— Я его хочу! — воскликнула Ида. — Дай его мне!
— Не получишь, — сурово сказал Данн и тут же добавил: — А я получу мои монеты. Отдавай золото!
Ида надулась:
— Ида хочет монетки. Не отдам монеток.
Данн шагнул к Иде.
— Отдай немедленно!
— Нет, нет, нет… — залепетала Ида и сразу почувствовала на своем горле лезвие ножа.
— Отдай, не то зарежу!
Она завопила что было мочи, вытащила из-за пазухи кошелечек, и Данн сразу выхватил его из ее руки.
Все замерли, пораженные. Маара тоже. Но она понимала мотивы брата и подошла к нему:
— Данн, Ида всего лишь шутила, — попыталась разрядить обстановку Дромас.
— Шутила… Она жизнью шутила. Своей и нашей.
Конечно, после такого инцидента собрание развалилось.
В помещении повисла неловкая тишина, все взгляды устремились к двери. Но Маара тут же вскочила и обратилась к Кандас с просьбой открыть карту.
— Я хочу кое-что сказать.
В этот вечер карту скрывал занавес, и Кандас неохотно потянула за шнур, открыв ее. По глазам большинства присутствующих Маара увидела, что те не понимают значения этого странного изображения. Для них это была какая-то диковинная вещь, почему-то ценная для Кандас. Некоторые не проявляли к карте вообще никакого интереса, даже голов не повернули. Кандас подвинула к карте лампы, интересующимся стало лучше видно. Эту сцену Маара всегда вспоминала, думая о Хелопсе. В комнате около двадцати человек. Женщины в мягких цветных платьях, с распущенными по плечам волосами, мужчины в желтых домашних одеждах, на всех падает мягкий свет ламп.
При первом же взгляде на карту бросалось в глаза изобилие белого — этим цветом закрашена вся верхняя половина от левого края до правого. От белого вниз на голубом фоне отрастали большие раскрашенные в разные цвета фигуры. На одной из них крупными буквами написано: «ИФРИК». Карта эта не отличалась изяществом исполнения, характерным для вещей, вроде тех, что были надеты на Мааре и Мериксе. Ее довольно грубо намалевали на светлой коже. Ясно выделялись швы, соединяющие шкуры, зрителю следовало делать определенное умственное усилие, чтобы не принять их за изображенные на карте линии.
На другой фигуре, похожей на Ифрик, написано: «ЮЖНЫЙ ИМРИК». Обе фигуры раскрашены, на них нанесены черные линии, обозначающие реки, и точки городов с надписанными рядом названиями. Маара понимала, что люди не поймут изображенного на карте без дополнительных объяснений. И Кандас, как будто нерешительно, медленно приступила к пояснениям:
— Вот это, белое, — лед. Льда никто из нас никогда не видел. Лед — белый камень, в который превращается вода, когда очень холодно. Лед и снег. А это… — Она показала на нижнюю часть. — Это мир без льда. Мы живем здесь, в Ифрике. — И Кандас ткнула в точку на карте. — Вот эта точка — Хелопс. — Послышались охи и вздохи. Народ удивлялся, какой, оказывается, большой мир и какой маленький Хелопс. — Но не надо думать, что мир такой плоский, как эта карта, — продолжила Кандас, вытаскивая из ниши в стене под картой что-то большое и круглое и водружая этот предмет на стол.
Это оказалась большая кормовая тыква, внутри полая, а снаружи разрисованная белым, синим и другими цветами. Но на этом шаре белого цвета было намного меньше, чем на карте.
— Вот, посмотрите. — Кандас указала на белое пятно на верхушке тыквы. — Здесь лед. Немного здесь, немного снизу. Таким мир был давно, говорят, двадцать тысяч лет назад, может, и больше. Здесь, — она провела рукой по глобусу, а затем указала на верхнюю половину карты, — было тепло. Много городов, много людей, никакого льда. Но потом климат изменился, лед разросся и закрыл все это. Города исчезли подо льдом. Мир уменьшился. — Она показала на Ифрик и Южный Имрик. — Но когда-то мир был большим. — И снова жест на глобус.
Маара, испытавшая этот процесс на себе, представляла, что сейчас творится в умах людей, сопоставлявших громадное и ничтожное. Они думали, что Ифрик невообразимо велик, потому что Хелопс на нем всего лишь точка. Смотрели на выступающий из-подо льда треугольник, который Кандас назвала Индом и на котором вроде бы — хотя, кто знает? — тоже проживало много людей, снова переводили взгляд на Хелопс, — тот был для них миром в центре Хадрона, который Кандас очертила пальцем в центре громадного Ифрика.
