. Он с трудом открыл глаза. Казалось, веки налились свинцом, а правый глаз, на который обрушился удар кулака, приоткрылся только наполовину.
Он разглядывал трещины на цементном потолке, под которым проходили трубы отопления. Большой жук деловито ползал по одной из труб. В поле его зрения попала цепь. Он слегка приподнял голову, чем вызвал ужасную, пронзившую все его тело боль, и увидел вторую цепь, идущую от внешней ножки кровати к крюку в стене. Он повернул голову налево (еще один приступ боли, но на этот раз уже не такой убийственный) и увидел грубую цементную стену. Она, как и потолок, была испещрена трещинами, к тому же сплошь исписана. Надписи в большинстве своем были далеки от приличной литературы. «ЭТО МЕСТО КИШИТ КЛОПАМИ. ЛУИС ДРАГОНСКИ, 1987 ГОД. МНЕ НРАВИТСЯ, КОГДА МЕНЯ ТРАХАЮТ В ЗАДНИЦУ. БЕЛАЯ ГОРЯЧКА — ЭТО ПРОСТО ЗДОРОВО. ДЖОРДЖ РАМПЛИНГ — ГОМИК. Я ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЮЗАННА». Здесь же были изображены огромные, свисающие пенисы, гигантские груди, грубо нарисованные вагины. Все это дало Нику ощущение места. Он находился в тюремной камере.
Ник осторожно приподнялся на локте, свешивая ноги (обутые кем-то в бумажные тапочки) с койки и принимая сидячее положение. Огромная волна боли снова ударила в голову, а позвонки угрожающе хрустнули. В животе встревоженно забурлило, голова закружилась, вызвав тот вид пугающей тошноты, когда хочется кричать и просить Бога о помощи. Но вместо того чтобы закричать — он просто не мог сделать этого, — Ник припал к коленям, обхватив лицо руками, и стал ждать, когда дурнота пройдет. Через пару минут так и случилось. Он осторожно потрогал пластырь, прикрепленный к ранам на щеках, а сморщившись пару раз, понял, что ему к тому же наложили швы.
Он огляделся. Камера была маленькой. С одной стороны койка упиралась в решетчатую дверь. А в изголовье расположился унитаз без крышки и веревки. А над ним — Ник увидел это, очень осторожно поворачивая ноющую шею, — было зарешеченное крошечное окно. Он достаточно долго просидел на койке, пока не убедился, что не потеряет сознание, потом, приспустив бесформенные пижамные серые штаны, Склонился над унитазом и, казалось, мочился целый час. Затем, закончив свои дела, встал как старик, придерживаясь за край койки. Он внимательно посмотрел в унитаз, ожидая увидеть там следы крови, но моча была чистой. Нику кое-как удалось спустить воду.
Медленно, очень осторожно он подошел к решетчатой двери и увидел короткий коридор. Слева от него спал пьяный. Старик, как бревно, лежал на одной из пяти коек, свесив руку на пол. Справа коридор заканчивался открытой дверью. В центре коридора горела лампочка, прикрытая зеленым плафоном, — такие он видел в бассейнах.
В открытой двери начала расти, танцевать тень, а затем в коридор вышел мужчина огромного роста в форме цвета хаки. На ремне «Сэм Брауни» у него висел огромный пистолет. Засунув кулаки в карманы брюк, мужчина почти целую минуту молча разглядывал Ника. Затем произнес:
— Когда я был пацаном, мы поймали в горах льва, застрелили его, а потом двадцать миль тащили в город по каменистому грунту. То, что осталось от этого создания, когда мы принесли его домой, вызывало только сожаление, такого несчастного создания я еще не видел. Ты второй, малыш.
Ник подумал, что эта речь подготовлена, тщательно спланирована и предназначена для постояльцев, время от времени попадающих в камеру.
— У тебя есть имя, бедняга?
Ник, прижал палец к разбитым, опухшим губам и покачал головой. Затем приложил ладонь ко рту, разрезал воздух легким диагональным движением и снова покачал головой.