— Здесь льда никогда не было. Ифрик льда не знал. Южный Имрик тоже льда не знал. Климат много раз изменялся, но льда не было. Так мы считаем. И в Инде льда не было. И на островах… — Она указала еще дальше, где на синем выделялись вспышки других цветов. — Мы моря не видели и вряд ли увидим, но некоторые о нем слышали. Море — это вода. Много соленой воды. Большую часть мира закрывает вода. — И она повернула тыкву, чтобы показать.
— Откуда ты это знаешь? — обиженно, почти возмущенно спросила одна из женщин.
Маара поняла ее переживания. Так люди реагируют, когда рушатся их представления, руководствуясь которыми они существовали в мире.
— Все знания из древних библиотек, из-под песка. — И она повернулась к Мааре. — Ты хотела что-то сказать.
Маара подошла к стене и обвела взглядом лица присутствующих, лица недовольные, недоверчивые. Лица людей, не желающих ничего узнавать.
— Это произошло быстро, — начала Маара. — Так мне рассказала Кандас. Вот таким, — она показала на глобус с небольшими белыми нашлепками вверху и внизу, — мир был пятнадцать тысяч лет назад. А потом, за каких-то сто лет, лед расползся и занял все это место.
— За каких-нибудь сто лет! — насмешливо повторила семнадцатилетняя девица. Для нее что сто, что тысяча лет одинаково непонятно, все равно как слова беседующих взрослых, услышанные играющими на полу детьми.
— Здесь жили люди, здесь было много городов. — Маара показала на верхнюю часть тыквы. — Здесь было много еды, много воды. И все это рухнуло, и людям пришлось убегать, потому что они знали: лед наступает. И все это не намного больше, чем два раза по семнадцать лет.
Из глаз девицы брызнули слезы.
— Такое может наступить очень быстро, поймите же, — заклинала Маара. — Все это, — она медленно повернула глобус, — такое удобное, обжитое, привычное — превратилось в пустыню, покрылось льдом.
Люди вздыхали, им было неуютно здесь, не терпелось уйти.
— Маара беспокоится о нас, — сказал Юба. — Она хочет, чтобы мы ушли из Хелопса.
— Куда?.. Как?.. Почему?.. — послышались голоса.
— На север. Там много воды и пищи.
Нет, этого им не осилить. Даже тем, кто уже слышал речи Маары. И они пятились, ускользали, выходили из зала.
Данн, не обращая внимания ни на уходящих, ни на остающихся, сказал Мааре, что им завтра рано вставать и что пора паковаться. Его не интересовало внимание или невнимание общины. К нему подошла лишь Орфна, обнявшая своего пациента и напомнившая, что мак опасен, и особенно ему.
Мерикс и Маара не ложились. Маара и Данн укладывали мешки, а Мерикс мрачно следил за ними.
На самое дно мешка Маары легли древние праздничные наряды, так украсившие ее и Мерикса. Оставшаяся коричневая рубаха. Зеленое домашнее платье и синее. Мерикс настоял, чтобы она взяла их. Легкие башмаки. Штаны и рубахи Мерикса, которые она носила на выход. Чистая рубаха рабыни. Спички, мыло, гребень. Соль, лепешки, сухофрукты. Небольшой мех с водой на случай, если она оторвется от Данна.
В мешок Данна легли одежда раба, набедренные повязки, еда. Сверху поставили заполненный водой старый бидон с чистой водой из глубокого колодца. Он облачился в ту старую одежду, в которой прибыл в Хелопс, считая, что так лучше всего. Одиннадцать золотых спрятал на дно кармана для ножа. Маара тоже натянула ту одежду, в которой пришла. Орфна пришила к ней карман для нового ножа в кожаных ножнах. На голову Маара надела маленькую шерстяную шапочку.
Кандас прислала за ней, позвала попрощаться. Маара застала ее перед картой, верхняя часть которой была закрашена белым.
— Упрямая ты, Маара. Ты понимаешь, в какое положение меня ставишь? Я должна либо удержать тебя силой, либо отпустить навстречу страшным опасностям.
Маара, к удивлению своему, поняла, что Кандас вот-вот заплачет. «Значит, ей не все равно, что случится со мной», — подумала она.
— И бесчувственная. Ты разбиваешь сердце Мериксу.
— Я буду помнить вас всех. Буду думать о вас.
Кандас горько усмехнулась:
— Ты сможешь думать о нас, потому что ты жила с нами и знаешь, как мы живем. А как мы сможем думать о тебе, не зная, где ты и что с тобою?
И Кандас действительно заплакала. Маара осторожно подошла к ней, обняла старую женщину, несшую на хрупких плечах тяжкую ношу ответственности за судьбу общины.
— Ужасно, ужасно… — прошептала Кандас. — Видеть, как твоя семья уменьшается. — Она овладела собой, оттолкнула Маару, в голосе ее звучала горечь. — Люди рисковали собой, жертвовали жизнью ради твоего спасения. Горда… И не только он. Драгоценные дети… А ты…
— Кандас, но чем эти дети столь драгоценны? Ты так считаешь. Кто еще? Вы рабы хадронов. Кем бы мы ни были в Рустаме, это осталось там, под песками. Если уж мы столь драгоценны, то нам следует выжить. А как мы выживем здесь?
С каменным лицом Кандас протянула Мааре кожаный кошелечек с мелочью.
— Иди. Если кто-нибудь направится к нам, передай весточку.
— Кандас, никто теперь не пойдет на юг, никто. Неужели ты не понимаешь?
На веранде Мерикс и Маара обнялись, смешивая слезы на прижавшихся одно к другому лицах. Данн оперся плечом о столб, глядя в сторону восходящего солнца. Предыдущим вечером Данн навестил Фелис.
— Что, не понравилось в рабах? А сестра твоя где?
— Мы хотим на север. Сколько?
— Куда?
— В Речные города.
— Там вы не задержитесь. У них тоже дела идут неважно. За две монеты на каждого я доставлю вас до большой реки. По ней можно двинуться дальше. Приходите сюда завтра сразу после восхода.
Данн молча кивнул.
— Последний рейс. Здесь нечего больше искать, а Маджабу уже давно конец.
Вернувшись к Мааре, он услышал от нее:
— В последний раз Фелис подобрала нас, потому что ей дали указания заманивать одиночек и доставлять их к хадронам. Почему ты думаешь, что она не обманет нас?
— Мы заплатим четыре золотых. Кроме того, она нас не обманула и в тот раз.
— Она может взять четыре золотых и продать нас еще кому-нибудь.
— Но ведь она предупредила нас в прошлый раз, так?
— Ладно, все равно выбора нет.
9
Маара и Данн сидели в носилках, сжимая мешки и монеты, обнаженные ножи лежали рядом на сиденье.
Прибыв к месту стоянки небохода, они удивились, увидев Фелис застывшей в странной позе и рассматривавшей что-то на земле, как будто она увидела змею и боялась пошевелиться, чтобы не привлечь внимания опасного животного. Маара подумала, что, когда она впервые увидела Фелис, та показалась ей небесным видением — в синем рабочем наряде, с чистым лицом и чистыми расчесанными волосами. Но с холеными женщинами махонди утомленную, изработавшуюся Фелис, конечно, никак нельзя было сравнить. Потом она увидела, на что пристально смотрит Фелис, но тоже не сразу поняла, в чем дело.
Под небоходом и вокруг него валялись желтые шары, смахивающие на кислофрукт, размером с кулак Маары, блестящие, без всякой пыли, скользкие, покрытые слизью, похожей на слюну. Шары эти пульсировали, дергались, один из них тут же лопнул, из него вылупился жук-клешневик и замер, отдыхая и привыкая к новой среде обитания. Приглядевшись, они увидели и мамашу. Самка клешневика, прикрытая колесом небохода, вибрировала яйцекладом, из которого медленно выползали все новые и новые яйца. Самка не сводила глаз с троих людей и угрожающе вытягивала в их сторону клешни, каждая из которых в состоянии была отхватить руку взрослого мужчины. Лопнуло еще одно яйцо, еще, еще… Один из новорожденных жуков залез на колесо, за ним другой.
— Живо! — бросила Фелис, перешагнула через кишевшую под ногами массу и оказалась в небоходе. Маара и Данн последовали за ней.
Зачихал, закашлял и наконец загудел двигатель, небоход покатил, давя колесами зазевавшееся потомство. Навстречу показались несколько солдат. Увидев движущуюся машину, они побежали к ней.