— Что? Не можешь говорить? Вот несчастье.
Слова были вполне дружелюбны, но Ник не мог уследить за артикуляцией и интонацией. Он изобразил в воздухе невидимую ручку и начал писать ею.
— Тебе нужен карандаш? Если ты немой, то почему не носишь с собой карточку?
Ник пожал плечами. Он вывернул пустые карманы. Затем сжал Кулаки и сделал пару боксерских ударов по воздуху, что вызвало боль в голове и тошноту в желудке. Закончил он свое объяснение тем, что тихонько постучал кулаками по голове, закатывая глаза и сгибаясь пополам. Потом показал на пустые карманы.
— Тебя ограбили.
Ник кивнул.
Одетый в хаки мужчина направился в свой кабинет. Через пару секунд он вернулся с огрызком карандаша и блокнотом и передал все это Нику сквозь решетку. На каждом листке сверху было напечатано: «Джон Бейкер, шериф».
Ник повернул карандаш и постучал ластиком по имени. Затем вопросительно поднял глаза.
— Да, это я. А как тебя зовут?
«Ник Андрос», — написал он.
— Что случилось с тобой сегодня вечером? Доктор Соумс и его жена чуть не переехали тебя как бревно, парень.
«Избит и ограблен. В миле от бара на Мейн-стрит», — написал Ник.
— Этот притон не место для таких детей, как ты, бедолага. Ты еще маленький, чтобы пить.
Ник возмущенно затряс головой.
«Мне двадцать два, — написал он, — Могу я выпить пару банок пива и не быть избитым и ограбленным?»
Бейкер прочитал это с видом мрачного удивления.
— Вряд ли такое удастся в Шойо. Что ты здесь делаешь, приятель?
Ник вернулся к двери. Теперь он долго писал, карандаш так и порхал над бумагой. Бейкер подумал, что научить глухонемых детей читать и писать сродни чуду, а у этого Ника Андроса, должно быть, чердак отлично оборудован, раз уж ему удалось овладеть такими навыками. Здесь, в Шойо, штат Арканзас, полно парней, которых не смогли научить ничему путному, и вот теперь некоторые из них слоняются по барам. Но, подумал он еще, не следует ожидать, что паренек, который забрел в город на пару часов, знает об этом.
Ник протянул блокнот сквозь решетку. Там было написано:
«Я путешествую. Но я не бродяга. Сегодня весь день работал у хозяина по имени Рич Эллертон в шести милях западнее вашего городка. Я почистил его сарай и сложил много сена под крышу На прошлой неделе я был в Уоттсе, штат Оклахома, чинил заборы. Парни, избившие меня, забрали мой недельный заработок».
— Ты уверен, что работал именно у Рича Эллертона? Ты ведь знаешь, что я могу проверить это, — Бейкер вырвал листок с объяснениями Ника, сложил его вчетверо и положил в карман форменной рубашки. — Ты видел его собаку? Какая она?
«Доберман, — написал Ник, — но хороший. Огромный. Не трусливый».
Бейкер кивнул, повернулся и пошел к себе А Ник встревоженно застыл у решетки. Через минуту Бейкер вернулся с огромной связкой ключей, открыл замок и распахнул дверь.
— Пойдем в кабинет, — сказал Бейкер. — Завтракать будешь?
Ник покачал головой, потом жестом как бы налил что-то и вышел из камеры.
— Кофе? Хорошо. Мне не помешает компания. У меня бессонница. Редко когда я сплю больше трех-четырех часов. Жена настаивает, чтобы я посетил знаменитого врача в Пайн-Блафф. Если и дальше так будет продолжаться, я, наверное, последую ее совету. Вот, посмотри до чего дошло — пять часов утра, еще даже не начало светать, а я уже на ногах, ем омлет и жареные пирожки, купленные на стоянке для грузовиков.
На последних словах он повернулся, и Ник уловил «… стоянке для грузовиков». Он приподнял брови и пожал плечами, чтобы выразить свое непонимание.