— Не хотят с вами расставаться! — закричала Фелис через плечо и оторвала машину от земли.
Солдаты, чтобы израсходовать боевой пыл, принялись обрабатывать дубинами, ножами и сапогами матку и ее потомство. Один поскользнулся на слизи, его вырвало от отвращения. Мамаша, бросив потомство на произвол судьбы, с невероятной скоростью шмыгнула прочь и скрылась за сараями. Фелис открыла люк в полу, выглянула вниз. Два жука еще цеплялись за колеса.
— Ничего, скоро их сдует, — сказала она и захлопнула люк.
Фелис направила небоход вдоль северного шоссе, дорожное покрытие которого сияло, как водная поверхность. На проезжей части пусто, но по параллельной грунтовой дороге толпы беженцев передвигались в северном направлении. Хелопс умирал. В восточной части города еще замечалось на улицах какое-то движение, но центр вымер. Воды в резервуарах мало, она покрыта пленкой пыли и не блестит. Виднеется дом общины махонди, во дворе которого, наверное, народ собирается сейчас к утренней трапезе. Может, и о ней вспоминают. Сердце Маары сжала тоска, она остро ощутила утрату. Она страдала, но глаза ее оставались сухими, и думала она, что и Мерикс, и все остальные скоро превратятся в полузабытый сон и сердце ее остынет.
Вскоре башни центральных кварталов Хелопса уже превратились в крохотные выросты на горизонте, а затем и вовсе исчезли. Иссякло и шикарное шоссе, теперь они летели над поросшими засохшим кустарником пустошами.
Данн открыл люк в полу, ему не давали покоя жуки, и как раз успел увидеть, как они отвалились от колес и исчезли внизу. «Интересно, — думала Маара, — как жители Хелопса, как махонди, так и хадроны, справятся с нашествием клешневиков?» Их гигантские клешни, казалось, угрожали ее сердцу, но все же она уже чувствовала, что оставшееся позади бледнеет, покрывается дымкой. И она даже радовалась этой растущей отчужденности.
Час полета над сухими кустами, над полупустыней, снова над кустами — и снизу показалась тонкая темная полоска мелкой речки, окаймленная пышной зеленью. Впереди замаячил город, и Фелис сообщила, что здесь придется остановиться для заправки сахарным маслом и что им следует оставаться в кабине и вести себя тише воды, ниже травы. Народ в городе весь оказался на одно лицо, что видевших такое впервые шокировало, пугало, ввергало в панику.
— Нам ведь это не впервой, правда, Данн? — Маара старалась подбодрить брата, помня его реакцию на одинаковые лица странников, пришедших в скальную деревню. — Понимаешь, Данн? Они все на одно лицо.
Данн усмехнулся:
— Не беспокойся, Маара. Со мной все в порядке. Я их уже видел раньше, когда бродил один. Целый город таких видел на востоке.
Что ж, речь не малыша, но зрелого мужчины. Маара успокоилась.
Небоход опустился на обширную площадку. В кабину хлынул жаркий воздух, с пассажиров ручьями лил пот. Фелис схватила две емкости, еще раз предупредила:
— Не выходить! — Затем спрыгнула на землю и зашагала прочь, не обращая внимания на народ, сбежавшийся, чтобы поглазеть на диковину.
Люди на первый взгляд такие же, каких запомнила Маара: крупные, плотные… Но нет, глаза у этих не светлые, а карие. Кожа не сероватая, а матово-коричневая. Шапки волос не светлые, а каштановые. Физиономии одинаковые, носы круглым клубнем, лбы низкие из-за нависающих волос. И одежда коричневая, как будто их целиком макали в краску, цельно-коричневые какие-то.
Данн сжал ее руку.
— Они совсем дурные. Не делай резких движений, не дразни. Недоумки какие-то. Прямо как звери.
Местные стягивались к машине даже не как звери, а как гигантские насекомые, преодолевая страх и гонимые любопытством. И как только они сами различают друг друга? Совершенно одинаковые лица, до мельчайших черточек. Переводя глаз с одного на другое, снова глядишь в то же самое лицо. Они выползали из домов, проулков, улиц, окружили небоход густой толпой, и громоздкая машина казалась хрупкой посреди этого скопления крупных коричневых фигур. Один из них вытянул громадную руку и пощупал волосы Маары.